нее мыслей, но очень понятных и волнующих. И Маня старалась. Даже Ольга
удивлялась ее успехам. Маня старалась еще по одной причине, но даже себе
она боялась признаться в этом.
В ее жизни появилось новое, необыкновенное, радостное до восторга
чувство. Оно наполняло ее грудь, смывая усталость с лица, когда она думала
о Васе.
Что и говорить, в ее горькой жизни было много мужчин, но Вася был
совсем другой, и все было другим. Вася любил... Она это видела,
чувствовала сердцем.
Вот и сейчас, когда она бежала домой из больницы, уставшая и
продрогшая, стоило ей вспомнить о Васе, как горячая волна счастья залила
грудь. Сразу стало тепло, хорошо, сразу прошла усталость.
Мария вспомнила свою последнюю встречу с ним. Она сама пришла в
училище - он очень просил. Васю отпустили на несколько часов. Боясь
встретиться с ним в приемной, где было много курсантов, пяливших на нее
шлаза, Маня ушла к воротам. Через их чугунную решетку она увидела, как
Вася, запахивая на ходу шинель, показался в дверях. Окиннув кругом
взглядов, увидел ее и кинулся навстречу. Здесь же, у ворот, не обращая
внимания на прохожих, он прижал ее к груди крепкими, сильными руками и
скорее выдохнул, взволнованно и горячо, чем сказал:
- Мария!
А потом они бродили по улицам, забыв обо всем на свете. И Маня видела
только его сияющие, сумашедшие глаза. Они почти ни о чем не говорили. Что
могли сказать слова? А когда стемнело и Маня озябла, он распахнул шинель и
прижал ее к себе. Маня робко просунула свои озябшие руки ему под мышки,
замерла, слушая редкие и сильные удары его сердца. Тогда он впервые ее
поцеловал. Она увидела освещенное фонарем Васино побледневшее лицо, его
большие, ставшие темными глаза. Он смотрел жадно, не отрываясь, и вдруг,
обхватив ее руками за плечи, приник к ее губам. Задыхаясь, он прошептал:
- Мария, люблю тебя на всю жизнь!!!
Маня вздохнула и, запрятав руки в поношенную маленькую, из беличьего
меха муфточку, быстрее побежала к дому. она как-то сказала Ольге о своей
любви: уж очень хотелось с кем-то поделиться, посоветоваться... Ольга
тогда помолчала, а потом сказала:
- Не спеши! Приглядись получше. Хорошо это только тогда, когда
прочно. А прочно ли?..
Маня открыла ключом квартиру, вошла. В передней остановилась перед
зеркалом. Увидела высокую девушку. Синяя жакетка с беличьим воротником
ладно облегала стройную фигуру, высокую грудь, маленькая, тоже из
беличьего меха пушистая шапочка, надвинутая на лоб, открывала тяжелый
золотой узел волос. Маня провела озябшей ладонью по крепким, алым с мороза
щекам, дотонулась пальцем до пушистых бровей. Серые, мерцающие радостью
глаза улыбались.
Маня разделась, сняла шапочку, пригладила блестящие волосы и прошла в
свою комнату по пустой, холодной, сверкающей чистой квартире. Она хотела
немного отдохнуть и потом пойти к Ольге. Вот уже неделя, как к ней из
госпиталя вернулся муж. Маня не хотела мешать им. "Пускай помилуются, ведь
ему скоро ехать на фронт", - подумала она. но сегодня Ольга позвонила ей в
больницу и просила зайти.
Маня прилегла на кушетку, закуталась шерстяным пледом и, согревшись,
задремала.
Разбудил ее резкий звонок в передней. Вскочив, со сна ничего не
понимая, она кинулась к двери и, не спросив кто, открыла. На пороге стоял
Вася. Он сделал всего один шаг и обнял ее, теплую со сна, такую домашнюю и
родную.
- Родная моя, - прошептал он, прижавшись к Мане своей холодной щекой.
- Не могу без тебя... Что хочешь со мной делай - не могу...
Маня вдруг почувствовала, что весь мир, что существовал вокруг нее,
вдруг исчез куда-то. Она видела только Васю, восторженный взгляд его глаз,
чувствовала его руки, его губы...
