4
Завтрак протекал в сложном молчании - каждый молчал по-своему.
Валентин улыбался каким-то приятным мыслям и вообще вел себя раскованно.
Лева с остановившимся взглядом уничтожал кильку в томате. Толик что-то
прикидывал и обмозговывал. Грохотали отдаленные буруны, и кричали чайки.
- Слушайте! - побледнев, сказал Лева. - Кажется, мотор стучит.
Они перестали жевать.
- Ага... Жди! - проворчал наконец Толик.
Лева расстроенно отшвырнул пустую консервную банку.
- И чайки какие-то ненормальные... - пожаловался он ни с того ни с
сего. - Почему у них хвосты раздвоены? Не ласточки, не чайки - так... черт
знает что... В гробу я видел такую робинзонаду!
- А ну принеси обратно банку! - взвился вдруг Толик. - Я тебе
побросаю! И целлофан тоже не выбрасывать. Вообще ничего не выбрасывать.
Все пригодится...
Лева смотрел на него вытаращенными глазами.
- Мотор! - ахнул он. - Ей-богу, мотор!
Толик и Лева оглянулись на бухту и вскочили. "Пенелопа" уже миновала
буруны и, тарахтя, шла к берегу. В горловине ей досталось крепко - в
белоснежном борту повыше ватерлинии зияла пробоина, уничтожившая последнюю
букву надписи, отчего название судна перешло в мужской род: "Пенелоп..."
Лева забежал по колено в воду. Он размахивал майкой, прыгал и ликующе
орал: "Сюда! Сюда!" А на носу яхты скакала Галка и пронзительно визжала:
"Мы здесь! Мы здесь!", хотя их уже разделяло не более десятка метров.
Глубокий киль не позволил яхте причалить прямо к берегу, и ее
пришвартовали к корме дюральки.
И вот на горячий песок доисторического пляжа ступила точеная нога
цивилизованной женщины. Первым делом Наталья направилась к мужу.
Заплаканные глаза ее стремительно просыхали, и в них уже проскакивали
знакомые сухие молнии. Что до Валентина, то он окостенел в той самой позе,
в какой его застало появление "Пенелопа". Пальцы его правой руки были
сложены так, словно еще держали сигарету, которую у него вовремя сообразил
выхватить Толик.
- Как это на тебя похоже! - с невыносимым презрением выговорила
Наталья.
Валентин съежился. Он даже не спросил, что именно на него похоже.
Собственно, это было несущественно.
Второй переправили Галку. Вела она себя так, словно перекупалась до
озноба: дрожа, села на песок и обхватила колени. Глаза у нее были очень
круглые.
И наконец на берег сбежал сам Федор Сидоров. Задрав бороденку, он
ошалело оглядел окрестности, после чего во всеуслышание объявил:
- Мужики! Это Гоген!
- О-о-о (у-у-у), Гоген!.. - встрепенулась было Наталья - и осеклась.
- Нет, но какие вы молодцы, - приговаривал Лева со слезами на глазах.
- Какие вы молодцы, что приплыли! Вот молодцы!
Как будто у них был выбор!
- А эт-то еще что такое? - послышался ясный, изумленно-угрожающий
голос Натальи. Ее изящно вырезанные ноздри трепетали. Валентин перестал
дышать, но было поздно.
- Наркоман! - на неожиданных низах произнесла она.
Лицо Толика приняло странное выражение. Казалось, он сейчас не
выдержит и скажет: "Да дай ты ей в лоб наконец! Ну нельзя же до такой
степени бабу распускать!"
Ничего не сказал, вздохнул и, вытащив из дюральки охотничий топорик,
направился к зарослям.
Впрочем, Наталью в чем-то можно было понять. В конце концов ведь и
сам Толик в первые минуты пребывания на острове с ненужным усердием
хлопотал вокруг дюральки, боясь поднять глаза на окружающую
действительность. Видно, такова уж защитная реакция человека на
невероятное: сосредоточиться на чем-то привычном и хотя бы временно не
замечать остального.
Поэтому выволочка была долгой и обстоятельной, с надрывом и со
слезой. Валентину влетело за курение в трагический момент, за
друга-слесаря, за нечуткость и черствость и наконец за то, что с Натальей
не стряслось бы такого несчастья, выйди она замуж за другого.
