светлеющее небо, оранжевую полосу восхода и убеждал себя в надежности
планёра. Потом я почувствовал, как он клюет носом, словно лодка на
крутой волне. Хелен впереди дергала рычаги, мы то заваливались на крыло,
то проваливались в бездонную яму. Море и небо мелькали в окнах, будто
решили шутки ради местами сменяться. Меня бы давно уже стошнило, не будь
желудок безнадежно пуст. Я вцепился в спинку переднего кресла и тонкое
дерево затрещало.
-- Утихомирь его! -- бросила Хелен. -- Быстро!
-- Вниз, ведьма! -- завопил я. -- Са... сажай... я... убью!
Марк впился в меня, попытался придавить к креслу. Какой там... я
толкнул его так, что мальчишка спиной уперся в матерчатый потолок.
Дрожащая под напором ветра ткань захрустела, разрываясь. Марк дико
закричал.
Это меня отрезвило. Не то, чтобы страх совсем пропал, но на миг я о
нем забыл. Глаза у Марка от ужаса стали круглыми, пальцы закаменели на
моих плечах. Я рывков прижал его к себе, обнял. Холодный ветер хлестал
по лицу, врываясь в кабину.
-- Поворачиваю к острову, -- сказала Хелен. -- Сейчас сядем.
Марк ничего не ответил -- краткий миг, когда он торчал из планёра
спиной наружу, убил все его мужество. Поэтому я выдернул из-за пояса нож
и коснулся шеи летуньи.
-- Мы летим к материку. Слышишь?
Планёр по-прежнему дергался в стороны. Хелен молчала.
-- И хватит пугать, -- добавил я. -- Да, мне страшно! Только вбей в
свою красивую головку -- на остров я не вернусь. Прирежу тебя, если
обратно повернешь. Ясно?
Теперь планёр летел ровно. Неуловимыми движениями рук Хелен
направляла его на верный курс. И высоту мы перестали терять, опять
поползли вверх, в полной тишине, и это было страшно, но в то же время
прекрасно. Лишь ветер хлестал в прорванную обшивку.
-- Спрячь кинжал, -- сказал я Марку. Тот взял нож и убрал в Холод --
без единого слова, как во сне, еще не отошел от страха. Что-то я
побаиваться стал оружия в своих руках -- тем более в такой ненадежной
штуке, как планёр. От ветра слезились глаза, Хелен тревожно оглядывалась
на прореху.
-- Есть у тебя иголка с ниткой? -- спросил я ее.
-- Под креслом, -- быстро ответила летунья. -- Аккуратно шей.
Я похлопал Марка по щеке -- он слабо улыбнулся, приходя в себя.
Пробормотал:
-- Спасибо.
-- За что спасибо, дурачок, я же сам тебя чуть не выпихнул...
-- За то, что опомнился.
Пошарив под креслом, я и впрямь нашел -- порезанным день назад
пальцем, не везет же ему, -- воткнутую в чехольчик сиденья кривую
парусную иглу с вдетой нитью. Вовремя -- материя медленно расползалась
под напором ветра. Марк забрал у меня иглу и стал неумело стягивать
прореху. Над кабиной ткань лаком не покрыта, но все равно проколоть
трудно.
-- Края крепи, -- посоветовал я. -- Вначале края, потом все зашьем.
Небо светлело. Мы летели навстречу восходу, планёр больше не трясся,
а будто по невидимым волнам скользил. Я покосился налево, направо, вверх
глянул. Небо самое обычное, словно и не летим, ничуть ближе не стало.
Вроде бы я окончательно опомнился. Страх сжался в груди, затаился,
давил на сердце, но все-таки не превращался в панику. Марк терпеливо
трудился, прореха уже была почти затянута.
-- Гнилая твоя машина, летунья, -- сказал я. -- Неужели покрепче не
могли сделать? Деревом обшить...
-- Ты еще предложи из железа планёры строить, -- фыркнула Хелен не
оборачиваясь. Я понял, что сказал глупость, и перестал срамиться,
замолчал. Ясное дело, она же говорила: планёр большой вес поднять не
может...
-- Ильмар... -- сказал вдруг Марк, тихо, на выдохе. -- Глянь
налево...
Я посмотрел -- и вздрогнул. По свинцовым волнам полз, рассекая острым
носом воду, линкор. Даже с высоты он казался громадным... неужели эти
точки на палубе -- люди?
-- "Сын грома", -- сказал Марк. Странное что-то прозвучало в его
голосе -- гордость пополам с тоской.
