пункте, помогая при отправке раненых, а в свободное время шила модные
шляпки для панночек. К ней ходило много разных людей, и никто не
догадывался, что добрая, живая на острый язык пани Анелька в своей
кладовушке среди разноцветных тряпочек и мишуры держала целый склад
нелегальной литературы, что частенько в ее маленьком домике появлялись
незнакомые люди и, переждав день, к ночи отправлялись с "верным
человеком", старым здешним учителем, в прифронтовой поселок. Много людей
переправила Анелька из России за границу, и еще ни разу не подвели ее
осторожность и ум.
Пани Шулейко встретила Блохина, как родного, усадила на лучшее место
за столом, накормила, напоила. Небольшого роста, изящная, она быстро и
уверенно ходила из комнаты в кухню, из кухни в комнату, накрывая на стол,
подавая кушанье. Между делом, неторопливо и обстоятельно, она рассказала
Блохину, что поезд ждут сегодня вечером или завтра утром. Откуда она это
знает? Очень просто: дежурный телеграфист на станции - поляк, ее добрый
знакомый, он получил уведомление, чтобы подготовили раненых к отправке. И
сегодня ее просили дежурить на эвакопункте, хотя и не ее смена. Срочно
сортируют тяжелобольных и легко раненых офицеров и просто солдат.
Начальство решает кого отправлять в первую очередь.
Рассказывая, Анеля собрала со стола и помыла посуду. Руки ее не
оставались без дела. Они жили своей деятельной жизнью. Сев к столу, анеля
стала разматывать мотки цветной шерсти.
- С вами мы условимся так: вы будете находиться при своем командире.
Его отправят в первую очередь: он офицер, и в тяжелом состоянии. Когда
придет поезд, поможете грузить раненых. Там увидимся с Варварой
Васильевной. Она скажет, что делать дальше. В сутолоке, которая там
поднимется, мы перенесем под носом у шпиков все что угодно. У вокзала
будет ждать наш Стась с пролеткой. Все очень просто. Поезд будет стоять
несколько часов, но лучше взять все, что нам подготовлено, сразу, - это я
знаю по опыту.
Погрузка раненых началась часов в десять утра. Но еще ночью, когда
пришел поезд, Блохин успел повидать Варвару Васильевну и Краснушкина и
сообщить им о болезни Борейко. От них он узнал ошеломляющую новость: среди
санитарок поезда находится Клава Страхова. Ее нужно переправить к польским
товарищам. В этом ей должны помочь Блохин и Пани Анеля. Так сказал Иван
Герасимович.
Утром пошел мокрый снег. Большими липкими хлопьями он сек лицо,
забивал глаза, мешая смотреть, покрывал белоснежной простыней платформы,
железнодорожные пути, ложился пушистым мокрым слоем на серые солдатские
одеяла лежавших на носилках тяжелораненых. Блохин уже давно "определил"
Борейко, поместив его на нижней полке в офицерском вагоне. Вместе с
"лишними" вещами своего командира он и новенькая санитарка поезда вынесли
тюки ваты, бинтов, медикаментов, предназначенные для местного госпиталя,
все это уложили на носилки и прередали дежурной сестре эвакопункта
Шулейко. Расписавшись в получении, Шулейко распорядилась перенести все это
в кладовую, расположенную рядом с приемным покоем. Она открыла дверь и,
пропустив вперед носилки, вошла сама.
- Пани Анеля, - глухо проговорил Блохин, разгружая носилки, - вам
привет из Питера и горячая просьба. - Иван Герасимович просит помочь
нашему товарищу.
Анеля бросила быстрый оценивающий взгляд на санитарку, встретилась с
ее спокойными, умными серыми глазами.
- Не боитесь? - тихо спросила она.
- Нет. Не в первый раз, - последовал спокойный ответ.
- Хорошо. Филипп Иванович расскажет, что делать дальше.
Тем временем Блохин отложил помеченные Варей тюки с прокламациями в
сторону, сверху положил грязные халаты, простыни, наволочки. Шулейко,
разговаривая с Клавой, внимательно наблюдала за действиями Блохина,
одобрительно кивала головой.