- Манечка, счастье мое... - слышала она его страстный шепот, - люблю
тебя...
Маня очнулась из забытья, когда зазвенел телефонный звонок. Звонила
Ольга. Она ждала Маню. Узнав, что Маня должна уходить, Вася обиженно
проговорил:
- Ты меня не любишь. Ты уходишь, когда я могу побыть с тобой здесь...
до утра. Не уходи!
Девушка быстрыми пальцами заплетала косу, ловко, привычным движением
уложила ее на затылке, застегнула на груди кофточку, одернула ее и взяла
Васю за руку:
- Люблю тебя, как никогда никого не любила. Жизнь за тебя готова
отдать, только скажи! Но остаться на ночь с тобой - нет. Этого не будет. И
не проси. Не обижай меня... Ты должен меня поныть. Кто же еще поймет меня?
Когда Ольга открыла дверь и смороза, раскрасневшиеся, счастливые, в
комнату вошли Вася с Маней, Борис Дмитриевич только крякнул от
удовольствия:
- Ну и парочка! До чего же хороши, чертяки! Плут ты, Василий, какую
кралю отхватил. Царевна!
Он бережно взял Манину руку, поздоровался с ней, потом обнял Васю,
похлопал его по налитому силой молодому плечу.
- Ишь, отъелся на казенных харчах! Давай скорей на фронт. Там по тебе
немцы скучают.
- Да и по вас тоже, - отшучивался Вася, - помогая раздеваться Мане и
раздеваясь сам. - Выгдядите отлично. А чувствуете себя как?
- А чувствую еще лучше. Одно плохо - уезжать надо. А не хочется. не
хочется, брат, от семьи уезжать. Стареем мы, что ли, Оля, как-то тяжелее
становятся разлуки... Давайте все вместе посидим немного, будто в мирное
время, будто забот нету. Маню мы принимаем в нашу петербургскую семью...
Звонаервых. Как твое мнение, Вася? Ну, и без слов вижу твое мнение, молчи.
Только, хитрец, береги ее. Такую красоту беречь надо...
Долго сидели одной семьей за скромной трапезой. борейко выпил немного
с Васей. #Так, чтоб не журилось", - пошутил он. И всем было очень хорошо,
как-то по-особенному тепло на душе.
- Споем, что ли, Оля, - сказал вдруг Борейко, - тряхнем стариной. А?
Славка спит, мы потихоньку.
Оля пододвинулась к мужу, прижалась головой к его плечу и, полузакрыв
глаза, тихо и уверенно повела песню:
Степь да степь кругом...
Борейко осторожно, будто пока несмело, подхватил мелодию:
Путь далек лежит...
Вдруг и Оля и Борейко примолкли, услышав и душой почувствовав, как в
их песню вошел третий голос - молодой, сильный. Это пела Маня. Широко
распахнутыми, немигающими глазами она смотрела на горящий огонек лампы,
сидела прямо, как струнка, сложив руки на скатерти.. оля незаметно
уступила ей место в песне, а сама, не отрываясь, смотрела на нее.
"Где же ты научилась так петь, девочка? - думала она, глядя на
вдохновеннное, побледневшее лицо Мани. - Как могла почувствовать душой всю
красоту и необъятную тайну русской песни? Тебе всего восемнадцать лет.
Сколько же ты выстрадала, вынесла, бедная моя, что можешь так петь..."
Оля перевела взгляд на Васю. Подавшись вперед, он неотрывно смотрел
на Маню. Губы его полуоткрылись, а глаза чуть покраснели от подступивших
слез.
"Любит, - подумала Ольга. - Любит, очень любит. Ну и слава богу. Ее
надо любить".
Когда Маня и Борейко кончили, все долго молчали, так было полно и
хорошо у всех на душе. Потом попросили спеть Маню одну. Она взглянула на
Васю, в его полные любви и радости глаза, и уже не отводила взгляда. Чуть
откинув голову назад и припустив веки, она тихо, будто разговаривая с
Васей, легко и свободно запела:
Не шей ты мне, матушка,
Красный сарафан,
Не входи, родимая
Попусту в изъян...
