В одной из лачуг возле верфи опрокинулась керосиновая лампа, сухое
прогнившее дерево вспыхнуло, как трут, и рыжие щупальца огня жадно
поглотили крышу. Пляшущие искры рассыпались, разнеслись,
подхваченные ветром, и пламя запрыгало с крыши на крышу, быстро
пожирая жилища, обрушивая пылающие доски на лежащие в домах тела.
Огонь разгорался, раздуваемый ветром, и вскоре перекинулся на
полукруг теснившихся по берегу гавани хибарок. Красноватый отсвет в
небе, зеркально отраженный морем, набирал силу. На деревню пала
тишина, слышался лишь треск дерева, сдающегося под натиском огня, и
грохот океана у Кисс-Боттома. Но эхо хаоса, криков, совсем недавно
звучавших на улицах, стонов, плача, рвавшегося из окон и дверей, по-
прежнему витало над Кокиной.
Кип гнал ревущий джип сквозь дым. Он был весь в золе,
воспаленные глаза смотрели дико, рубашка на груди свисала
лохмотьями, щеки и шею покрывали рваные царапины, а обожженная
кожа на месте спаленных бровей вспухла. Вцепившись в руль, резко
бросая джип из стороны в сторону, чтобы не наезжать на трупы,
усеявшие Хай-стрит, констебль мчался к бухте. В распахнутых дверях
лежала мертвая женщина, ее лицо было так изуродовано, что
невозможно было узнать, кто это; рядом в луже крови вытянулся другой
труп, мужчина. На самой дороге у Кипа распростерся ком истерзанной
плоти - его констебль знал как Джеймса Дэвиса; Кип выкрутил руль в
сторону и проскочил мимо. Снова трупы, снова кровавые лужи. Ребенок
- руки и ноги раскинуты, глаза заведены к небу; человек по фамилии
Янгблад - голова почти оторвана от тела. Над "Лэндфоллом" не
осталось ни одного целого окна, и Кип увидел тело толстухи-
официантки, ее мертвые, незрячие глаза, скрюченный гниющий труп
одной из тварей с подлодки, избитую и истерзанную молоденькую
девушку (та высокая мулатка, что собиралась на Тринидад!), чью
красоту безжалостно загубили. Он содрогнулся, отвел взгляд, но тут же
был вынужден вновь посмотреть на дорогу, чтобы не переехать труп.
Он успел в деревню как раз перед их главным ударом. Он стрелял в
них из карабина, сбил одного джипом, кричал до хрипоты, чтобы
разбудить спящих островитян. Но он знал: поздно. Он услышал первые
крики, увидел, как зомби ломятся в окна и двери. Их было слишком
много... ~слишком много... слишком много...~ на улицы выползла
смерть. Они бросились на него, стараясь вытащить из джипа, но он
отбился - и ринулся спасать своих родных.
...Его дом был разрушен, окна выбиты, двери выломаны. Слезы
обожгли Кипу глаза, и он кинулся внутрь. Ни жены, ни дочери не было;
на стене алело кровавое пятно, в двери темнело пулевое отверстие,
второе - в оконной раме. От шока Кип окаменел, потом, всхлипывая,
кое-как выбрался наружу, не ведая, живы Майра и Минди или зверски
убиты.
Подъезжая к гавани, Кип заметил в пелене дыма какие-то фигуры.
Он напрягся, ударил по тормозам и нащупал на соседнем сиденье
карабин. Силуэты вынырнули из темноты, и оказалось, что это насмерть
перепуганные островитяне. Они пробежали мимо Кипа в сторону
джунглей. Кип увидел их безумные остекленелые глаза и понял, что
ничего не может сделать.
Кроме одного.
Он до упора отжал педаль газа, просигналил, чтобы не сбить
человека, нетвердой походкой выбравшегося из дверей на улицу, и джип
с ревом помчался по берегу бухты сквозь раскаленный воздух. Уже
сколотили пожарную команду, люди в дымящейся одежде медленно,
заторможенно передавали по цепочке ведра с водой. Пронзительно
шипело мокрое дерево, и Кипу казалось, что он слышит вой снаряда,
летящего с моря, с палубы немецкой подводной лодки.
- ГДЕ ВЫ? - закричал он. В горле у него запершило. - ГДЕ ВЫ? -
Перед ним клубился дым, щипал глаза, проникал в рот. Но он знал, где
они.
