светскую жизнь.
-- И сколько это стоит? -- спросил Марк. Я опомнился.
-- Довольно много. Нет, ерунда. Ничего это не стоит.
-- Почему?
-- Ты не забыл, кто мы? Нам бы самим ноги унести. Один слиток -- и то
тащить опасно. А если вдруг возьмут с ним -- кожу живьем сдерут. Все
кражи на рудниках на нашу шею повесят.
Я не смеялся, и не запугивал Марка. Так оно и было. От найденного
клада пользы нам ни на грош. Одежда, оружие, горстка монет -- это пошло
бы в дело. А так -- лишнее расстройство.
-- И думать забудь, -- строго сказал я.
-- Да я и не думаю...
Не понимает он еще всей цены такого клада. Хорошо ему. А мне теперь,
пусть даже уйду живым, до конца дней будет снится яма, забитая железом.
Пусть даже низкой пробы.
Конечно, если через год-другой, через пять лет рудники вконец
оскудеют, охрану отзовут на материк, народец разбежится... Можно будет
нанять корабль, или, лучше, купить небольшую яхту. Приплыть, забрать
железо, и вот он -- дом в городе, экипаж, охрана, вино из лучших
погребов, шепот девиц на светских приемах: "А кто такой этот Ильмар? Он
так таинственно разбогател... это так романтично..."
Впрочем, и Марку эта мысль придет в головенку через год-другой. Или
расскажет по юношеской дури приятелям за кружкой пива -- перед тем, как
уснуть с ножом в груди. Клады ждут одного, двое -- уже слишком много.
Спаси от искуса, Сестра!
Железный кирпич был тяжел. Когда я швырнул его обратно в яму, металл
отозвался недовольным гулом. Марк вздрогнул и удивленно посмотрел на
меня.
-- Не суй голову, расшибет! -- прошипел я.
-- Извините...
-- Задело бы висок -- все, хана! Это тебе не камень, это железо!
Железо!
-- Вы же видели, куда кидаете, -- растерянно сказал Марк. -- Я
осторожно...
Чем больше я понимал, что хотел сделать, тем сильнее меня трясло. Я
стал судорожно отряхивать ладони. В кожу будто въелись и корабельная
грязь, и крысиный помет, и кровавая железная ржа. Воды бы. Утром выпил
полкружки, и все. Раньше давали умыться после корабля...
-- Не сердитесь, -- попросил Марк. Чуть отстранился. Наверное, что-то
у меня мелькало в глазах. -- Ильмар...
Факел он держал на отлете, в левой руке. Дурак. Факел -- тоже оружие.
Хоть и мало он стоит против кинжала в умелой руке.
-- Прости, парень, -- сказал я. Захлопнул люк. Взял из рук Марка
факел, укрепил на стене. Постоял, глядя на него сверху вниз. -- Убить я
тебя хотел, понимаешь? Искус большой... прости уж.
На секунду губы у него дрогнули, потом сжались. Марк молчал.
-- Ладно, считай -- забыли, -- я махнул рукой. -- Ты мне помог, я
тебе. Сейчас обоим бежать надо, а не ссорится.
-- Вы меня могли убить -- из-за этого? -- растерянно выдохнул Марк.
-- Из-за полусотни железных кирпичей?
Эх, мальчик. Я лишь покачал головой, глядя на него. Сразу видно --
сладко ел, мягко спал. Не знает, что такое нужда, не знает, что такое
смерть.
Из-за ржавого гвоздя убивают. Из-за медной монеты. Пусть не я, но чем
я лучше других?
-- Не убил же, -- сказал я. -- Все. Хватит. Забыли.
-- Я думал, раз вы меня не бросили... -- Марк будто размышлял вслух.
-- Значит, шеей из-за меня рисковать вы готовы. А из-за денег готовы
голову размозжить?
Да, действительно, глупо получается. Честь соблюсти, товарища
стражникам на поживу не бросить -- я готов. И тут же едва-едва
удержался, чтобы не убить мальчишку на груде ржавого железа.
Это что же получается?
Жизнью рискнуть я могу, лишь бы все по совести было, как Искупитель
велел, как Сестра заповедовала. Сам погибай, а товарища выручай.
Запросто, выходит. А вот за деньги, которые и достать-то почти
невозможно будет, готов пацана железом в висок...
Странно. И впрямь -- странно. Злая скотина -- человек. Злая и глупая.
-- Вот так оно бывает, -- сказал я. -- Не сердись, мальчик. Вырастешь
-- поймешь. Искус -- он голову кружит.