- Теперь все, друзья. Здесь задерживаться нельзя. - Она открыла дверь
и громко добавила: - Не очень щедрое ваше начальство. Маловато принесли.
Несите еще.
Клава с Блохиным вышли на перрон. Снег валил пуще прежнего. Небо
посерело. Сквозь плотную снежную пелену трудно было различить фигуры
людей. Блохин взглянул Клаве в лицо. Из-под белых пушистых снежных бровей
смотрели улыбающиеся милые серые глаза, которые будто говорили: "Все будет
хорошо. Не волнуйся! Кругом товарищи - видишь, как все помогают. Не
пропадем".
- Поезд будет стоять в Варшаве два дня. Завтра к вечеру я буду у
Шулейко, - заговорила Клава. - Адрес я знаю от Вари. Меня отпустят к мужу,
- Клава улыбнулась, - который со своей частью стоит неподалеку от Варшавы.
Тут все точно сделано, даже если проверят - не придерешься. Теперь,
наверное, долго не увидимся, дорогой Филипп Иванович... Желаю вам удачи.
Берегите себя от пули и от дурного глаза.
- И вам, Клавочка, желаю счастья и удачи. Передайте от нас,
солдат-большевиков, е м у привет. Пусть тоже бережет себя. Уже скоро. Не
за горами тот час, когда все свидимся. На н е г о вся надежда наша.
Прошло два дня. Блохин провожал поезд один. Звонарев, оставшийся на
батарее за командира, не смог выбраться. Грустная, уставшая, с
покрасневшими от бессонных ночей глазами Варя передала Блохину письмо и
тысячу наказов для своего Сереженьки. Помолчали, думая об одном: как
сейчас Клава? Одна, среди опасностей, поджидавших ее на каждом шагу.
Маленькая мужественная женщина! Но страха не было. Вспомнилось ее
красивое, удивительное лицо, серьезные умные глаза, и почему-то рождалась
уверенность, что она пройдет через все преграды, пройдет мимо жандармов,
шпиков и сыщиков, стерегущих ее на пути к человеку, имя которому - Ленин.
39
Оставшись на батарее за командира, Звонарев привлек себе на помощь
солдатпортартуровцев: фельдфебель Родионов следил за общим порядком на
батарее, снабжением ведал Блохин, канцелярией - Заяц. Жили одной семьей -
вместе столовались, сообща решали все дела. Родионову помогали пришедшие с
ним на батарею два солдата из донецких шахтеров. Блохину - Лежнев с
разведчиками. Близко сошелся последнее время Блохин с ездовым Кондратом
Федюниным.
Офицеры других батарей избегали появляться в первой батарее, не желая
встречаться с солдатами, которые непрерывно окружали Звонараева. Зато
солдаты из других батарей валом валили в первую. По дивизиону шел слух,
что солдаты там обходятся совсем без офицеров и сами следят за всеми
распоряжениями в батарее. Офицеры негодовали, считая такие порядки
недопустимыми и подрывающими их авторитет.
Возвратившись однажды из штаба дивизиона, Звонарев застал у себя в
батарее прапорщика Зданкевича, недавно окончившего артиллерийское училище.
Высокий, щеголеватый, с тонкими, лихо закрученными усиками, прапорщик с
особым удовольствием подчеркнул свое польское происхождение.
- Для меня это не имеет значения, - холодно заметил Звонарев. - Для
артиллерийского офицера важны знания и воинский опыт. Поскольку у меня в
батарее других офицеров нет, назначаю вас старшим офицером. Примите от
Блохина батарейное хозяйство.
Зданкевич начал с того, что запретил солдатам появляться в помещении
офицеров. Звонарев отменил это распоряжение. На следующий день произошла
стычка с Зайцем, которого новый офицер обругал и пригрозил поставить под
ранец за непочтение к его, Зданкевича, персоне.
Опять Звонареву пришлось одергивать своего старшего офицера.
