- Раньевой шок, - пояснил Валь.
- Скорее камфару, - скомандовала Звонарева.
Немец начал методически промывать шприц.
Варя вырвала у него шприц и сама сделала инъекцию. Пульс стал
улучшаться, опасность миновала.
- Потрудитесь двигаться побыстрее, господин фон Валь, когда я вам
отдаю приказания! - резко проговорила Варя. - Блохин, подите-ка сюда.
- Сей секунд, Варвара Васильевна!
- Этот немец не хочет меня слушаться, из-за него сейчас чуть не умер
раненый.
- Прикажете его порешить? - угрожающе вскинул Блохин винтовку.
При виде направленного на него штыка немец отчаянно заверещал:
- Вы не имеете права меня убивать! Женевская конвенция воспрещает
применение вооруженной силы к медицинским работникам. Не понимаю, почему
вы так волнуетесь, фрау, в России много солдат. Одним больше, одним меньше
- что это изменит?
- Ну и логика! Нечего сказать, хорош врач. Обождите пока, Филипп
Иванович. Пуганули его - теперь будет послушнее, - закончила Звонарева.
Солдат убрал винтовку. дальше работа протекала в полном молчании.
Немец беспрекословно и расторопно исполнял все распоряжения Звонаревой.
Немного погодя она прошла в соседний блиндаж поглядеть, как там идет
дело.
Глаза Гирштейна блестели от удовольствия, когда раненый облегченно
вздыхал и благодарно улыбался доктору.
- Гут, карош зольдат, молодец! - коверкал русские слова врач.
Гирштейн с увлечением ловко работал ланцетом. Осипенко едва успевала
подавать инструменты и бинты.
- Он научил меня, как называется по-немецки вата, бинты, марля, так
что я понимаю его без переводчика, - радостно сообщила Ирина.
Звонарева ласково потрепала девушку по щеке.
- Очень рада, что у вам все в порядке. А у меня из-за оплошности фон
Валя чуть не умер раненый...
Слова Вари услышали собравшиеся у перевязочного пункта раненые и
моментально всполошились:
- Что же это такое, братцы? Немцы-врачи убивают наших раненых, а наша
докторша тут под кустиком прохлаждается, - заорали в толпе.
- Бей немчуру, бей докторшу! - орали они, врываясь в блиндаж.
Гирштейн в ужасе поднял вверх руки и что-то закричал по-немецки.
Осипенко от страха залезла под операционный стол и разрыдалась.
- Назад! Не смейте его трогать! - бросилась на помощь Гирштейну
Звонарева, загораживая собой врача.
- Бей ее, коли она за немца! - кинулся было к Звонаревой один из
солдат.
- Куда прешь, осади назад! - вступился пожилой солдат. - Мы свою
докторшу в обиду не дадим! Кто ее только тронет, всех перестреляем на
месте!
Солдаты постепенно успокоились.
Узнав о причине бунта, Гирштейн все еще дрожащим от страха голосом
поблагодарил Звонареву за свое спасение и затем рассказал:
- Фон Валь считает, что необходимо умерщвлять русских раненых, если
они попадут к нам в руки.
- Почему же сразу не сообщили мне об этом?
- Боялся мести. Конечно, это есть малодушие с моей стороны, -
оправдывался Гирштейн.
- Придется немного погодя вас обоих отправить с пункта. Иначе трудно
ручаться за вашу безопасность.
Желая избежать самосуда, Варя отстранила фон Валя от работы и
приставила к нему солдата из легкораненых.
- Стереги немца, чтобы не сбежал! - приказала она солдату.
24
После этого Звонарева занялась перевязками. Теперь ей ассистировал
Гирштейн.
Около четырех часов дня Хоменко возобновил наступление. Его полку
предстояло атаковать сильно укрепленную деревню Пальча. Борейко по его
приказу сосредоточил на ней огонь своих батарей.
С наблюдательного пункта было видно, как сметались целые хаты,
рушились каменные здания, горели сараи.
- Через час от деревни останется одно воспоминание, тогда мы и пойдем
вперед, - проговорил полковник. - А сейчас ударьте, сынку, шрапнелью.
Борейко отдал нужные распоряжения.