Наталью тупо слушали и, не решаясь отойти от лодок, с завистью
следили за мелькающим вдалеке Федором Сидоровым. Как очумелый, он бегал по
берегу, прищуривался, отшатывался и закрывал ладонью отдельные фрагменты
пейзажа. Потом и вовсе исчез.
Наталья вот-вот должна была остановиться, пластинка явно доскрипывала
последние обороты, но тут, как нарочно, начала оживать Галка.
- Ну что? - высоким дрожащим голосом спросила она. - С кем в
бадминтон?
После этих слов с Натальей приключилась истерика, и вдвоем с Левой
они наговорили Галке такого, что хватило бы на трех Галок. Но провокаторше
только этого было и надо: поогрызавшись с минуту, она перестала дрожать и
ожила окончательно.
- Один, понимаешь, на Гогене шизанулся, - шипел и злобствовал Лева, -
этой - бадминтон!.. А вот, полюбуйтесь, еще один сидит! Ему здесь, видите
ли, неплохо! А? Неплохо ему!..
- Это кому здесь неплохо? - вскинулась Наталья.
Лева сгоряча объяснил, а когда спохватился - над пляжем уже висела
пауза.
- Негодяй! - тихо и страшно произнесла Наталья, уставив на мужа
прекрасные заплаканные глаза. - Так тебе, значит, без меня неплохо? Ты
хотел этого, да? Ты этого добивался? Ты... ТЫ ПОДСТРОИЛ ЭТО!
Обвинение было настолько чудовищным, что даже сама Наталья застыла на
секунду с приоткрытым ртом, как бы сомневаясь, не слишком ли она того...
Потом решила, что не слишком, - и началось!
Погребенный под оползнем гневных и, видимо, искренних слов, Валентин
даже не пытался барахтаться. Злодеяние его было очевидно. Он заманил
супругу на яхту с подлым умыслом бежать на слесаревой дюральке. Но он
просчитался! Он думал, что яхта останется там, на Волге. Не вышло.
Негодяй, о негодяй! И он думает, что она, Наталья, согласится похоронить
свою молодость на необитаемом острове? Ну нет!..
- Наташенька, - попробовал исправить положение Лева, - мы уже все
обсудили. Тут, видишь ли, какое дело... Оказывается, перенос в
пространстве...
- Ты что, физик? - резко повернулась к нему Наталья.
- Я не физик. Он физик...
- Какой он физик! - Она смерила мужа взглядом. - До сих пор
диссертацию закончить не может! Даю тебе неделю сроку, слышишь, Валентин?
- Ната...
- Неделю!
Неделю сроку - на что? Честно говоря, Наталья об этом как-то не очень
задумывалась. Но Валентин понял ее по-своему и ужаснулся.
- А куда это кузен пропал? - всполошилась Галка, имея в виду своего
дальнего родственника Федора Сидорова.
Лева осмотрелся.
- Возле баньяна торчит, - с досадой бросил он. - Девиц каких-то
привел...
- Опять... - застонала Галка. - Что?!
Они уставились друг на друга, потом - на баньян.
Федор оживленно беседовал с двумя очень загорелыми девушками в
скромных юбочках из чего-то растительного. Не переставая болтать, обнял
обеих за роскошные плечи и повел к лодкам.
Это была минута вытаращенных глаз и разинутых ртов.
Подошел Толик с охапкой свежесрубленных жердей.
- А остров-то, оказывается, обитаемый! - огорошила его Галка.
Толик спокойно бросил жерди и посмотрел на приближающуюся троицу.
- Нет, - сказал он. - Это с соседнего острова. Здесь им селиться
нельзя.
- Откуда знаешь? - быстро спросил Лева. - Это они тебе сами сказали?
Ты что, уже общался? А почему нельзя?
- Табу [религиозный запрет (полинезийск.)], - коротко пояснил Толик и
добавил: - Вождь у них - ничего, хороший мужик...
- Знакомьтесь, - торжественно провозгласил Федор. - Моана. Ивоа.
Галка, моя кузина. Наталья. Лева...
Девушки, похоже, различались только именами. Одеты они были
совершенно одинаково: короткие шуршащие юбочки и ничего больше. Незнакомые
белые цветы в распущенных волосах. Смуглые свежие мордашки с живыми
темными глазами.
