"спитфайр" или восстановленный "юнкерс". Туда будут ходить
вспоминать дни своей славы медленно выживающие из ума старики.
Будут приходить и молодые - но они не смогут понять, ~что~ перед
ними, они будут смеяться и показывать пальцем, недоумевая, неужели
этот старый хлам когда-то был хоть на что-то годен.
- Хоть на что-то! - фыркнул Мур.
Шиллер посмотрел на него долгим взглядом и наконец потупился.
Да, возможно, Мур был прав. Возможно, сейчас это была лишь
потрепанная, ржавая развалина, тень прошлого, где плещется морская
вода и живут призраки.
- В марте сорок второго, - сказал он так тихо, что Мур едва
расслышал, - это был самый страшный боевой корабль из всех, что я
видел. Я попал туда с другого судна, ночью; желтые фонари в Кильской
гавани, где стояла U-198, горели тускло - ради экономии электричества.
Туман с моря висел над лодкой густыми седыми прядями; работали
дизели, их шум передавался по воде, и настил у меня под ногами
подрагивал. Я смотрел, как туман скользит вдоль бортов и втягивается в
воздухозаборники дизеля. С того места, где я стоял, казалось, будто
труба перископа уходит в темное небо; на палубах уже работали люди, из
открытого носового люка поднимался столб мутного белого света.
Лодка готовилась к походу - величественное зрелище. Я не могу его
забыть... и не хочу. И все же... сейчас, вероятно, эта лодка ничто.
Мур помедлил, потом встал и пошел на другой конец комнаты,
чтобы заново наполнить свой стакан. Снаружи в еще светлом вечернем
небе висели тяжелые тучи, кое-где в окнах загорался свет. Ветер стих, и
Мур сквозь дверь-ширму вдруг увидел на горизонте далекий сполох - то
ли зарницу, то ли молнию, предвестницу грозы, выползающей из-за
горба планеты. Сегодня ему не хотелось, чтобы темнело. Если бы только
можно было не дать свету померкнуть - тогда он знал бы, что приняты
все меры предосторожности... Мур обшарил взглядом темные складки
джунглей. ~Они~ прятались там; он не знал, сколько их, но они
прятались там. Ждали.
- Я не хотел рассказывать о лодке, - сказал Шиллер. - Это старая
история. Но, видите ли, это все, что у меня осталось.
- Команда, - вдруг сказал Мур, поворачиваясь к немцу. - С ней что-
то случилось... - Он осекся. Шиллер едва заметно подался вперед:
- Что - команда?
Мур помолчал, соображая, что сказать. Было бы безумием
полагать, что этот человек ему поверит.
- Вы нашли останки? - спросил Шиллер. - Я готов в меру своих сил
и возможностей помочь с опознанием.
Воцарилось молчание. Мур погрузился в свои мысли. Лучше бы
этот человек, что сидит сейчас напротив него, не читал ту заметку в
газете, не приезжал на Кокину... Наконец он показал в сторону кухни:
- Если вы проголодались, я могу поджарить рыбу.
- Да... Danke. Это было бы неплохо.
- Тогда идите-ка на кухню, - сказал Мур, - а я схожу погляжу, как
там доктор Торнтон.
Когда немец исчез в глубине коридора, Мур поднялся наверх и
обнаружил, что Яна еще спит. Прежде чем отправиться на кухню, он
вышел из дома, закрыл и запер все ставни и защелкнул замок на двери-
ширме. По Кокине медленно растекалась тьма. Мур задвинул засов на
входной двери, словно этот деревянный брусок мог сдержать
наступление ночи.
20
Тонкий луч света двигался по груде пустой тары из-под
аккумуляторов; вдруг послышался лихорадочный писк, какой-то шелест,
и Ленни Кокран пнул один из ящиков. Из хлама тотчас выскочили две
маленькие темные тени и кинулись в сторону причала. Ленни держал их
в луче, пока они не скрылись под перевернутым яликом с залатанным
килем. "Куда ни плюнь, везде эти чертовы крысищи, - подумал Ленни.
Он слышал, как они шуршат в горе ящиков. - Один хороший пожарчик, и
духу бы их тут не осталось".
Он отошел от ящиков и двинулся дальше, поводя фонариком из
стороны в сторону. Свет отразился от воды, блики заплясали на
обросших ракушками боках траулера, пришвартованного у причала.
