немцам, солдаты бросали свои винтовки на землю и с поднятыми руками
сдавались в плен. Потапов сразу остановился, затем в полном отчаянии
закричал:
- Братцы, что же вы делаете? - но его уже никто не слушал.
Потапов снял фуражку, перекрестился и, сунув дуло нагана себе в рот,
выстрелил. Его тело грузно опустилось на землю.
После неудавшейся атаки Борейко был вызван в штаб к полковнику
Качиони. Когда он доложил о трагической гибели Потапова, Качиони тяжело
опустился на стул.
- Очень жалко. ЧЕстный солдат. Выпивал изрядно, но, как говорится,
ума не пропивал. Старый служака. Теперь таких все меньше становится.
Карьеристы, холодные, расчетливые душонки - вот кто забирает власть...
Вот, к примеру, наш Хатов. Вывез всю казну крепости... Позор! Такой позор
перед всеми! Перед штабными офицерами, перед солдатами... Никому нельзя
доверять. Потому и вызвал вас, Борис Дмитриевич. Вам верю, не подведете.
Хоть мало знаю, а вижу. Спасибо за службу, за старание...
- Ну что вы, ваше превосходительство, какое старание... Беда вся в
том, что воевать нечем. ПУшек тяжелых нет, да и укрепления не по нынешним
временам. До первого выстрела. Просто обидно...
- Если бы нам технику, как у немцев, мы бы показали им. А сейчас
выхода нет. Новогеоргиевск падает не сегодня, так завтра. Я остаюсь с
гарнизоном потому, как мне вверено командование артиллерией. А вас буду
просить взять на себя одно ответственное дело. - Качиони подошел к
Борейко, положил ему руку на плечо, заглянул в глаза, тепло улыбнулся. - Я
должен отправить секретные документы, карты и некоторые ценности в
Брест-Литовск. Аэроплан наготове. ответственность за доставку хочу
возложить на вас. И не возражайте. Мне самому жалко расставаться с вами. А
я? Что ж, плен - не могила, как говорят солдаты. Бросить их не могу. Будет
время - еще увидимся.
Качиони и Борейко обнялись и по-русски троекратно поцеловались.
И еще одно слово... - остановил Борейко полковник. - Хоть это и
проитивно. Но постарайтесь проучить Хатова...
- Все будет сделано, господин полковник, - сказал Борейко и крепко
пожал ему руку.
10
Брест-Литовск был переполнен военными учреждениями и организациями,
госпиталями, беженцами. Было такое впечатление, что все сдвинулось с места
- машины, повозки, войска, раненые - все самое сложное хозяйство
отступающей армии, где, как им стало известно, находился Кочаровский. Но
увидеть его удалось только поздно вечером. Он подъехал к шьабу утомленный
и чем-то озадаченный, что даже не сразу узнал Борейко.
- Сейчас умоюсь, тогда обниму вас, дорогой Борис Дмитриевич, -
проговорил Кочаровский извиняющимся голосом и ушел в свою комнату.
Борейко остался поджидать, пока он выйдет. Тем времененм Блохин
обегал весь штаб и узнал, что тяжелый дивизион находится в двадцати
километрах от Бреста.
- Завтра дивизиону дадут дневку, тогда мы их и нагоним, - решил
солдат.
Борейко одобрил это. Прошло довольно много времени, когда денщик
почтительно доложил Борейко, что его превосходительство просит пожаловать
к себе его высокоблагородие. Капитан удивился.
- С каких это пор полковник стал генералом? - спросил он.
- Да с неделю будет. Еще не привыкли откликаться на
"превосходительство", погоны надели генеральские, а брюки остались
прежние, без лампасов, - сообщал словоохотливый денщик.
Пройдя к двери комнаты, где помещался Кочаровский, Борейко слегка
постучал и почтительным тоном попросил разрешения войти. Кочаровский уже
успел сменить китель, освежить лицо и радушно обнял Борейко.
- В Новогеоргиевске-то вы были? - справился он. - Как там поживают
Карпов и Качиони?