- И часто они здесь бывают? - с интересом спросил Лева, кажется,
приходя в хорошее настроение.
- Да ритуал здесь у них какой-то...
Ответ Толика Леве не понравился. Вспомнился Робинзон Крузо, танцы с
дубиной вокруг связанного кандидата на сковородку, черепа на пляже и
прочие людоедские штучки. А тут еще Моана (а может, Ивоа), покачивая
бедрами, вплотную подошла к Леве и, хихикнув, потрогала указательным
пальцем его белый итээровский животик.
Лева попятился и испуганно обвел глазами заросли. Заросли шевелились.
От ветра, разумеется. А может быть, и нет. Может быть, они шевелились
совсем по другой причине.
- Что за ритуал? Ты их хоть расспросил?
- Я тебе что, переводчик? - огрызнулся Толик. - Я по-полинезийски
знаю только "табу" да "иа-ора-на".
- Иа-орана! [Иа-орана - форма приветствия (полинезийск.)] -
обрадованно откликнулась Ивоа (а может, Моана).
Наталья была вне себя. Вы подумайте: все мужчины, включая Федора
Сидорова, смотрели не на нее, а на юных туземок! В такой ситуации ей
оставалось одно - держаться с достоинством. Наталья сделала надменное лицо
и изящным жестом нацепила радужные очки.
Лучше бы она этого не делала.
- Тупапау! [Тупапау - злой дух, привидение (полинезийск.)] -
взвизгнули девушки и в ужасе кинулись наутек.
- Ну вот... - обреченно промолвил Лева, глядя им вслед. - Сейчас
приведут кого-нибудь...
Все содрогнулись.
- Валентин... - начала Наталья.
- Я помню, Ната, помню... - торопливо сказал несчастный теоретик. -
Правда, неделя - это, конечно, маловато... но я попробую во всем
разобраться и...
5
Прошел месяц.
6
"Пенелоп" беспомощно лежал на боку, чем-то напоминая выброшенного на
берег китенка. Памятная пробоина чуть выше ватерлинии была грубо залатана
куском лакированной фанеры. Заплата, которую в данный момент накладывали
на вторую такую же пробоину, смотрелась куда аккуратнее.
Сидя на корточках, Толик не спеша затягивал последний болт. По
периметру латки блестели капли клея (толченый кокос плюс сок хлебного
дерева). Внутри яхты кто-то громко сопел, лязгал железом и выражался.
Из-под носовой части палубы, упираясь пятками в раскулаченную каюту,
торчали чьи-то крепкие загорелые ноги.
- Сойдет, - сказал Толик и хлопнул ладонью по обшивке.
- Все, что ли? - гулко спросили из чрева яхты.
Ноги задвигались, показалась выпуклая смуглая спина, и наконец над
бортом появилась потная темная физиономия то ли работорговца, то ли
джентльмена удачи. Выгоревшие космы были перехвачены каким-то вервием, а
ниже подбородка наподобие шейного платка располагалась рыжая клочковатая
борода.
Эта совершенно пиратская физиономия принадлежала Леве.
Бывший инженер-метролог отдал гаечный ключ Толику, и они присели на
борт передохнуть. Толик тоже изменился: почернел, подсох, лицо до глаз
заросло проволочным волосом.
Европейцем остался, пожалуй, один Федор Сидоров. Светлокожесть его
объяснялась тем, что работал он всегда под зонтиком, а вот чем он
подбривал щеки и подравнивал бородку, было неизвестно даже Галке. Сейчас
он бродил вокруг "Пенелопа" и, моргая белесыми ресницами, оглядывал его со
всех сторон.
- Слушай, вождь, - сказал Лева (Толик чуть повернул к нему голову). -
А зачем вообще нужна эта палуба? Снять ее к чертовой матери...
- Можно, - кивнул Толик.
- Мужики, - задумчиво поинтересовался Федор, - а вам не кажется, что
вы обращаетесь с моей собственностью несколько вольно?
"Мужики" дружно ухмыльнулись в две бороды.
- Твоя собственность, - насмешливо объяснил Лева, - месяц как
национализирована.
- А-а, - спокойно отозвался Федор. - Тогда конечно.
