Фон Штагель поднес кружку к губам, но Коррин немедленно
почувствовал это движение; он молча посмотрел на фон Штагеля, и тот
поставил кружку на стол.
- Мы поплывем на самом совершенном из военных судов, когда-
либо сходивших с германских стапелей, - продолжал Коррин. - И на то
время, что я буду командовать этим судном, каждый из вас станет его
составной частью. Вы будете дышать вместе с лодкой, валиться с ней с
борта на борт, переворачиваться, ее вибрация проймет вас до самого
нутра, и вы узнаете ее как любовник - свою возлюбленную.
Коррин взялся за спинку стула. Обтянутые черными перчатками
пальцы были длинные и чуткие, как у хирурга.
- К сожалению, я не смогу присоединиться к вам сегодня - меня
вызывают в штаб. Веселитесь, делайте что хотите с кем хотите, но
помните: мы выходим из бухты на рассвете, и всякий, кто не сумеет
доложить о прибытии, будет отвечать передо мной. Ясно? - Он взял со
столика бутылку красного вина, налил полбокала и высоко поднял этот
кубок. На миг Шиллер увидел сквозь стекло лицо командира: в море
крови плавало что-то уродливое, мало похожее на человека. - Тост,
господа! - провозгласил Коррин.
Стаканы были поспешно наполнены и в молчании подняты над
столами.
- За добрую охоту! - сказал командир. Он отхлебнул из бокала и
отставил его на стол; не глядя больше на свой экипаж, он присоединился
к тем двоим, с которыми пришел, и они покинули заведение. С улицы
донеслись их шаги.
В пивной долго было тихо; потом кто-то что-то пробормотал, и
очень медленно жизнь стала входить в нормальную колею.
Бруно покачал головой.
- Я в "Парадиз", - заявил он. - Сейчас или никогда.
~"Найдено затонувшее судно"~. Эти два слова раскаленным
клеймом впечатались в мозг Шиллера. Что это - потопленная U-198? А
если так, почему она не там, где ей следует быть, не в мрачной бездне
океана? В ту страшную ночь много лет назад уцелел только он, Шиллер,
и теперь прошлое всплыло, призвав его в этот забытый уголок.
Конечно, все они мертвы. Все его друзья и боевые товарищи. Он
был там до конца, он своими глазами видел, как падали глубинные
бомбы, как поверхность океана опять и опять выбрасывала бурлящие
белопенные гейзеры. Но что-то и по сей день связывало его с ними, даже
по прошествии стольких лет - он по-прежнему был одним из них, частью
смертоносной U-198. Пусть он состарился, ослабел, хуже видел и страдал
мигренями, пусть жил совсем не так, как когда-то мечтал жить, он по-
прежнему оставался моряком германского военного флота, членом
экипажа подводной лодки U-198.
Возможно, подумал он, это наша лодка, тогда я должен быть
здесь, я должен сказать последнее прощай своим товарищам.
Он махнул рукой бармену, и когда тот подошел, сказал:
- Будьте добры еще пива...
18
Кип резко стукнул молотком по шляпке гвоздя; второй удар, и
шляпка вдавилась в дерево. Он вытащил из груды сваленных под стеной
дока деревяшек третью доску, и аккуратно прибил ее поперек закрытой
двери. Подергав самодельный заслон, Кип решил, что нужна четвертая,
и стучал молотком до тех пор, пока не счел, что дверь заколочена
наглухо. Он отступил на несколько шагов, утирая потный лоб.
Он взмок от усилий и страшно устал, таская доски через всю
верфь. Он постоял, глядя на заколоченную дверь. Нужна была цепь,
толстая и крепкая. И амбарный замок - тяжелый и тоже крепкий. "Тут
где-нибудь должна валяться цепь, - подумал он, - а если нет, можно снять
ее с какой-нибудь лодки в бухте. Но док надо запечатать. Запечатать,
чтобы ничего... чтобы никто из них... не мог выбраться. Еще досочку, -
сказал он себе. - Прибей еще доску вон там, в самом низу".
- Эй! Что это вы тут делаете, интересно знать?
Кип напрягся и повернулся на голос. В его сторону быстро и
решительно шагал плотный негр в джинсах и ярко-голубой рубахе,
почти лысый, если не считать клочков седых волос над висками.
Смотрел он с подозрением, недоверчиво. В зубах он сжимал трубку, и за
ним тянулся кудрявый сизый шлейф дыма. Кип замер на месте с
молотком в руке и смотрел, как подходит Кевин Лэнгстри.
Хозяин верфи вдруг остановился и посмотрел сперва на молоток,
потом на доски, потом опять на молоток.
