приложения. 5/ Одной из основных причин этой тенденции является больший
престиж формальных исследований по сравнению с эмпирическими. 6/ В
результате критерии оценки научной работы, свойственные формальным моделям
(в первую очередь использование сложного математического инструментария)
переносятся на все экономические исследования. Кроме того, практические
выводы, полученные из глубоко абстрактных моделей, начинают впрямую
прикладывать к экономической политике (так называемый "рикардианский грех").
Самые конкретные, поверхностные уровни анализа остаются сферой обитания
альтернативных основному течению подходов: институционального,
поведенческого, эволюционного, в меньшей степени посткейнсианского и
неоавстрийского. В частности, процесс экономических изменений в реальном
времени с самого начала стоял в центре внимания австрийской школы и
отпочковавшейся от нее Шумпетеровской теории экономического развития.
Особое, в известном смысле промежуточное, положение в структуре
современной экономической теории занимает так называемый "новый
институционализм" - семейство теорий (прав собственности, экономики и права,
трансакционных издержек, политического выбора (public choice)7/, и других),
изучающих институциональную структуру общества с помощью методов
неоклассической экономической теории8/. В отличие от ортодоксальной
неоклассики, также осваивающей нетрадиционные для себя области (Г.Беккер и
его последователи), новые институционалисты несколько меняют предпосылки
анализа, касающиеся самих экономических субъектов (предполагается
оппортунистическое поведение и ограниченная рациональность) и среды, в
которой они действуют (неполнота информации проявляется в наличии
трансакционных издержек и недостаточной определенности прав собственности).
Вокруг общей характеристики нового институционализма и перспектив его
развития высказываются полярно противоположные точки зрения. Так, Р.Познер
считает, что все ценное в нем - от неоклассической теории, которую
неоинституционалисты просто облекают в придуманные ими термины (сами лидеры
данного направления против этого бурно протестуют) 9/. Э.Фуруботн, напротив,
отмечает, что предпосылки ограниченной информации и ненулевых трансакционных
издержек следует последовательно распространить на все компоненты
неоинституциональных моделей. В этом случае любая попытка принять
экономически рациональное (максимизационное решение) будет связана с
"издержками оптимизации", что не позволит прямо применять к нему
неоклассическую логику. Фуруботн видит будущее нового институционализма в
"освобождении" от неоклассических элементов 10/. (Это, по сути дела,
означает возвращение к методологии старого институционализма). Статус нового
институционализма в структуре современной экономической теории также еще не
определился. С одной стороны, новые институционалисты уже имеют на своем
счету три Нобелевские премии: Р. Коуз, Дж. Бьюкенен и Д. Норт. С другой, их
основные идеи еще только начинают пробиваться а универ
ситетские учебники 11/. Так что новый институционализм в настоящее время
"балансирует на грани" между мейнстримом и альтернативными течениями.
Большой интерес представляет собой идеологическая направленность нового
институционализма. В отличие от старого, который был намного левее
мейнстрима, новый институционализм оказывается на правом фланге. Основные
сторонники социализма среди экономистов начиная с Бароне, Ланге и Лернера (а
может быть, даже и Вальраса) рекрутируются из числа представителей теории
общего равновесия и тесно связанной с ней теории благосостояния. Видимо, не
случайно и сейчас среди сторонников построения идеального общества
(гуманного коллективизма и пр.) особенно активны экономисты-математики.
Сравнивая систему рыночной экономики с идеальной моделью совершенной
конкуренции, экономисты-неоклассики составили список провалов или изъянов
рынка, которые призвано устранить просвещенное государственное
регулирование. С другой стороны, новые институционалисты, ищущие raisons
d'etre существующих общественных институтов, сравнивают их не с недостижимым
идеалом, а с реальными институциональными альтернативами, в которых также
есть масса изъянов (например провалы регулирования). 12/ С высот абстрактной
теории, действительно, можно не разглядеть таких помех на пути к земному
раю, как, например, наличие собственного интереса, не обязательно
совпадающего с общественным, у вождей и бюрократического аппарата (из
которого исходит неоинституционалистская теория политического выбора -
public choice). Таким образом, новые институционалисты оказываются в одном
идеологическом лагере с либертарианцами неоавстрийской школы.
Выбор уровня абстракции при решении данной теоретической задачи, в
принципе, должен быть функцией от объекта исследования и характера
поставленной задачи. Нельзя сказать, что более абстрактный анализ всегда
хуже или лучше более конкретного (или, что то же самое, "точность" всегда
хуже или лучше "реалистичности"). Там, где ситуация приближается к рынку
совершенной конкуренции (однородный товар, большое количество равных по силе
участников, полная и легко доступная информация, неизменные правила игры, в
частности отсутствие непосредственного государственного вмешательства),
например, на финансовых рынках, преимущества неоклассического подхода весьма
ощутимы. По мере же нарастающего отклонения от идеальной модели, становятся
весомыми достоинства альтернативных подходов. Однако все вышесказанное
относится к "абсолютному наблюдателю", беспристрастно оценивающему, какой
исследовательский подход следует применить к данной области экономики. С
нашей точки зрения, необходимо дополнительно включить в рассмотрение
факторы, относящиеся к жизни самого профессионального сообщества
ученых-экономистов. Прежде всего, на практике экономист редко имеет
возможность выбирать между различными парадигмами: он применяет ту, которой
его обучили. И здесь кроется одна из главных дополнительных причин
лидирующего положения неоклассической теории: ей гораздо легче обучать.
