сильнее и наконец погнал по улицам песок, закручивая его колючими
волчками, жаля закрытые ставни. Выла на луну собака; кто-то, потеряв
терпение, чертыхнулся и швырнул в нее башмаком.
И никто не слышал, как на верфи звенел под молотками металл.
15
Джонни Мейджорс потянулся, всей спиной чувствуя, как
напрягаются и расслабляются мышцы. Он вылез из кровати и пошел
через погруженную во мрак спальню в угол, к стулу, куда накануне
второпях побросал свою одежду. Застегивая рубашку, он поглядел на
постель, где, смутно видная в темноте, раскинулась нагая чернокожая
женщина. Ее тело еще поблескивало от испарины после их страстных
любовных объятий. Она негромко заметила:
- Еще рано. Тебе еще не пора.
- Без десяти восемь, - он натянул джинсы. - Старуха меня хватится.
В один прекрасный день она нагрянет в "Лэндфолл", увидит, что меня
там нет, и что тогда?
- Боишься? - насмешливо спросила негритянка, зная, что вопрос
заденет его.
- Нет. Черт подери, нет. Но я парень с головой и не собираюсь
играть с огнем.
Он застегнул ширинку и ремень.
- Кейл с Лэнгстри вернутся только завтра. Ты мог бы остаться до
утра.
Он усмехнулся, блестя в темноте зубами.
- Ну ты и скажешь! Если твой муженек застукает нас утром... нет
уж, спасибо. И моя старуха тоже не запрыгает от радости. Нет, детка,
нужно все делать по-умному. Тебя на нас обоих хватит - и на меня, и на
Кейла.
- Как сказать, - капризно заметила она и села, откинувшись на
подушки. Тяжелые груди выскользнули из-под простыни.
Он подошел и сел на край кровати.
- Ну послушай. Твой муж и Лэнгстри не в последний раз уезжают.
Черт подери, он сейчас и так почти не бывает дома. А значит... - Он
провел по гладкой коже между грудями и хрипловато пробормотал: -
Черт меня побери, до чего ж ты хороша, Нора.
- Останься, Джонни, я боюсь ночью одна.
Он нагнулся, лизнул сосок и снова почувствовал эрекцию, но
время поджимало. Он провел с женой Кейла больше часа сегодня и два
часа вчера - хорошенького понемножку. Но, черт возьми, что это была за
женщина! Она знала тысячу самых разных способов водить красивыми
мягкими бедрами, когда Джонни был в ней, она изматывала его,
доводила до изнеможения, он сходил с ума от возбуждения. Но если бы,
не приведи Господь, сукин сын Кейл обнаружил, как развлекается его
женушка, это дорого бы им обошлось...
Нора хотела прижаться к нему, затеребила пряжку ремня, но
Джонни поднялся и отошел.
- Нет, детка. Нет. Мне пора. - Он сунул ноги в ботинки. - В другой
раз - а их еще будет много...
Она дразняще улыбнулась, и Джонни окинул ее оценивающим
взглядом - жаркую, еще не остывшую после слияния их горячих тел. Он
стоял у единственного окна спальни. В комнату сквозь сломанные
красные жалюзи лился лунный свет. Когда он нагнулся, чтобы завязать
шнурки, Нора заметила, как за окном мелькнуло что-то темное, и села в
постели, вдруг захлебнувшись воздухом на вдохе.
- Ты что? - спросил Джонни, думая, что она опять играет с ним. -
Эй, да что с тобой?
Нора сидела неподвижно, не зная, действительно ли видела что-то
за окном. Неужели кто-то подсматривал за ними через жалюзи? Кто-то,
кого ее муж приставил следить за ней? Она завернулась во влажную от
пота простыню, как в саван. Может быть, это был даже сам Кейл? Вдруг
ублюдок вернулся пораньше?
Джонни торопливо дошнуровал ботинки. Ему не терпелось уйти.
Дом стоял примерно в миле от деревни, и Джонни предстояла долгая
поездка на велосипеде по темной дороге. Выражение глаз Норы испугало
его, и он спросил, почти серьезно:
- Эй, на что это ты уставилась? На каких-нибудь сраных джамби?
На жалюзи снаружи упала тень. Нора выставила вперед руку с
раскрытой ладонью, словно отгоняя от себя что-то. Ее губы
приоткрылись, она заскулила - тоненько и страшно.