Ленни посветил вдоль борта, развернулся на сто восемьдесят градусов и
пошел по плотно утоптанному песку, то и дело останавливаясь, чтобы
осмотреть мусорную кучу, скопление бочек или разложенные на земле
части двигателей. Прямо впереди темнел крытый жестью склад с наспех
починенной и заколоченной досками дверью. Всего миг помедлив у
склада, Ленни направился в дальний конец пристани, туда, где море
размеренно плескало в убирающуюся переборку заброшенного дока.
Ленни пробовал уговорить кой-кого поработать у мистера
Лэнгстри ночным сторожем, но все отказались наотрез. Мэйсон и Перси
в ответ на его просьбу разнылись, Дж. Р. решительно отказался, прочие
тоже. Ленни никого не смог заставить, и пришлось впрячься самому.
Впрочем, он чувствовал себя виноватым в том, что небезызвестную
лодку поставили на верфь мистера Лэнгстри без должного на то
разрешения, и видел в этой ночной работе способ успокоить свою
совесть и заодно вернуть расположение мистера Лэнгстри.
Он точно знал, что не дает покоя остальным - все те байки,
которых они наслушались, и совет Бонифация держаться подальше от
верфи. Он сам краем уха ловил перешептывания в пивных. Творилось
что-то неладное, что-то, о чем никто не хотел говорить, и оно было
связано с проклятой лодкой. С Кораблем Ночи - так ее здесь окрестили.
Ленни припомнил разговор двух капитанов траулеров, и по спине у него
побежали мурашки. Джамби, души мертвецов, которые летают с ветром,
а потом кидаются на тебя, чтоб вырвать глаза из орбит и сердце из
груди...
Ленни передернуло. "Стоп, приятель! Хорош себя накручивать! -
сурово велел он себе. - Только неприятности наживешь!" Он снова
нащупал старый револьвер с костяной рукояткой, который прихватил с
собой - вдруг придется обороняться. Дома он раскопал всего три
патрона, но рассудил, что этого довольно, чтобы спугнуть любого, кто
полезет за дармовым добром. "Черт побери, ну и темнотища! - подумал
он. - Ни луны, ни звезд, да вдобавок гроза собирается - еще день, самое
большее, два, и будет буря".
Через несколько секунд он оказался у двери старого дока.
Кокран посветил фонариком: тот, кто заколотил ее, потрудился на
славу. Сегодня ночью туда никто не влезет. Он осмотрел стену, ощупал
острием луча гниющие сваи у берега и, убедившись к своему
удовольствию, что там никто не прячется, быстрым шагом двинулся в
другой конец верфи.
И остановился.
По спине у Ленни пробежал холодок, сердце сильно забилось, и он
сглотнул, пытаясь прогнать страх. "Что, черт побери, это..." Он
обернулся, выбросив вперед руку с фонариком, словно это было оружие,
и стал ждать, не смея вздохнуть, стараясь расслышать что-то вроде...
вроде... царапанья.
За дверью что-то скреблось.
Крысы. Запертые в доке крысы старались выбраться наружу.
И тут, на глазах у Ленни Кокрана, дверь медленно прогнулась
кнаружи под давлением чудовищной силы. Дерево затрещало, жалобно
заскрипело, потом вернулось в исходное состояние. Ленни парализовало,
разинув рот в беззвучном крике, он не мог ни шелохнуться, ни двинуться
с места, а дверь выгибалась, вспучивалась, больше, больше, со скрипом
лезли из пазов гвозди, трещало дерево... ~Боже!~ Фонарик запрыгал в
руке у Ленни, Ленни никак не мог унять эту дрожь, а когда вытащил
револьвер, тот тоже заплясал и не хотел остановиться.
Дверь зловеще заскрипела под действием неведомой силы;
послышался резкий треск, похожий на выстрел, и посреди двери
появилась трещина, и вниз по старым доскам ширясь побежала
расселина с рваными краями.
Изнутри высунулась корявая скрюченная рука; она пошарила под
дырой и оторвала одну из досок, которыми была укреплена дверь.
Кокран попятился, не имея сил бежать. Он поднял револьвер и
нажал на курок. В ушах громом отдавалось его собственное
затрудненное дыхание.
Но боек стукнул по пустому цилиндру - щелк.
Дверь разлетелась щепками и гвоздями, в проем просунулось с
полдюжины скрюченных рук, торивших путь на волю. Кокран снова
хотел вскинуть револьвер, но тот показался чересчур тяжелым, да и
прицелиться Ленни не смог бы, он это знал, надо было убираться отсюда
бежать в деревню сказать им да джамби и впрямь существуют злобные
твари спустились на Кокину.