Впрочем, на дополнительных причинах большой популярности неоклассики
среди экономистов стоит остановиться подробно.
Во-первых, здесь следует упомянуть ее универсальность. Достаточно описать
ограничения, в которых действует экономический субъект и любую ситуацию
можно представить как максимизацию его целевой функции при данных
ограничениях. (Убедительные примеры можно найти в работах Г.Беккера).
Переходя от одной проблемы к другой, экономисту-неоклассику нет нужды менять
язык и инструментарий своей теории, в то время как институционалист, к
примеру, вынужден всякий раз начинать все сначала.
Во-вторых, неоклассические модели позволяют варьировать степень сложности
или детализации обсуждаемых проблем. Трудности можно без труда нарастить или
убрать. Это чрезвычайно важно с педагогической точки зрения, так как
позволяет изучать проблему на дозированном уровне сложности (начальном,
промежуточном или продвинутом ). В то же время объяснить какую-либо
неоинституциональную модель, к примеру "контракт, сопряженный с личными
отношениями" (relational contract) Уильямсона, можно только на достаточно
сложном уровне.
В-третьих, неоклассическому формальному анализу может благоприятствовать
сама структура "рынка экономистов. (См. исследования швейцарского экономиста
Б. Фрая) 13/. В Северной Америке, лидирующей в настоящее время в основном
направлении экономической теории, продавцы услуг на этом рынке - экономисты
и их покупатели - университеты - ведут практически свободную конкуренцию.
Мобильность специалистов в Америке очень велика, длительные контракты
являются скорее исключением, чем правилом, государственное регулирование
отсутствует, информация о новых вакансиях фактически общедоступна. На таком
конкурентном рынке нужен простой общий критерий качества
преподавателей-экономистов, которым является количество публикаций в научных
журналах. Отсюда закономерно смещение центра тяжести к статьям, требующим
минимальной стадии "до письменного стола": сбора и обработки фактического
материала, изучения конкретных институтов и пр. Типичным образцом
"нормальной науки" является усовершенствование известных в литературе
формальных моделей: доказательство их при несколько иных предпосылках,
модификация ограничений и т.д. Отсюда мощный поток статей, отличающихся
точностью, а не реалистичностью. Кроме того, наличие в работе
математического аппарата определенного уровня облегчает оценку
профессионализма автора при рецензировании и т.д. (для менее формализованных
наук эту же роль, выполняют сноски на известных авторитетов). Американские
университетские экономисты сравнительно редко занимаются практической
деятельностью: консультированием государственных орта-нови частных компаний
(за исключением очень престижного участия в Совете экономических
консультантов президента): между факультетами экономики и "бизнеса" стоит
китайская стена, с обеих сторон которой легко почувствовать взаимное
раздражение (теоретики бывают более знамениты, а практики больше
зарабатывают).
Интересно, что Фрай выделяет и вторую модель рынка экономистов - регулир
уемую, характеризующуюся длительными, часто пожизненными контрактами,
государственным финансированием и сильным государственным регулированием (к
примеру, в Германии почти все заявки на преподавателей экономики в
университетах и предложения соискателей проходят через единое
государственное ведомство, расположенное в Дортмунде). Не находясь под
постоянным давлением конкуренции, экономисты могут заниматься здесь более
долгосрочными исследованиями, в первую очередь представляющими интерес для
главных заказчиков - государственных органов. Отсюда - сравнительно более
конкретный уровень анализа, склонность европейских экономистов ко всякого
рода институциональным исследованиям, большая престижность занятия всяческих
государственных постов для экономистов-теоретиков (среди множества примеров
достаточно назвать Л.Эрхарда и А.Папандреу). Правда, сам Фрай полагает, что
с дальнейшей интеграцией в рамках Европейского союза в Западной Европе
сложится примерно такой же конкурентный рынок экономистов, как в США и
Канаде. Однако вряд ли эту действительно наметившуюся тенденцию стоит
преувеличивать. Профессора экономики - не футболисты, которым недавно
разрешили играть за любую команду стран ЕС. Не следует исключать даже
возможный рост культурного национализма и регионализма в ответов дальнейшую
экономическую и политическую интеграцию (вспомним хотя бы ограничения на
использование англицизмов во франкоязычных текстах во Франции). Хотя есть и
важный фактор, подкрепляющий отмеченную Фраем тенденцию: соискатель,
претендующий на признание мировым сообществом академических экономистов,
должен публиковать свои работы на английском языке и желательно в
авторитетных (американских и английских) журналах. В этом отношении
показательна судьба немецкого "Zeitschrift fur die gesamte
Staatswissenschaft", превратившегося в англоязычный по преимуществу "Journal
for institutional and Theoretical Economics". Правда, общая направленность