Почувствовав чье-то присутствие за окном, Джонни Мейджорс
круто обернулся, и в этот миг послышался резкий треск - деревянная
входная дверь содрогнулась от сильного удара. Джонни вскрикнул от
страха, лихорадочно соображая. Кейл вернулся... или кто-то из
приятелей Кейла пришел разобраться с ним, Джонни, из-за бабы.
В спальню полетели обломки дерева и битое стекло. Кто-то лез в
окно, и Джонни мельком заметил блеснувший в лунном свете разводной
ключ. За окном толпились тени - две, три, четыре, пять; сливаясь в один
бурлящий энергией сгусток тьмы, они рвали жалюзи, выламывали
стекло. Нора завизжала и попятилась в дальний угол. Джонни услышал,
как выбили дверь, и в отчаянье огляделся, ища какое-нибудь оружие. Он
схватил стоявший у окна стул и ударил по теням - раз, другой, третий.
На мгновение они отступили.
- Господи, - воскликнул он, тяжело дыша и загораживаясь стулом,
как щитом, - Господи Иисусе, кто это там КТО ЭТО ТАМ?
И во внезапной тишине услышал.
Они дышали прерывисто, с трудом, словно не привыкли к воздуху
и каждый его глоток жег их огнем. Джонни не слышал ни голосов, ни
шороха движений - только дыхание людей, страдающих ужасным,
мучительным недугом, и одно это заставило его подумать: я схожу с ума.
Одна тень подступила поближе, медленно потянулась к разбитому
окну, ухватила одну из сломанных перекладин жалюзи и принялась
отдирать ее.
Джонни окаменел; женщина в углу плакала - тоненько, горько, как
ребенок. Освещенная лунным светом рука в окне казалась корявой,
темной, костлявые пальцы напоминали звериные когти. Грязные
длинные ногти царапали стекло, эти едва слышные звуки казались
пойманной в ловушку паре оглушительными, непереносимыми, а
влажный карибский ветер кружил по комнате запах тлена, и смрад
облеплял их дымными складками, словно древняя плесень или слизь,
извергнутая из чрева моря.
В следующий миг в комнату, выбив последнее стекло, метнулась
призрачная фигура. К Джонни потянулись черные птичьи когти. Нора
издала крик ужаса: о Боже почему это был не Кейл не Кейл НЕ КЕЙЛ...
Джонни замахнулся стулом и ударил им вонючую тварь, которая
сползала с подоконника; стул угодил во что-то твердое, как кость, но не
остановил призрак. Молодой человек слишком поздно понял, что
остальные ворвались через дверь и были теперь у него за спиной. Что-то
обхватило его сзади за горло - рука, холодная, костяная. Другая рука
вцепилась ему в волосы. Из горла Норы вырвался истошный крик и
затих, перейдя в безумный, бессмысленный младенческий лепет.
Отчаянно отбиваясь руками и ногами, Джонни попытался вырваться, но
твари сгрудились вокруг него, наступали, их страшные руки обжигали
ледяным холодом его лицо, шею, плечи.
Он ударил одну из них согнутым локтем, и почувствовал над
самым ухом свистящее зловонное дыхание; страшная сила подхватила
Джонни и швырнула на стену. Он врезался в стену головой и
беспомощно съехал на пол, чувствуя жгучую боль в сломанном плече.
Сердце у Джонни колотилось как сумасшедшее. Охваченный паникой, он
развернулся, чтобы встретить приближающиеся тени лицом к лицу.
Обезумевшая от страха женщина по-пластунски ползла к шкафу. Джонни
- из его сломанного носа капала кровь - полулежал, опираясь о стену, и
смотрел, как твари подбираются к нему.
Тьма скрывала их, но он видел их глаза, красные, крошечные,
горевшие ненавистью в иссохших глазницах, немигающие и
пронзительные, в дыхании призраков ему слышалось пыхтение мехов,
раздувающих адское пламя в Преисподней - и Джонни Мейджорс воздел
руки в страхе и мольбе. Он понял: настал его смертный час.
- Прошу вас, - взмолился он и за оглушительным стуком своего
сердца не услышал собственного голоса. - Прошу вас, не убивайте меняа-
а-а-а-а...
Один из призраков ухмыльнулся; лунный свет блеснул на гнилых,
сломанных зубах, истлевшие губы облизнул черный язык.
- Пощадите, прошу вас... - прошептал Джонни Мейджорс.