Марк молчал. Потрескивал факел, уже обглоданный пламенем до
деревяшки.
-- Все, хватит, -- решил я. Затоптал огонь. Не почуяли бы дым
стражники... эх, раньше надо было думать. Вся надежда, что люк хорошо
пригнан. От пряностей запах годами сочился, в дерево впитывался, чтобы
насквозь пройти.
Сев на холодный пол, к стене, я вслушался. Тихо. Может и нет никого в
доме. Одно теперь остается -- ждать.
-- Скажите, Ильмар, а если бы вместо вас был Славко?
Я ухмыльнулся. Если дурак-душегуб еще жив, то ему несладко...
-- Лежал бы ты сейчас под полом, мертвый. А может и нет. Может
оставил бы тебя Славко до утра. Ночью потешиться, да и мясо свежее
будет.
Не видно было не зги. Так что я, наверное, услышал, как мальчик
вздрогнул. Никогда не думал, что можно так громко вздрогнуть!
-- М-мясо?
-- Ага. Такие как он либо бегут не останавливаясь, либо забиваются в
нору на неделю. Он бы сожрал тебя.
Нет, откуда он такой взялся? Сидит в темноте, не шелохнется, только в
горле что-то булькает. Неужели никогда не слышал, как душегубцы с
каторги бегут? У них это называется "теленка прихватить".
-- А если бы тут был Иван?
Я едва вспомнил, что так звали кузнеца.
-- Тогда ничего. Он человек простой, дикий. Не обидел бы. Вот только
не ушли бы вы с ним, тут хватка нужна.
Марк, укрытый темнотой, продолжал размышлять.
-- А от вас чего ждать, Ильмар?
-- Теперь -- ничего особенного. Не разгневаем Искупителя, не забудет
нас Сестра -- уйдем. Если уж совсем прижмет... -- я вздохнул, но все же
честно закончил: -- тогда я тебя брошу. Убивать не стану, помог ты мне.
Марк молчал. Кажется, напугал я его словами про "мясо".
-- Я человек неприхотливый, -- сказал я. -- Могу и крысой перекусить.
Могу из дождевых червей запеканку сделать. Не бойся. Да и не душегуб я,
простой вор. Будет на то воля Искупителя -- уйдем.
Про червей я соврал. Только сейчас Марку нужна была такая ложь --
противная, отрезвляющая.
Да и аппетит пропадет. Утренняя каша в воспоминаниях уже казалась
вкусной. Я-то привычный, а мальчишке, верно, живот сводит...
Он завозился в темноте. Подполз, привалился ко мне тощей спиной. А
неплохо парень на звук ориентируется!
-- Как нога? -- спросил я.
-- Уже получше, -- без особой уверенности сказал Марк. Он был
напряжен, как каторжник под плетями. На корабле мальчишка словно в
дремотном оцепенении был, а теперь ожил -- и сразу попал в переплет.
Тяжело. Понимаю.
-- Возьми-ка, -- попросил я. Протянул ему нож и зажигалку. Рука Марка
вздрогнула, касаясь металла. -- Припрячь на Слово. А то потеряем в
темноте.
Порыв холодного ветра.
-- Спасибо, -- сказал Марк.
Так оно правильнее будет. И мальчишка перестанет трястись, что я его
прикончу -- зачем бы тогда клинок и огонь отдал? И мне спокойнее... не
проснусь от вцепившихся в горло онемелых от страха рук.
Глава третья, в которой я довожу счет до восьми, а Марк его уменьшает
до семи.
Проспал я часов пять-шесть. От усталости не было сил поточнее себя на
пробуждение настроить. Уснул я быстро -- пробормотав про себя молитву о
напрасных терзаниях, что Сестра когда-то сложила. Никогда меня эта
молитва не подводила, с самого детства. Нашкодишь вечером, знаешь, что
под утро либо материнскую оплеуху получишь, либо ремня отцовского -- по
настроению, а помолишься Сестре -- и сразу легче. "Воля моя, я сделал,
что хотел, сделал что мог. Если будет беда -- мой страх ее не прогонит,
если не будет беды -- мой страх не нужен. Не жалею о том что сделано,
размышляю о том, что сделаю..."
Простенькая молитва, это не прошение об исцелении, и не покаяние в
грехах, зато всегда помогает.
Марк, наверное, уснул не сразу. Но тоже уснул, уронив голову мне на
живот. Когда я пошевелился, мальчишка проснулся. Вздрогнул, но больше
ничем пробуждения не выдал.