Через минуту все три легкие батареи, включая и трофейную батарею
Крутикова, начала осыпать немецкие цепи свинцовым дождем.
Надежды Хоменко на то, что через час можно будет захватить Пальчу, не
оправдались. Едва русские цепи поднялись в атаку, как были встречены
ураганным огнем немецких батарей. Стало очевидно, что германцы успели
подтянуть резервы к этому участку. Решено было отложить операцию до
рассвета следующего дня.
С наступлением сумерек артиллерийская стрельба почти прекратилась. В
тылу началась обычная ночная жизнь: подвозились снаряды, продовольствие,
эвакуировались тяжелораненые.
В деревне Ставки, теперь прочно занятой Кузнецким полком, в одной из
немногих уцелевших халуп расположился штаб Хоменко.
Рядом разместилась рация Борейко. Сюда вечером подошла Варя.
- Надеюсь, теперь мне можно занять под перевязочный пункт хату, что я
еще вчера облюбовала? - спросила она у полковника.
- От нее, доченька, осталась лишь яма да куча мусора. Наш общий друг
Борейко разбил ее своими снарядами.
Варя вздохнула и отправилась подыскивать новую хату для своего
пункта. Вскоре подошли Ветрова, Ирина и санитары, на несколько минут
появился Емельянов. Теперь он был очень любезен со Звонаревой и обещал ей
всякое содействие.
- Вы, Варвара Васильевна, будете работать на передовой, а я организую
эвакуацию дальше в тыл, - предложил он.
- Надо сначала наладить доставку раненых с передовых позиций к
перевязочному пункту, - ответила Звонарева.
- Это Красного Креста не касается, наше дело - глубинная эвакуация.
Спор решил Хоменко, предложив Емельянову состоять при штабе полка.
С темнотой к штабу подъехали походные кухни. К ним тотчас потянулись
солдаты с котелками. Хоменко начал пробовать пищу в каждой кухне.
- В третьей и четвертой ротах артельщиков и кашеваров отправить в
строй за плохую пищу и маленькие порции, - приказал он адъютанту.
- Мы, ваше высокоблагородие, тут ни при чем! Что нам дают, то и
делаем, - запротестовали было солдаты.
- Дайте-ка сюда фонарь, - приказал полковник и затем осветил
физиономии каждого из них.
Лица были загорелые, краснощекие, лоснящиеся от жира.
- Подь сюда, хлопчик, - окликнул Хоменко одного из солдат с котелком.
- Ось, бачь, яки хлопцы в строю! - осветил полковник худое, обросшее
щетиной и усталое лицо. - А они понажрали себе ряжки за солдатский счет.
Отправить их в окопы да присмотреть, чтобы не убежали.
- Правильно! Командир бьет в самую точку. Буде им мясными порциями
торговать, - загомонили солдаты. - Пора нашей крупе [К р у п а - так
презрительно называли кашеваров и артельщиков] пороху понюхать...
К ночи в штабе полка собрались командиры батальонов и всех батарей,
расположенных на участке Кузнецкого полка. С Борейко пришел худощавый,
болезненного вида командир только что подошедшей дальнобойной батареи
пушек Виккерса - капитан Вышеславцев. Артиллеристы сели по одну сторону
стола, напротив расположились пехотинцы.
Хоменко сообщил, что за истекший день полк захватил шесть орудий,
тысячу двести пленных. Правда, и потери составляют сто пятьдесят убитыми и
девятьсот двадцать ранеными. Затем он предупредил, что на следующий день
полк продолжит наступление в направлении на город Луцк.
- По плану завтра к вечеру мы должны захватить станцию Киверцы под
Луцком, хотя генерал Каледин сомневается в выполнении этого. Но такова
поставленная нам задача, - закончил свою речь полковник.
- Интересно, в чем не сомневается генерал Каледин? - бросил с места
Кремнев.
- Очевидно, в том, что рано или поздно немцы нас все-таки побьют, -
отозвался Борейко.
- По-моему, Каледин прав. До Киверцов почти двадцать верст отсюда.
Едва ли мы сможем за день с боем пройти такое расстояние, - усомнился один
из командиров батальонов.