Это была война. Война - такая же, как в сорок втором. Для
экипажа подводной лодки время остановилось, а теперь оно
остановилось и для жителей деревни. Нет, какая же это война? Это
бойня, страшная и нечеловеческая кровавая баня для невинных. Но разве
в войну происходит нечто иное? Сначала всегда гибнут ни в чем не
повинные - а истинные убийцы ускользают в тень и там, умышляя, ждут
своего часа. Клянусь всем святым, присягнул Кип, если понадобится, я
пойду на них с голыми руками и убью, сколько смогу. И, обливаясь
потом и слезами, с учащенно бьющимся в предвиденье грядущих
событий сердцем он покинул горящую деревню.
Он с треском и грохотом въехал на верфь через разбитые ворота и
повел джип между кучами мусора, одной рукой вертя баранку, другой
сжимая ружье. Впереди встал док, на миг озаренный вспышкой молнии.
Дверь была открыта. Он остановил джип, выпрыгнул из него и побежал
к доку, сжимая в руках ружье.
Он был еще на полпути к цели, когда послышался глухой рокот, от
которого задрожала земля.
Кип застыл на месте и прислушался, вновь покрывшись
испариной. Шум повторился, более резкий, грубый, и стены дока
задрожали. Далекий гром - да, гром.
- Неееееееет, - прошипел Кип сквозь стиснутые зубы. Голова у него
шла кругом. - НЕТ! - И шагнул вперед.
Шум затих, вернулся, неудержимо нарастая, так, что дрожала
земля. Пронзительно заскрипел металл, и огромная подвижная
переборка смялась.
Кип заставил себя сдвинуться с места - медленно, шаг за шагом.
- Врешь, не уйдешь! - крикнул он, задыхаясь от бьющего в лицо
колючего ветра, и его слова разлетелись во все стороны. - НЕ УЙДЕШЬ,
ЧЕРТОВА...
Переборка выпятилась металлическим волдырем и под треск
рвущегося железа рухнула в воду.
А из дока очень медленно выдвинулся нос подводной лодки.
Изношенные винты взбивали маслянистую воду. Показалась
носовая палуба лодки, за ней - боевая рубка. Кип увидел на
неосвещенном мостике бесформенные тени, поднял ружье, выстрелил и
услышал, как пуля отрикошетила от железа. Лодка выползала из дока,
как рептилия из норы, сотрясаясь всем корпусом от напряженной работы
мощных дизелей. Она вышла из дока на свободу и чрезвычайно
медленно, под протестующий скрип металла стала поворачивать
отороченный полосами пены нос к проходу через риф.
Лодка подмяла под себя ялик, задела бортом небольшой траулер,
стоявший на якоре, и отшвырнула его прочь. Разбитую палубу траулера
мгновенно затопило. Небо прошила молния, и Кип увидел, как железный
монстр, лавируя между отмелями, пересекает бухту. Наконец лодка
добралась до прохода и лениво, сонно двинулась наперерез бурунам с
белыми гребнями. Вскидывая на бегу ружье, Кип кинулся с берега в воду
и стрелял, не целясь, покуда не кончились патроны. Лодка была уже за
пределами бухты, волны с грохотом разбивались о ее корпус, и когда
вновь сверкнула молния, U-198 в поле зрения Кипа не оказалось - она
ускользнула в ночь, ушла в свой последний страшный поход.
Волны плескались у колен Кипа, едва не сбивая с ног. Ветер
подталкивал его в спину, выл в опустевшем доке. "Корабль Ночи",
сказал Бонифаций. "Корабль Ночи", самая грозная из тварей морской
пучины.
- Нееет, - прошептал он. - От меня ты не уйдешь...
В вышине сверкнула молния. Гулкие раскаты грома показались
Кипу смехом бога войны, свирепого, торжествующего победу.
Пошел дождь; первые редкие тяжелые капли сменились сплошной
водной пеленой, покрывшей рябью поверхность океана. Кип стоял под
проливным дождем, неподвижно всматриваясь в беспредельную черноту.
Потом очень медленно пошел к берегу и, добравшись до суши, рухнул на
колени в песок, сбитый с ног бурей.
Цепляясь друг за друга, Мур с Яной брели сквозь завесу дождя за
своими спасителями. Мур уже догадался, что это индейцы-карибы, но
никого из них он не узнал. Они шли через заросшую высокой травой
поляну в неизвестную ему часть Кокины. Вдалеке мерцали огни. За
дождем проступили очертания скученных лачуг, и он смутно разглядел
грязную улицу, уходившую под гору к северной бухте. Карибвиль. Один
из индейцев сошел с тропы в заросли и присел на корточки, положив на
колени ружье, лицом в ту сторону, откуда они пришли. Через несколько
ярдов то же сделал второй индеец.