Молодец.
Нет, есть в нем правильность. Как над аристократами не смейся,
сколько анекдотов не трави: "Попали на необитаемый остров лорд, купец и
вор..." А все равно -- посмотришь на дворянина, и позавидуешь. Словно
все его предки высокородные за спиной стоят, подбородки гордо выпятив,
руки на мечи положив. Не подступись... такого даже убей -- все равно
победы не почувствуешь.
Видел я однажды атаку преторианского манипула. По молодой дури
завербовался в баскский легион, что против иберийцев под Баракальдо
выступил, выделения Басконии в отдельную провинцию требовал. Ох... дали
же нам жару. Угораздило меня оказаться именно на тех позициях, куда
преторианцев и послали. Понятно, все эти бароны да графы иберийские
экипированы были -- нам не чета. Стальные доспехи, мечи, самострелы, у
каждого третьего -- пулевик многозарядный. Да только не этим они нас
взяли, совсем не этим. У нас тоже оружие имелось приличное. А по флангам
два наших лорда засело, со скорострельными пулевиками... как начали
стрелять -- свои в землю зарылись. Я рядом был, видел, как его светлость
лорд Хамон Слово произнес, да из ниоткуда пулевик вытащил. Личная охрана
вокруг сомкнулась, мечи наголо, в глазах -- ярость. А Хамон пулевик
установил, оруженосец зачем-то воду в ствол залил... и началось. Грохот,
будто все барабанщики легиона тут собрались, и в припадке о свои
барабаны бьются.
Смяли. Семерых положил лорд Хамон, а уж сколько ранил -- не
сосчитать. Только все равно дошли преторианцы до позиции, порубили
охрану, да в спину лорда пику вонзили, пока он с замолчавшим пулевиком
возился. Вот она -- дворянская стать!
Только и Хамон не слабее был. Умирал, кровью захлебывался, а Слово
сказал. Исчез пулевик скорострельный, прямо из рук иберийцев-победителей
исчез. Навсегда. Вряд ли Хамон кому свое Слово при жизни раскрыл...
Я потрепал Марка по голове:
-- Подымайся, мальчик. Хватит притворятся.
-- Я не притворяюсь, -- Марк отстранился.
-- Достань огонек, -- попросил я. Через миг мне в руку легла
зажигалка.
-- Сколько времени? -- спросил Марк.
-- Часов нету. Ты уж извини, -- хмыкнул я. Встал, побрел сквозь
темноту к стене, где был факел. -- Может, у тебя есть? На Слове?
Марк сердито засопел.
-- Я вам все назвал, что у меня на Слове есть. Да и какой толк от
часов в Холоде?
-- А почему бы и нет?
-- Они же не идут там. В Холоде как положишь, так и достанешь.
Вот оно как. Не знал. Значит, и пулевик лорда Хамона сейчас там, в
Холоде, а пар из ствола брызжет, брызжет и не кончается...
Я зажег факел, посмотрел на трущего глаза Марка.
-- Вечер сейчас, парень. Темнеет уже. Еще часика три подождем -- и в
путь-дорогу. Как нога?
Он пожал плечами. Оставив факел на стене, я подошел, приподнял
мальчишку.
-- Обопрись на ногу. Осторожно.
Марк ступил, аккуратно перенося вес на больную ногу.
-- Вроде ничего... ой. Колет немного.
На лбу у него выступила капелька пота. Хорошенькое "немного".
-- Сядь, -- с досадой сказал я. -- Штаны снимай.
Пока он покорно расшнуровывал ботинки и раздевался, я снял куртку,
начал отдирать рукава.
-- Возьмите...
Марк протянул нож. Никак я не привыкну, что рядом -- знающий Слово.
Два взмаха -- и вместо куртки я получил жилетку. Эх, долго одежка
служила. У хорошего портного шил -- так, чтобы с виду дрянь дрянью, а на
деле и тепло было, и крепко.
-- А зачем это?
Неужели и впрямь не понимает?
-- Ногу тебе перетянуть.
-- Можно было мою рубашку...
Я покачал головой. Тонкий батист тут не сгодится.
-- Так лучше выйдет. Теперь потерпи.
Минут десять я массировал ему голень. Наверное, Марку было больно, но
он терпел. Потом я плотно замотал мальчишке ногу разрезанными вдоль
рукавами. Не слишком туго, но так, чтобы поддержать мышцы.
