чрезвычайно интересный феномен. И, пожалуй, особенно интересно, если на него
смотреть под углом взаимодействия различных институциональных форм, в
частности, официального (государственного) и обычного (неформального) права.
Дело в том, что смена правовой оболочки проходит через сравнительно
длительный этап "институционального вакуума", когда старые нормы публичного
права, которые до этого регламентировали хозяйственную деятельность,
отменяются или с молчаливого согласия властей просто перестают соблюдаться,
а новые еще не установлены или, если установлены, все еще не восприняты в
полной мере экономическими агентами как обязательное руководство к действию.
На этом своеобразном этапе безвластия, решающее значение приобретают
внутренние установки людей, привычные для них принципы общественного
поведения. В спокойные времена незаметная и, как правило, не очень большая
несостыковка официального и обычного права в годы радикальных перемен
превращается в существенную, иногда весьма острую и болезненную проблему,
подрывающую устойчивость всех общественных отношений.
Взять хотя бы для примера вопрос о смене форм собственности на средства
производства. Можно принять закон о приватизации государственных предприятий
и наделить правами собственности частных лиц. Однако, как показывает опыт,
между сменой форм собственности и эффективной сменой сознания участников
производственного процесса, сменой их экономического поведения проходит
много времени. Прежде чем новые юридические правила станут внутренней
установкой, люди преодолевают невольное чувство отторжения новых установок,
сопротивления им, нежелание расставаться с устоявшимися привычками и
понятиями. Вновь и вновь делаются попытки совместить старые каноны поведения
с новыми юридическими реалиями. Именно поэтому введение прав частной
собственности еще не гарантирует превращения командной экономики в рыночную,
если одновременно не созданы условия и специальные институты для обучения
рыночному поведению. Для понимания особенностей российской переходной
экономики любопытно воспользовавшейся институциональной схемой - "решеткой",
предложенной двумя сотрудниками германского исследовательского института
Макса Планка
1/. Они разделяют все общественные отношения между людьми на пять типов:
1) свободные конкурентные отношения между равными по своим силам
соперниками; 2) отношения, опирающиеся на внутренние нравственные установки,
присущие членам современных "цивилизованных" сообществ; 3) отношения,
направляемые укоренившимися национальными традициями и обычаями; 4)
отношения, регулируемые частными законными и незаконными образованиями,
способными при необходимости применить насилие в отношении тех, кто
отказывается следовать их недвусмысленным "рекомендациям"; 5) отношения,
регулируемые официальными государственными институтами - законами,
постановлениями, ведомствами и т.д.
Все, о чем я буду говорить дальше, не основано на строгих научных
принципах исследования. Речь пойдет в основном о нравах, морали,
неформальном поведении, теневых отношениях. Эти феномены трудно фиксировать,
еще труднее количественно измерять. Невольно приходится доверять интуиции,
отдельным примерам, приблизительным обобщениям. Естественно, что на
объективность оценок влияет также субъективность восприятия, предпочтений,
предубеждений. Это способствует одновременному хождению противоположных
взглядов на один и тот же предмет, факт иди событие.
Итак, попробую определить значение и степень влияния на экономическую
обстановку пореформенной России каждого из пяти выделенных германскими
экономистами типов поведения.
Хозяйственное поведение, соответствующее условиям совершенной
конкуренции, - редкая ситуация не только в российской, но и в западной
экономике. Она предполагает смирение предпринимателя перед рыночным уровнем
цен на производимую им продукцию, сосредоточение всех усилий на минимизации
удельных издержек производства товаров и услуг. Господствующее в нынешней
экономической литературе мнение утверждает, что российский рынок находится в
начальной стадии становления и поэтому говорить о реальности даже самой
приблизительной свободы конкуренции было бы недопустимым преувеличением. Нет
реальности, нет и соответствующего ей поведения.
Можно, тем не менее, представить себе, что когда отсутствуют условия
свободной конкуренции, хозяйственная справедливость, состоящая в обмене
товарами и услугами по принципу эквивалентности, тем не менее приблизительно
обеспечивается в том случае, когда партнеры -соперники руководствуются
одинаковыми нравственными установками. В российском случав проблема
нравственности стоит особенно остро. Во-первых, революция 1917 года оборвала
процесс развития российского общества под эгидой христианской либо другой
религиозной морали, заменив религию искусственной идеологической схемой -
так называемой коммунистической моралью. Во-вторых, воспитание новых
поколений в духе коммунизма неизменно кончалось крахом по мере взросления
молодых людей и осознания ими органически присущих советской общественной
системе лицемерия, двойного стандарта, разрыва между официальной доктриной и
реальной жизненной практикой. В-третьих, индустриализация страны, расширение
иммиграции населения и сопровождавший ее разрыв межпоколенческих связей
ослабил передачу здоровых нравственных начал от родителей к детям.
В-четвертых, две мировые, гражданская, афганская войны, массовые сталинские
репрессии внесли дополнительную жесткость и разобщенность в общественные
отношения, способствовали росту взаимной подозрительности и отчуждения.