Улицы были пусты. Тяжелые капли щелкали по жестяным крышам
громко и резко, как выстрелы. Человек с дробовиком что-то тихо сказал
остальным, и те разошлись в разных направлениях; кивком приказав
Муру и Яне следовать за ним, он повел их в лачугу, где на закрытом
жалюзи окне горела керосиновая лампа. Он открыл дверь и нетерпеливо
махнул рукой - заходите.
Внутри их встретили тусклый свет керосиновых ламп с
прикрученными фитилями и слабый запах дегтя, табака и пищи. В
качалке перед чугунной печкой сидела костлявая старуха в лоскутном
халате. Ее волосы были заколоты узлом на затылке, загрубевшая кожа
туго обтягивала выпирающие кости лица. Еще одна женщина, лет
тридцати пяти-сорока, отступила от двери, когда они вошли.
Они оказались в большой комнате; в глубине ее Мур заметил
проход в другую. Обстановка была скромная - несколько стульев,
выгоревший на солнце деревянный стол с керосиновой лампой в центре,
тростниковые занавески на окнах, затейливо сплетенный из водорослей
коврик на полу. По всей комнате были развешаны на гвоздях
вставленные в рамки пейзажи, явно вырезанные ножницами из
туристических каталогов. У одной стены была ружейная стойка, сейчас
пустая, рядом, поблескивая натертой маслом поверхностью, -
великолепно вырезанная и отполированная деревянная ритуальная
маска: оскаленные треугольные зубы, свирепый, воинственный взгляд.
Когда индеец закрыл и запер за ними дверь, Мур обнял Яну за
плечи, чтобы защитить и поддержать. Девушка откинула с лица мокрые
волосы, и Мур увидел на ее щеке воспаленный красный рубец.
Индеец по-собачьи тряхнул головой, рассыпая брызги с бороды и
плеч, и повесил ружье на место. Молодая женщина мигом оказалась
подле него и о чем-то заговорила на местном языке. Он не ответил и
жестом отправил ее на место. В глубине комнаты качалась в кресле-
качалке старуха, уронив на колени стиснутые руки и сверля Мура
взглядом. Она что-то пробормотала и вдруг рассмеялась.
Индеец взял своей ручищей керосиновую лампу и подошел к
Муру. Свет упал прямо на них, и Мур увидел страшно изуродованное
лицо этого человека. Тот смотрел холодно и твердо, словно вместо глаз у
него были осколки гранита.
- Кто вы? - спросил Мур.
Индеец не ответил и заговорил с молодой женщиной. Та поспешно
вышла из комнаты. Мгновение спустя она вернулась с коричневым
одеялом и протянула его Муру, но в ее взгляде не было ни тени
доброжелательности. Мур взял одеяло и завернул в него Яну.
Кариб не убирал лампу. Ее свет окрашивал его кожу в цвет
полированного красного дерева. Он выдержал взгляд Мура и повел
лампой в сторону окна.
- Дождь - к ветру, - проговорил он по-английски. Голос его
напоминал рокот дизеля. - Будет буря.
- Вы спасли нам жизнь, - сказал Мур. - Если б не вы...
- Сейчас многих уже не спасти, - перебил индеец. В его речи
мешались английские и вест-индские интонации. Похоже было, что этот
человек получил вполне приличное образование. - Вы - Дэвид Мур. Это
вы купили гостиницу, верно? - Он стоял неподвижно, точно массивное
дерево, вросшее корнями в пол.
- Верно.
- Что с вашим плечом?
- Не помню. Наверное, один из них чем-то меня ударил.
- Перелом?
Мур отрицательно покачал головой.
Индеец хмыкнул и посветил в лицо Яне. Позади него бормотала
старуха, то громче, то тише.
- Где мы? - спросила Яна.
- В моей деревне. В моем доме. - Он посмотрел на нее, потом на
Мура. - Я - Чейн, Вождь-Отец карибов.
Тут Мура осенило: этот человек напоминал ему статую на
Площади. Чейн, далекий потомок того вождя, который дал отпор
пиратам?
- Эти твари... - негромко сказала Яна. Она сковырнула запекшуюся
кровь с нижней губы и подняла глаза на Мура: - Что с Шиллером?
- Шиллер мертв, - ответил он, отгоняя от себя образ Шиллера,
пригвожденного к полу. Плечо вдруг вспыхнуло болью, и Мур
зашатался. Чейн что-то сказал женщине, и та вновь покинула комнату.