Она пела с таким чувством, так искренне и красиво рассказывала о
своей любви, что все слушали затаив дыхание.
Стены дома словно радвинулись, и все увидели залитую солнцем вешнюю
полянку и хоровод веселых белоствольных березок, спустивших к земле свои
зеленые пахучие косы...
Всем было удивительно хорошо, как-то ясно и отрадно, будто не было
войны, будто не нужно было Ольге завтра провожать мужа на фронт, будто нет
сыщиков, полиции тюрьмы, а есть одно счастье и большая человеческая
радость.
- У вас талант, Манечка, - сказала Ольга и погладила девушку по
голове. - Вам надо учиться. И вы будете учиться, когда... - Ольга перевала
дыхание и твердо закончила: - Когда мы возьмем власть.
- О, - грустно сказа Маня, - к тому времени я, пожалуй, успею
состариться.
- Нет, не успеете, - так же серьезно и твердо продолжала Ольга. -
Посмотрите, - она погасила лампу, подошла к окну, отдернула штору, -
посмотрите, уже встает заря. И это будет заря новой жизни...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
После окончания Лодзинских боев в ноябре 1914 года на
русско-германском фронте наступило длительное затишье. Обе стороны успели
закопаться в землю, и к началу 1915 года непрерывная линия колючей
проволоки окопов протянулась от Балтийского моря до румынской границы.
Началась позиционная война. Попытки сторон прорвать линию обороны
противника оканчивались неудачей. Тогда немцы решили испробовать новое
оружие - ядовитые химические газы. В начале апреля 1915 года они произвели
газобаллонную атаку на западном фронте. Ни англичане, ни французы не были
к ней подготовлены и понесли колоссальные потери. Началось спешное
изготовление противогазов. Наиболее удачно эту задачу решили русские
ученые. Но русская промышленность не могла быстро изготовить противогазы,
и царское правительство передало заказы на их изготовление союзникам.
Одновременно русское правительство закупило некоторое количество
противогазов английсткого и французского изготовления, которые оказались
весьма несовершенными.
В конце мая 1915 года немцы решили испробовать действие ядовитых
газов в районе Болимова и Боржимова.
С этого момента газы стали пугалом для всех русских солдат. Как
следует защищаться от них, никто толком не знал. И одно упоминание о газах
повергало солдат в панику.
Хитер немец! Пока наши генералы себе затылки чесали, он приготовил
нам хороший гостинчик! Все кровью умоемся... - зло усмехаясь, говорили
солдаты.
Зловещие слухи дошли и до тяжелой батареи Звонарева. Вася Зуев,
недавно вернувшийся из Петрограда уже прапорщиком, первый узнал о газах и
поспешил к своему командиру. Звонарев сразу понял, какое непоправимое
несчастье может обрушиться на передний край русской обороны. Стараясь
сдержать волнение, он присел на пустой ящик от снарядов. Звонарева
оеружили солдаты.
- Вытравит нас немец, как чумных сурков в степи, - нарушил
напряженное молчание разведчик Лежнев.
- Похоже, дюже плохо будет, - поддержал его ездовой Кондратий
Федюнин, - хуже всего придется лошадям, потравят газом всех начисто. Куда
мы денемся без лошадей? Тяжелые пушки на себе не попрешь.
- Ничего, друзья, не робейте! - проговорил, окинув взглядом своих
солдат, Звонарев. - То же самое сказал бы нам Борейко, будь он сейчас с
нами. Не то видели и целы были.
В конце мая фельдмаршал Макензен собрал ударный кулак к востоку от
Кракова и прорвал им оборонительные рубежи русских. В недельный срок
Русские оставили Западную Галицию, сдав Львов и недавно захваченную
крепость Перемышль, отошли на линию Холь - Люблин. Одновременно началось
наступление германских войск из Восточной Пруссии. Возникла реальная
угроза окружения всей Зависленской группировки русских. Началась трагедия
томительного отступления измученной, полуголодной, плохо вооруженной
русской армии перед прекрасно вооруженными, обильно снабженными
боеприпасами германскими полчищами.
После того как выздоровевший Борейко был направлен командованием в