Паруса на корабле были спущены, значит он под машиной. Из трех
высоких труб валил черно-бурый дым, линкор шел на полном ходу. Это с
небесной выси кажется, что он медленный и неуклюжий, а на самом-то деле
таран волны режет, вода бурлит за кормой, и от материка до островов
корабль за два-три дня дойдет, особенно если ветер попутный дунет.
Палуба у корабля была деревянная, выскобленная добела, а вот борта
обшиты золотом до самой ватерлинии. Дом, небось, и на железо бы не
поскупился для лучшего корабля Державы, но проржавеет такой корабль.
-- Какой сигнал приветствия? -- вдруг спросил Марк. Хелен молчала. --
Качни крыльями! Быстро!
Она повернула голову. Зло улыбнулась Марку.
-- Умный ты, жаль, что дурак. Качну, не бойся. Корабль первым
сигналить должен.
Над бортом встал дымок -- ударила пушка. Холостым, вроде.
Планёр качнулся, Хелен ответила на приветствие. Было в этом что-то
титаническое, божественное, выше мелких людских забот. Плывущий по
океану гигантский корабль, могучий и величественный, и несущийся над ним
планёр -- хрупкий, презревший тупую силу ради быстроты и легкости.
Вот в такую минуту даже вор вроде меня гордость испытывает -- за Дом,
за Державу, за гений человеческий.
И в тоже время -- смешно. Я, тать нощной, планёр угнал, и мне же
преторианский линкор салютует...
-- Сколько лететь будем? -- спросил Марк у Хелен.
-- Если повезет -- часов пять.
-- А если нет?
-- Падать здесь и минуты хватит.
Нет. Не буду больше пугаться.
Раскинувшись поудобнее, сколько позволила теснота, я снова спросил:
-- Хелен, так есть у тебя что из еды, или нет?
-- Неужели аппетит проснулся? -- съязвила она.
-- Сутки я не ел, сладкая моя.
-- Мной подавишься, -- фыркнула летунья. Помолчала, потом неохотно
сказала: -- Сзади... на твоем кресле -- карман сзади.
Мы с Марком столкнулись руками, выдирая из кармана тугой пакет.
-- Не трясите планёр, обжоры! -- крикнула летунья. Какой там! Нам
теперь все равно было, мы до еды дорвались. Не слишком много в пакете
нашлось -- пара засохших бутербродов с сыром, яблоко, апельсин,
половинка жареной курицы, стеклянная фляжка. Смололи мы все вмиг, и я
себя на том поймал, что очень не хочется делиться с Марком поровну...
мальчишка ведь, ему меньше надо...
Тьфу ты, ну почему натура человеческая такая мелочная? Как с каторги
убегать -- я из-за мальчишки шеей рискую! Как ухоронка с железом, или
куриная лапа -- от жадности корчусь!
-- Бери, -- я отдал Марку надкушенный вместе с кожурой апельсин.
Словно наказывал сам себя.
Мальчишка спорить не стал, жадно слопал фрукт. А я откупорил фляжку,
нюхнул...
Эх, Галлия, земля щедрая! Коньячок из лучших, таким и аристократ не
побрезгует! Сивухой не прет, язык не обжигает, а в животе словно костер
развели, тепленький, ласковый.
Хмелеть я начал тут же, на третьем глотке. На пустой желудок, да
хорошего коньяка -- много ли надо?
-- Будешь? -- дружелюбно спросил я Марка.
-- Угу, -- он сделал маленький глоток, поморщился, вернул фляжку.
Виновато признался: -- Я вино больше люблю.
-- А ты, летунья?
Сейчас я весь мир любил.
-- Жить надоело? -- отрезала Хелен.
Ну, не хочет, как хочет. Может и впрямь, не стоит пьяному хитрой
механикой управлять.
Через минуту меня потянуло в сон. Марка тоже сморило. Какое-то время
мы возились, пытаясь устроиться удобнее на крошечном сиденье. Хоть
мальчишка и худой, но уже не такой маленький, чтобы на коленках его
держать. Эх, маловат планёр... будет ли когда такое, что планёры
размером с линкор над океаном понесутся? Я бы слетал. Дело нехитрое,
когда летун умелый: сиди, держись крепче, слушай, как ветер парусиновые
крылья треплет...
Дважды я просыпался -- так, на миг, когда планёр начинал кружить в
поисках попутного ветра. Один раз заметил, что солнце в спину светит, и
схватил Хелен за плечо:
-- Куда летишь, ведьма!