- Что это ты делаешь, интересно знать? - спросил он, не вынимая
трубки изо рта.
Кип прошел мимо него и положил молоток на заднее сиденье
джипа, рядом с заряженным карабином, прихваченным на всякий
случай. Лэнгстри сердито засопел, подступил к двери и задергал доски.
- ~Отставить!~ - в сердцах рявкнул Кип.
Лэнгстри круто обернулся и ощерился:
- Ты что, спятил? Черт подери, что здесь происходит, приятель?
- Я опечатал док, - ровным голосом пояснил Кип, - чтобы никто не
мог туда войти.
- Я знаю, что там у тебя! Знаю-знаю, Кокран мне утречком все
доложил! Я знаю, что у тебя там эта вонючая лодка! Ну так вот что: это
~моя~ верфь, тут один хозяин - я, Кевин Лэнгстри! Кто тебе дал право
распоряжаться здесь, пока я в отъезде?
- Лодку обязательно нужно было убрать из бухты...
- КОНЧАЙ ЗАСИРАТЬ МОЗГИ! - Лэнгстри выхватил трубку изо
рта, его трясло от ярости, и Кип ничуть не удивился бы, если бы
Лэнгстри его ударил. - Нет у тебя такого права, нет и нет! Любую другую
лодку еще ладно бы, хрен с тобой, но НЕ ЭТУ! - Он ткнул трубкой в
сторону дока: - ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ЭТА ДРЯНЬ СО МНОЙ
СДЕЛАЛА? Знаешь? Сорок лет назад она разнесла мою верфь в клочки и
угробила два десятка лучших работников! Не приведи Бог умереть так,
как умерли они, - кого раздавило железом, кого разорвало, кто обгорел в
головешки, а я стоял в самой гуще этого ада! Нет, брат, этого мне не
забыть. А ТЕПЕРЬ ЭТА ГАДИНА ОПЯТЬ ОБЪЯВИЛАСЬ! Не знаю
откуда, не знаю как, а только убирай ее с моей верфи к чертовой
бабушке! - Он опять повернулся к двери и стал дергать доски.
Послышался треск, один из гвоздей выскочил.
Кип схватил Лэнгстри за плечо и угрюмо, с нажимом, процедил:
- Я же сказал: отставить.
В глубине глаз Кипа светилось бешенство. Лэнгстри хотел было
послать констебля куда подальше, но по здравом размышлении убрал
руки от досок.
- Черт возьми, верфь-то все же моя... - начал он.
- Верфь, точно, твоя, - перебил Кип. - А остров - мой.
- Да хоть ты десять законов представляй, нечего указывать мне,
что я могу, а чего не могу! И уехал-то всего на неделю, а тут на тебе,
полный бардак - в доке лодка эта клятая, склад взломали и невесть чего
навыносили, все трясутся как овечьи хвосты, к дверям и то никто не
подходит - боятся...
- А что вынесли со склада? - спросил Кип так, словно это было
очень важно.
Лэнгстри некоторое время испытующе смотрел ему в глаза.
- А вот пойдем, сам поглядишь! Высадили дверь и давай мести:
канаты, доски, керосин, солярку - бочками, сукины дети, бочками! - и
черт его знает что еще: наборы комплектующих, аккумуляторы,
сверхпрочные тросы...
- Может, разошлось на ремонт, пока вас не было?
- Как бы не так! За неделю столько добра не перевести. Мы теперь
все больше обшивки латаем да красим... И такую тяжесть увели у тебя
чуть не на глазах, чтоб они лопнули!
Кип схватил Лэнгстри за грудки.
- А теперь ~вы~ послушайте, Лэнгстри, - очень спокойно сказал
он. - Вы сделаете так, как я велел, - оставите док в покое. Утром мы
выведем лодку в открытое море и затопим, но покамест ~забудьте о
ней~! СЛЫШИТЕ?!
Напуганный напористостью Кипа, Лэнгстри кивнул. Он вырвался
от констебля и попятился.
- Ну ты, парень, того, совсем свихнулся!
Но Кип уже шел к джипу. Он сел за руль, завел мотор, вырулил из-
за дока на дорогу и помчался мимо остолбенелого Лэнгстри в деревню,
снедаемый тревогой за жену и дочь. Он чувствовал, что заразился
странным безумием, страхом, грозившим подняться и смять его. Сегодня
ему на миг приоткрылась истина, и он понял, до какой степени не в его
власти предотвратить то, что должно случиться. Керосин, сказал
Лэнгстри. Солярка в бочках, канаты, тросы. И аккумуляторы. ~О
Господи, нет~. Он прочел правду в безумном, остановившемся взгляде
Кейла, о ней говорили обглоданный труп Джонни Мейджорса и останки
матроса с немецкой подводной лодки на голом дощатом полу. И вот
самое страшное - ограбленный склад.