Борейко подробно рассказал о всем пережитом в крепости, о смерти
Карпова, Потапова, о том, как ему удалось выбраться из осажденной
крепости.
- Карпова жаль. Я его знал. Хоть и не очень толковый был, но честный
солдат. А Качиони - молодец! Просто молодчина! Очень благородный,
настоящий командир!
- Да, ваше превосходительство, своим возвращением из осажденной
крепости я обязан только ему. С секретными документами он свободно мог бы
улететь сам. Его никто бы не упрекнул за это. Настоящий человек, не то что
подлей Хатов...
И борейко, хотя ему и неприятно было, доложил о недостойном поступке
Хатова, по существу укравшего крепостную казну.
Сообщение это настолько возмутило Кочаровского,, что лицо его, шея
покрылись красными пятнами от волнения.
- Старик Потапов застрелился, потому что не мог пережить
неповиновения своих солдат, а этот проходимец Хатов польстился на деньги.
Нет, я этого так не оставлю!
Кочаровский тут же вызвал своего адъютанта и дал указание разыскать
Хатова и доложить ему.
Затем разговор перешел на батарею Борейко.
- Хорошо бы нам вернуться, Борис Дмитриевич, на старое место. Нет, не
подумайте, что я не доверяю Звонареву. Он отличный офицер, честный
человек. Но это, как бы вам сказать, родная ваша батарея. Я понимаю это. И
не хочу отрывать ее от вашего сердца. Тем более, что у меня есть виды на
всю вашу батарею. Недавно здесь был генерал Али Ага Шихлинский. Вы его
должны знать по Порт-Артуру. Сейчас он состоит при великом князе Сергее
Михайловиче.
- Шихлинского хорошо помню по Артуру. Там он был капитаном. ЕГо
тяжело ранило в ноги, и японцы отпустили в Россию. Генералом его не
встречал. Не знаю как он изменился за это время, - ответил Борейко.
- Думаете, поглупел, как все генералы, по вашему мнению? -
съехидничал Кочаровский.
- Не смею ваше превосходительство переубеждать в этом мнении, -
ответил Борейко.
- Шихлинский молодец, энергичный и толковый человек. Большой
дипломат, сумел ужиться даже с таким самодуром, как великий князь. Так
вот, Шихлинский рассказывал, что при Ставке верховного собираются
организовать в качестве средства усиления Верховного командования
сверхтяжелую артиллерию.
- Нечто вроде немецких осадных орудий сороаксантиметрового калибра на
железнодорожных платформах? Я такие издали видел под Новогеоргиевском. И
наблюдал их всесокрушающее действие при обстреле наших лучших фортов, -
ответил Борейко.
- Не совсем то" На Западном фронте союзнички изобрели сверхмощные
полевые пушки вплоть до двенадцатидюймовых полевых гаубиц и дальнобойных
пушек. Создается и у нас ряд дивизионов таких крупных полевых орудий. Их
собираются наименовать тяжелой артиллерией особого назначения, или,
коротко, ТАОНом. Этот ТАОН будет находиться в распоряжении Ставки
верховного, - рассказал Кочаровский.
- Но как же эти тяжелые пушки будут передвигаться в полевых условиях?
Ведь конная тяга для них уже непригодна, - спросил Борейко.
- Тяга только механическая. Тягачи с двигателями внутреннего
сгорания. Обслуживающий персонал весь на автомобилях, перевозка снарядов -
на грузовиках, даже разведчики вместо лошадей получат мотоциклы.
- То, о чем с самого начала войны мечтали мои офицеры Звонарев и
Зуев, - вставил Борейко.
- Как только я услышал от Шихлинского об этом, сейчас же вспомнил
вашу батарею. Звонарев и Зуев очень подходят для службы в этих частях. Да
и вы, конечно, быстро освоитесь с такой техникой. Формирование начнется
осенью и должно быть закончено к весне. Район формирования намечен под
Москвой. Да и солдаты хорошие - обученные, натренированные, дружные. Вот я
и заготовил вам сюрприз.
Кочаровский, плотно прикрыв дверь, тихо спросил:
- Самую последнюю новость знаете?
- Нет, ваше превосходительство, - ответил Борейко.