К его лицу придвинулись две скрюченные руки, ногти глубоко, до
крови впились в тело. Медленно, очень медленно лицо Джонни,
кричавшего от ледяной боли, стали разрывать на части. Взмах костлявой
руки - и сорванный с его лица нос разлетелся клочками окровавленной
плоти, цепкие сильные пальцы сдавили шею - и твердые ногти вонзились
в горло, задушили крик, проткнули яремную вену, выпустив на волю
темно-алую реку. Парализованный Джонни Мейджорс с незрячими,
остекленелыми от шока глазами лежал под забрызганной кровью стеной;
его нервы пылали в огне последней мучительной боли, но
отключившийся мозг был не в состоянии реагировать. Рука, лежавшая на
горле Джонни, принялась сдирать плоть, точно шелуху, обнажая сосуды
и голосовые связки. Почуяв запах теплой крови, призраки зашевелились,
подошли. Один, с красными глазами-омутами, нагнулся над Джонни.
Алчно скрюченные пальцы в мгновение ока сорвали часть щеки,
висевшую на лоскутьях кожи. Трехпалая рука с торчащими сквозь кожу
суставами потыкала в глаз, подковырнула его и вырвала из глазницы,
словно дрожащую виноградину из грозди.
Джонни застонал и невольно содрогнулся. Голова его
запрокинулась, и лунный свет упал на разорванное горло. Из
проколотой артерии в расползающиеся лужи толчками выбрасывало
кровь.
И тогда алоглазые твари набросились на него, приникли
несытыми ртами к лицу и горлу, впились зубами в плоть, рвали ее,
добираясь до кости, и грызли кость. Придавленный тварями к полу,
Джонни поднял руку, но она беспомощно повисла в воздухе, пальцы
медленно согнулись, и рука упала. Комнату заполнили звуки кормежки -
хруст костей на зубах, чавканье, чмоканье, треск разрываемой плоти.
Кровь заливала пол, и изголодавшиеся твари лакали из багровых луж,
шалея от густого сладковатого запаха. Они принялись рвать тело на
части, раскусывая кости, чтобы насладиться костным мозгом, все
быстрее, все лихорадочнее, наполняя спальню эхом своего дыхания.
Женщина поскуливала, замерев на месте. Твари толкались над трупом,
споря за раны, и, осушив одну, искали новых, яростно шипя, когда
другой грубо оттеснял их в сторону. Они вскрывали новые багряные
ручьи, словно выпускали из плотяных бочонков темное вино. Они
пировали нетерпеливо и жадно, они отрывали узкие полоски мяса и,
выжимали из них кровь до последней капли. А покончив с мужчиной,
растерзав его на страшные для человеческого взора куски, досуха выпив
его кровь, обнаружили, что еще не наполнили свои артерии и вены, не
уняли страшную боль, не погасили бушующее пламя - и обрушили свою
мстительную ярость на женщину.
Она смотрела, как они приближаются - кто пешком, кто ползком,
волоча тело по полу, но не могла пошевелиться. Они пылали яростью,
ибо еще не насытились, не избавились от нечеловеческой боли, и зубы их
не знали жалости.
Одна из тварей, кормившихся неподвижным телом Норы, вдруг
отделилась от прочих и поднялась на ноги. Пятясь от скопления
призрачных фигур, она поднесла окровавленную ладонь к
окровавленным губам и лизнула. Потом стала в углу и смотрела, как
остальные пытаются утолить голод. В самой сердцевине высохших,
покоробленных тканей, окаменевших мышц, в ссохшейся на костях,
сморщенной плоти еще тлела мучительная боль, и каждый вдох сильнее
раздувал это пламя. В тщетной попытке успокоить жгучую боль тварь в
углу приложила руку к горлу, но не почувствовала биения жизни - сердце
давно превратилось в гниющий комок, сосуды ссохлись. Тварь вдруг
пронизала дрожь боли и ярости, безумия и ненависти.
Рядом на стене висело овальное зеркало. Зомби медленно повернул
голову и вгляделся в залитое лунным светом отражение.
На лице жили только глаза - ввалившиеся, страшные, злобные
щелки на сморщенной, усохшей голове. Когда-то, давным-давно, эти
глаза умели смотреть хитро, по-волчьи, светиться торжеством и пылать
воинственной яростью. В прошлом орлиный, нос провалился и сгнил,
так что осталась лишь медленно расползающаяся на все лицо яма. К
изуродованной голове пристали клочья рыжих волос, а когда тварь
раскрыла рот, чтобы закричать при виде своего отражения, лунное
сияние высветило неровные пеньки гнилых зубов.