- Як наши гарматчики поддадут немцу жару, так они уси побегут, теряя
штаны по дорози. Вам, господа офицеры, только и останется, что догонять
их. Не правда ли, сынку? - обратился полковник к Борейко.
- Раз вы, батько, собираетесь завтра так далеко продвинуться в
расположение противника, то и нам придется подтянуть вперед наши пушечки.
Дальнобойную батарею и тяжелую я поставлю за самыми ставками, легкие и
мортирная батареи будут сопровождать вас в наступлении. Вот мне со своими
двенадцатидюймовыми перебраться потруднее.
- Раз так, давайте кончать разговоры. Пойдем, сынки, по окопам, -
пригласил Хоменко офицеров.
Роты Кузнецкого полка занимали оборону в версте за деревней Ставки.
Солдаты отдыхали от боевого дня, обедали, пили чай, беседовали,
приготовлялись к ночи. В двухстах - трестах шагах впереди то и дело
взлетали немецкие ракеты.
- Немец зачал войну, его и освещение! - шутили солдаты.
- Поддали вы сегодня пару германцу, хлопчики, - подошел к ним
Хоменко. - Гриценко, сколько пленных сегодня набрал?
- Пять человек, ваше высокоблагородие, - смущенно ответил солдат. -
Завтра доберу остальных.
- Чтобы ты меньше десятка завтра не приводил, - обернулся полковник к
старшему разведчику.
- Постараюсь, ваше высокоблагородие. Не прикажете зараз пошукать у
немцев?
- Добре, добре! Треба узнать, що вин робит, да и "язык" будет нужен.
А про шкидников да мерзостников помни...
- Слухаю! Мы, ваше высокоблагородие, деревянный пулемет придумали, з
ним и заберемся до немцев у тыл.
- Покажи цю штукенцию! - заинтересовался полковник.
Солдат подал деревянную трещотку. Стоило только покрутить за ручку,
как раздавался оглушительный треск, по звуку очень похожий на пулеметную
стрельбу. Хоменко даже вздрогнул от неожиданности.
- Гарно, дуже гарно, хлопчик! - похвалил он Гриценко. - Придешь в
штаб, поднесу тоби чарку горилки.
- Покорнейше благодарю, вашскобродие.
- Много у вас таких "пулеметов"? - поинтересовался Борейко.
- Три. Да за ночь можно наделать их полсотни, а как в атаку идти, так
и вдарим с цих пулеметов ему во фланг. А щоб було похоже на правду, зачнем
стрелять из винтовок. Немец с перепугу и не разбере, шо це таке, - пояснил
Гриценко.
На захваченной русскими войсками территории было много различных
австрийских блиндажей и казематов. В одном из них к ночи сошлись Блохин,
Солопов и Гриценко. При свете огарка они познакомились с последними
полученными листовками, призывающими к прекращению войны.
- Что же мы делать будем? - спросил Солопов. - Призывать солдат не
идти в атаку и уходить в тыл?
- Сейчас не моги о таком и думать? На месте пристрелит первый же
офицеришка и в ответе не будет, - возразил Блохин. - попробуй не пойти в
атаку, когда в тылу казаков видимо-невидимо. На каждого солдата по два
казака придется, ежели не больше. Нет, сейчас мы должны быть вместе со
всеми солдатами, разделять с ними все тяготы и трудности, чтобы они видели
нас и убедились: не шкурники мы и не трусы, с народом тяготы несем. А
попутно надо объяснять, кому от такой войны прибыль, а кому один разор.
намедни крестьянин говорил мне, что у него все хозяйство война разорила. Я
его спрашиваю тогда: а у пана? У пана, говорит, как и у меня, усадьбу
разбили, да земли-то у него осталось пятьсот десятин чернозему. Худо ли,
бедно ли, а дадут ему за нее по три сотни за десятину, а все поболе
миллиона сгребет, а мне за десятину песку и по четвертной не дадут. Он
по-прежнему пан, а я совсем пропал. Опять с семьей к нему в кабалу пойду.
- Что верно, то верно, - поддакнул Гриценко. - Пан за деньгой, а
мужик с сумой. Так було, так и останется.
- Так помните, товарищи, сейчас только разъяснительная работа.
никаких призывов к неповиновению. Будьте в самых опасных и трудных местах