В-пятых, в значительной степени инспирированное государством пьянство
способствовало подрыву чувства личной ответственности и семейного долга у
мужской и частично женской части населения. Совместное влияние названных
процессов заметно понизило нравственный уровень общества.
То же самое верно в отношении обычаев и традиций. По мере передвижения
населения из деревни в город, перемешивания выходцев из разных регионов
огромной страны в больших городах, образования новой профессиональной и
отраслевой структуры занятости, разрушения неформальных связей между
семьями, характерных для небольших поселенческих сообществ деревенского
типа, уменьшились возможности самостийного взаимного контроля людей за
поведением отдельных лиц, нарушающих устоявшиеся представления о
порядочности.
Параллельно ослаблению встроенных в психику общественного человека
моральных регуляторов резко возросли формальные ограничения, введенные
государством. Путем всесторонних запретов, сужения свободы самостоятельного
принятия решений власти пытались компенсировать растущую десоциологизацию
повседневной жизни людей. Однако замена принципов гражданского общества и
нравственного воспитания на голый бюрократический контроль, замена
встроенных в психику каждого человека внутренних мотивизаций на претензию
управлять им посредством наказаний еще больше подрывала общественные устои,
вносила дополнительные элементы цинизма, лицемерия, фундаментальной
жестокости в общении и одновременно отчуждала власть от "подопечной" массы
населения.
Советская власть разрушила и деформировала еще одну форму спонтанных
общественных регуляторов: частные объединения по интересам. Они были или
запрещены, или огосударствлены и идеологизированы. Зато расширилась сеть
незаконных группировок криминального типа, с которыми велась бесконечная
борьба с переменным успехом. Стоило только ее ослабить, как воздействие
уголовно-теневых образований на жизнь законопослушных людей резко возросло.
Если нарисованная выше картина российских институтов накануне радикальных
перемен хоть в какой-то мере правдоподобна, то наложение ее на события
времен горбачевской перестройки и ельцинской революции устраняет элемент
случайности у большинства особенностей
российской переходной экономики. Становится возможным рационально
объяснить причины криминализации новых хозяйственных форм и видов
деятельности. Уход государства из сферы регулирования отношений гражданского
общества вывел на поверхность скрытые до этого негативные тенденции,
характерные для предыдущего периода развития российского общества. Сама
терпимость властных структур к деструктивным силам связана со свойствами
советской партийно-хозяйственной номенклатуры, быстро переориентировавшейся
с политики "держать и не пущать" на преступное безразличие к криминальным
издержкам радикальных преобразований. 2/
Из сказанного вытекают по крайней мере три вывода для дальнейшей политики
реформирования российской экономики.
Во-первых, сделать главной стратегической задачей властей образование и
обучение населения умению жить в условиях рыночной экономики, эффективной
конкуренции и политической демократии. Правила рыночного поведения или
наследуются и передаются в рамках структур гражданского общества, или, когда
таких структур нет, сознательно и последовательно прививаются гражданам в
процессе их социализации. Россия не единственная страна, у населения которой
отсутствует поведенческая психология рыночного типа. Долг государства
состоит в том, чтобы помочь быстрейшему формированию соответствующей рынку
идеологии.
Во-вторых, власти обязаны решительно подавить асоциальные наклонности
частных группировок и организаций, поспешивших занять освобожденную
государством нишу экономической регуляции. Речь идет не только об
уголовно-мафиозных образованиях, но и о сохраненных и вновь образованных в
экономике монопольных структурах, которые нынешним законодательством
считаются незаконными.
В-третьих, раз уж признано, что оставлять "институциональный вакуум"
незаполненным опасно, государство должно на время взять на себя те
экономические функции, которые жизненно важны для нормального расширенного
воспроизводства экономической базы общества и нации, обеспечить защиту всех
здоровых частных структур, оказать первую помощь в совершенствовании их
производительного капитала, развитии научно-технического прогресса,
укреплении конкурентных методов ведения хозяйства.
СНОСКИ
1. Stefen Voigt and David Kiwit. Black Market, Mafiosi and the Prospects
for Economic Development in Russia, a Case Study on the Interplays of
External and Internal Institutions. Max Planck Institute for Research into
Economic Systems, Vena, Germany.
2. CM. (подробнее статью автора в N 9 журнала "Мировая экономика и
международные отношения" за 1996 г.
С.А. АФОНЦЕВ
К МЕТОДОЛОГИИ ЭКОНОМИКО-ПОЛИТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ПРОБЛЕМ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА
Степень плодотворности рассмотрения любой научной проблемы в решающей
степени зависит от выбора адекватного аналитического инструментария, т.е.
определения комплекса методов, более всего подходящих для учета специфики
объекта исследования. В теоретическом смысле изучение хозяйственных проблем
переходного периода представляет особенную сложность именно в силу того, что
для них трудно специфицировать круг перспективных методов анализа. Слабое
развитие (или вообще отсутствие) ряда важнейших рынков, господство
"нерыночных" образцов поведения экономических субъектов, медленное изменение
сложившихся организационных рутин,- все эти обстоятельства заставляют искать
альтернативы традиционным методам, используемым в рамках "основного течения"
современной экономической теории, которая акцентирует внимание главным