Она вздрогнула:
-- Поток ищу! Успокойся, вор, на острова нам уже не вернуться, не тот
ветер!
Марк открыл глаза, протянул руку, взял карты. Вглядывался в них
минуту, потом вернул Хелен.
-- Все правильно, Ильмар...
И тут же заснул снова.
Правильно так правильно. Я уснул. Мне снилось, что мы снова взлетаем
с острова, ревет ракетный толкач, только это уже было не страшно,
наоборот, я сам сижу на переднем креслице, дергаю рычаги, и матерчатая
птица послушно взмахивает огромными крыльями...
-- Маркус! Ильмар! Маркус!
Проснулись мы вместе. Колени у меня затекли, не разогнуть... вот
незадача, будто Марк, уснув, потяжелел чуть не вдвое.
-- Плавать умеете? -- отрывисто спросила Хелен.
Впереди тянулись скалы. Берег! Сестра-Покровительница, и вправду --
берег! И ни какой-нибудь там остров, Европа впереди, Держава...
Вот только море было под нами. Совсем рядом. Казалось, что пенные
брызги с верхушек волн вот-вот захлестнут планёр и утянут за собой, на
дно.
-- Толкач включай! -- закричал Марк. -- Хелен, толкач!
-- Я его час назад сожгла, -- хмуро отозвалась летунья. -- Крепко же
ты спал, мальчик...
Значит не примерещился мне рев ракетный...
-- До берега доплывешь? -- спросила Хелен.
-- Нет, -- ответил я. -- Ноги затекли.
-- О тебе речи нет, дурила, -- отозвалась девушка. -- Маркус,
доплывешь?
До берега с милю еще было, и я головой покачал. Никому тут не
доплыть, вода холодная, море бурное.
-- Нет, Хелен, -- спокойно сказал Марк. -- Не доплыву я. Тяни уж...
Ночная Ведьма. Звездный час твой пришел... сама ведь знаешь, чего я
стою.
Она обожгла его разъяренным взглядом. И снова в свои рычаги впилась.
А планёр дергался, носом клевал, все ниже и ниже клонился.
Когда с острова взлетали, я того боялся, что море далеко. Теперь --
вот как все повернулось! -- наоборот. Убиться-то мы не убьемся,
наверное. Только внизу -- буруны да камни, а впереди -- обрыв да водяные
валы, дробящиеся о скалы в пыль. Изломает планёр, и из кабины не
выберемся. А и выберемся -- не доплывем до берега. А и доплывем --
прибой нипочем живыми не отпустит.
-- Тяни, ну тяни же, Хелен! -- крикнул Марк. -- Как в Далмации
тянула, когда зажгли тебя! Тяни, Ночная Ведьма! Прошу тебя!
Девушка молчала, вся в свою механику ушла, будто частью планёра
стала. И пусть мне самому было страшно, но не восхититься ей я не мог.
Неужто и впрямь она из тех летунов, что в горах воевали, бомбы на
головы гайдукам бросали? У нее же, наверное, Железный Орел с венком за
храбрость, особой аудиенции с Владетелем удостоена... Тяни, Хелен, тяни
свою машину! Никогда больше тебя ногой по животу не ударю, клянусь!
Только долети до берега! Сестра, Сестра-Покровительница, глянь на меня,
пропадаю! Искупитель, дай время повиниться, много зла на мне, не успею
все вспомнить, пока тонуть буду!
Планёр уж было совсем к воде прижался, и Хелен такое словечко выдала,
что не всякий мужик решится повторить. И словно того дожидаясь, планёр
вдруг вверх подался, тяжело, но все же вверх! Правду видно говорят
русские, что черное слово беду прочь гонит!
-- Давай! -- радостно крикнул Марк.
Скалы надвигались, и летели мы на одном с ними уровне. Высокий берег,
больно уж высокий. Неужели врежемся в камень?
Но, видно, не зря Хелен славу имела!
Перед самыми скалами, когда, казалось, я уже листики на кустах
случайных различал, да ополоумевших чаек, над гнездами мечущихся,
вздернула она машину, будто норовистого коня перед барьером. И не подвел
планёр, перемахнул скалы, чиркнул брюхом по земле, захрустело дерево,
затрещали колеса на буграх. Помчались мы, еще быстро, но уже по тверди,
и планёр на ходу рассып(лся, нас, драгоценных, оберегая, стекла в