- В связи с нашими неудачами на фронте царь сместил великого князя
НИколая Николаевича с должности Верховного главнокомандующего.
- И кто же вместо него?
- Сам царь.
- Было плохо, а стало еще хуже. Царь не будет командовать. Он для
этого не пригоден. Зато им будет повелевать царица, а ею - Гришка
Распутин. Он фактически у нас и станет верховным главнокомандующим, пьяный
конокрад! То-то немцы обрадуются, - с горечью произнес Борейко.
- Генерал Алексеев назначан начальником штаба его величества, -
продолжал Кочаровский.
- Редкостная по своей полной бездарности в военном деле личность, -
со злостью сказал Борейко.
Когда капитан сообщил о смене Верховного командования Блохину, содат
только плюнул.
- Хрен редьки не слаще. Николай большой ли, маленький - все одно.
Солдатам лучше от этой перемены не станет.
Переночевав в штабе армии вместе с Кочаровским, Борейко на следующее
утро выехал к месту стоянки тяжелого дивизиона. Опять те же дороги,
бесконечные беженцы, жалкие, голодные, больные, плачущие дети и
страдающие, полные отчаяния глаза женщин.
- Какой ужас, какие страдания! - возмущался КОчаровский. - Никто не
отвечает за эти безобразия! Поневоле начинаешь понимать, почему нашими
порядками возмущаются революционеры.
- Никак и ваше превосходительство начинает понимать кое-что? -
усмехнулся Борейко.
...Тяжелый дивизион только что подошел к месту бивуака, когда
подъехали Кочаровский и Борейко. Бореко направился к своей батарее.
Блохин уже успел предупредить солдат о возвращении командира. Они
быстро построились, прибежал весь запыленный и измазанный Звонарев.
Прилетел Вася Зуев.
- Здорово, орлы! - громко с большим чувством поздоровался Борейко с
батареей.
Солдаты ответили четко и весело. Бореко прошелся по фронту,
всматриваясь в лица солдат. Они сильно загорели, похудели, но выглядели
бодро.
После трех недель отсутствия Бореко снова почувствовал себя дома.
ПОследние дни Борейко многое делал, чтобы разыскать Хатова. Но он как
в воду канул - ни слуху ни духу. Каково же было его удивление, когда он в
списках награжденных за особые заслуги увидел имя Хатова, "с риском для
жизни спасшего ценности Новогеоириевской крепости".
"Что за чушь! - подумал Борейко, в растерянности потирая себе лоб. -
Не может быть! Тут явно какое-то недоразумение".
Наведя справки в штабе о Хатове, Борейко узнал, что он, "совершивший
невиданный подвиг отваги и бескорыстия", сейчас на заслуженном отдыхе. О
чиновнике из казначейства, прилетевшим вместе с Хатовым на шаре, никто
ничего не знал.
Борейко понимал, как много в прояснении этой странной истории значат
показания именно этого чиновника, и потому начал его розыски. "Не может
быть, чтобы ошибся Качиони! Не может быть. Тогда как же деньги оказались
не в кармане Хатова, а в государственных сейфах? Нет, тут что-то нетак,
нужно проверить, - говорил себе Борейко. - И я это сделаю, чего бы мне это
не стоило".
11
Тяжелый дивизион после дневки двинулся дальше на Кобрин - Пружаны -
Барановичи. Борейко сообщил своим офицерам о предполагаемом создании
ТАОНа. Больше всех от этого был в восторге Вася Зуев. Заинтересовался этой
идеей и Звонарев. Его, конечно, больше устраивало возвращение на завод, о
чем он уже не раз писал Техменеву. Но генерал неизменно отвечал, что еще
не подошло время.
В Кобрине получили дневку, и все занялись хозяйственными делами.
Беспокоило состояние лошадей, крайне истощенных.
Борейко собрал солдат, рассказывал им о состоянии лошадей, просил
помочь ему выйти из трудного положения. Это обращение командира возымело
свое действие. Вскоре Кирадонжын с удивлением заметил, что лошади первой
батареи стали значительно лучше выглядеть, и просил Борейко поделиться