Тут-то одна из тварей, подкравшись к Ленни сзади из темноты, и
прыгнула на него, вонзила зубы ему в шею, захрустела позвонками.
Другая ухватила его за левую руку, выкрутила ее, вырвала из сустава.
Третья принялась неистово когтить грудь, обнажила ребра и вырвала
сердце - кровоточащее сокровище.
Командир стоял в стороне, особняком. Дав своим подчиненным
возможность насытиться, Вильгельм Коррин мановением ссохшейся
руки отослал их на помощь товарищам.
В небе виднелось слабое зарево. Туда и ехал Стивен Кип.
Кип выехал из дома ранним вечером. Он оставил Майре
заряженный карабин, не велел отпирать ни дверей, ни окон, заскочил в
контору, взял там второй карабин и канистру бензина и отправился
объезжать деревню. Он был возле бухты, когда увидел над верхушками
дальних деревьев свет и понял - горит около церкви Бонифация. "Опять
вуду? - спросил он себя, когда гнал машину по пустынным улицам. - Черт
бы все это побрал!" Перед церковью в круглой яме, выложенной по краю
красными и черными крашеными камнями, пылал большой костер. Кип
разглядел в нем сваленные кучей обломки досок, обрывки одежды и что-
то вроде кусков разбитых церковных скамей. В основании костра ярко
светилась горка красно-оранжевых углей, когда Кип вышел из джипа, их
жар опалил ему лицо. Он обошел вокруг костра и постучал в дверь.
Ответа не было. Раскаленный воздух касался его, точно рука с ярко-
красными ногтями. Кип постучал снова, сильно, сердито. Церковные
окна, как внимательные глаза, отражали пламя, сквозь щели жалюзи
пробивался свет.
- БОНИФАЦИЙ! - крикнул Кип.
И тогда, очень медленно, дверь открылась.
Перед ним стоял Бонифаций в грязной белой рубашке, потный; в
каждой капельке пота на темном лице ярко блестел отраженный огонь
костра. "Уходите отсюда!" - резко сказал он и хотел закрыть дверь, но
Кип уперся в нее рукой и попытался войти.
Церковь заливало красное сияние, населенное стремительным
скольжением теней. Многие сиденья действительно были вырваны и
пошли на растопку для костров, а в углу стоял топор. На алтаре Кип
заметил горшки и странные бутыли, которые помнил по церемонии в
джунглях; на стенах висело три или четыре дешевых металлических
распятия, а по полу вокруг алтаря были рассыпаны зола и опилки. Кип
покачал головой и уставился на старика. На шее у Бонифация висел
стеклянный глаз, круглый зрачок горел красным огнем.
Бонифаций задвинул засов на двери и повернулся к констеблю. По
его щеке скатилась и упала на пол капля пота.
- Что вы делаете, старина? - спросил Кип. - Для чего костер?
- Уходите! - повторил Бонифаций. - Как можно скорее!
Не обратив на него внимания, Кип пошел к алтарю, разглядывая
разложенные там материалы, жидкости в бутылках, что-то темное в
черных горшках. Все это атрибуты вуду, припомнил он, нужные для
общения с миром духов. Под перевернутым горшком растеклась
неведомая маслянистая жидкость; брошенная в стену бутылка алыми
мазками расплескала свое содержимое по краске.
- Возвращайтесь домой! - настаивал Бонифаций. - К жене, к
ребенку!
- Для чего все это? - спросил Кип, указывая на странные предметы.
Он чувствовал, что медленно и неотвратимо холодеет.
Бонифаций открыл рот и замялся. Глаза у него были испуганные и
полубезумные.
- Чтобы... держать их... подальше от нас, - наконец очень тихо
проговорил он.
- Перестаньте молоть чушь! - сказал Кип, стараясь подавить
злость.
- Они... боятся огня. Я пытался уничтожить ее... но теперь это
слишком сложно, а я стар и слаб... и очень устал...
- Уничтожить? ~Кого~, черт побери?
Бонифаций хотел что-то сказать, но язык не повиновался ему.
Кипу показалось, что старик у него на глазах съежился, стал меньше
ростом, словно жизнь вдруг покинула его и осталась лишь бренная
оболочка с усталыми испуганными глазами. Бонифаций оперся о