Только один человек в целом свете мог помочь.
Бонифаций.
Мур ехал по лесной дороге к маленькому аэродрому. Рядом сидела
Яна. В безветренном воздухе пахло душной сыростью - грозой. Небо
стало однообразно серым, низким, солнце спряталось, над Кокиной
неподвижно зависли облака. Сегодня Яна проснулась, злясь на Кипа еще
сильнее, чем накануне, - Мур до сих пор видел по ее лицу, как она
сердита. В течение утра они почти не разговаривали, девушка лишь
настояла, что, прежде чем посылать радиограмму в Кингстон, ей нужно
взглянуть на самолет. Мур выехал на поляну и увидел его: самолет стоял
там, где они его оставили. Но, подъехав поближе, он понял, что ошибся.
- ~Иисусе!~ - вскрикнула девушка и выпрыгнула из машины, не
дожидаясь, пока Мур затормозит. Она побежала вдоль самолета, Мур
поехал за ней.
- Черт, черт, черт! - бушевала Яна. Злые слезы брызнули у нее из
глаз и потекли по щекам. Она провела рукой по неровным вмятинам на
фюзеляже. Стекло кабины было разбито, в передней ее части виднелись
остатки приборной панели, свисали какие-то провода, сиденья были
вспороты. Яна замотала головой, отказываясь верить, и ринулась мимо
Мура к открытому капоту двигателя. Мур увидел путаницу оборванных
проводов, вырванные свечи. Кто-то бесповоротно уничтожил самолет.
Яна с треском захлопнула капот и отступила, дрожа.
- Вандализм! - проговорила она. - Чистейшей воды вандализм, а
мистер Кип тем временем протирает штаны в деревне! Он думает, он
такой ас, что ему позволено всем приказывать и указывать, а сам
порядок навести не может!
- Не понимаю, - пробормотал Мур. - Зачем кому-то...
- Мотор за день не починишь, - не унималась молодая женщина, -
даже если удастся достать здесь запчасти! Нет, я этого так не оставлю!
Мур махнул рукой в сторону домика за границей летного поля:
- Может быть, они ночью что-нибудь видели или слышали.
Пошли. - Он потянулся, чтобы взять Яну за руку, и она отпрянула, а
потом следом за ним прошествовала к грузовику.
Над дощатым домиком грозовой тучей висела тишина. Пустой
загон, сарай, на квадратном клочке земли - зеленые стебли табака. На
крыльце лежала велосипедная рама без колес, а сбоку за домом стоял
старый громоздкий автомобиль. Тесно сплетенные кроны деревьев
походили на крашенный зеленый потолок, а несколькими ярдами
дальше начинались дикие джунгли.
Мур с Яной взошли по гаревым ступенькам на невысокое крыльцо.
За дверью-ширмой темнела настежь распахнутая входная дверь.
- Добрый день! - крикнул Мур в дом. - Есть кто дома? - Он
подождал ответа. Ему показалось, что он слышит странное гудение, что-
то вроде жужжания насекомых, но он не был в этом уверен.
Яна постучала в дверь:
- Господи, да есть тут кто-нибудь?
Мур вдруг определил, откуда доносится жужжание. Он прошел по
крыльцу к дальнему его краю, посмотрел вниз, весь помертвел и
отступил на шаг.
Яна подошла к нему:
- Что это?
На земле лежала собака - лежала там, где, по-видимому, пыталась
заползти под крыльцо. Ее голова была почти оторвана, зияющую рану
кольцо на живое копошащееся кольцо облепили бесчисленные мухи. Из
другой раны, на брюхе, вываливались кишки. Задние лапы были
оторваны, а кости начисто обглоданы.
- Господи... - негромко сказала Яна.
Мур содрогнулся. Он вернулся к двери, открыл ее и вошел.
Стулья были перевернуты, столы разбиты в щепы, на полу
блестело битое оконное стекло. "Осторожней, не порежьте ноги", -
предостерег Мур вошедшую следом за ним Яну. Сердце у него вдруг
учащенно забилось, по спине побежали мурашки, и он понял, что в доме
кто-то есть.
Яна подавила острое желание вскрикнуть, потому что внезапно
почувствовала во рту резкий, металлический, какой-то ржавый привкус -
привкус крови. Она хотела отвернуться и не смогла и как зачарованная