Прапорщик не стерпел и отправился с жалобой к временно исполняющему
обязанности командира дивизиона Плешкову. Узнав, что прапорщик заядлый
преферансист, Плешков обрадовался:
- Соскучитесь, приходите к нам на пульку. Ей-богу, это интереснее,
чем возиться с делами звонаревской батареи. Имейте в виду, мадам Звонарева
состоит врачем в поезде императрицы и потому часто встречается с ней.
Поверьте, если мадам Звонарева захочет, то сумеет всем подложить хорошую
свинью. Не трогайте Звонарева и его порядков в батарее, черт с ними со
всеми. Давайте лучше перекинемся в картишки. Это истинно благородное дело,
достойное офицера. Карты и женщины! Женщин здесь нет - потому да
здравствуют карты! Ура, господа!
- Из первой батареи тлетворная зараза распространяется по другим
батареям, - не согласился с ним Зданкевич. - Солдаты там совершенно
перестают слушать офицеров.
- Это смотря каких! Меня слушают беспрекословно, а вас - еще
неизвестно. Ха-ха! Знаете поговорку: курица не птица, прапорщик не офицер.
Нечего вам и в амбицию ломиться. Побываете в боях, проявите личную
храбрость и умение командовать в бою - поверьте, и у вас появится
авторитет.
Зданкевич приутих, перестал спорить со Звонаревым, но с солдатами
обращался грубо, не стесняясь, раздавал зуботычины.
Вскоре прибыл новый командир дивизиона - подполковник Кирадонжан.
Обращала на себя внимание его наружность - лицо с тонкими правильными
чертами, большие серо-голубые глаза, аккуратно подстриженная борода. Голос
приятного тембра, мягкий, но достаточно четкий.
Кирадонжан производил впечатление мягкого и приятного человека. Из
разговоров выяснилось, что он всю жизнь служил в приморских крепостях и
отправился на войну для того, чтобы не отставать по службе. Подполковник
поместился в первой батарее, с ним должны были перебраться к Звонареву и
адьютант дивизиона, уже немолодой желчный поручик Цылов, и двое
чиновников, состоящих при штабе.
Порядки батареи пришлось менять. Близость с солдатами, к которой так
привык Звонарев, нарушилась. Кирадонжан побывал во всех трех батареях и
убедился, что больше всего порядка в первой батарее.
- Потому что в ней меньше всего офицеров, - пояснил Звонарев.
- По-вашему выходит, что офицеры вносят беспорядок в жизнь части? -
удивился Кирадонжан.
- Офицер офицеру рознь, господин подполковник, - ответил Звонарев. -
Такой, как наш Зданкевич, и даром не нужен батарее.
Вскоре произошел случай, чуть не стоивший Блохину жизни.
Тяжелый дивизион получил распоряжение выступить на позицию, в
тридцати километрах к северу от Насельска. В этом районе намечался
короткий удар по немцам для улучшения невыгодного расположения русских
войск.
Надлежало выбрать надежную и выгодную огневую позицию. Для этого были
посланы офицер Зданкевич и Блохин с несколькими опытными
содатами-разведчиками.
Из разведки вернулся один Зданкевич.
- В чем дело, прапорщик? Потрудитесь подробно доложить, - потребовал
Звонарев. - Где данные разведки и наши солдаты?
Зданкевич подчеркнуто небрежно откозырял:
- Прошу вас с этим быдлом мне поручений больше не давать. Можете
представить себе, пся крев, эта звероподобная морда Блохин грозил убить
меня, своего офицера! Я думаю дать ход этому делу. Такого оскорбления я не
потерплю - добьюсь, чтобы расстреляли мерзавца.
Зданкевич побелевшими от злобы глазами смотрел на Звонарева.
- Потрудитесь все объяснить, господин прапорщик. Из вашего
бестолкового лепета ничего не ясно. Я знаю не один год Блохина. Тут что-то
не так.
- Ах, вы солдату верите больше, чем офицеру? По закону как раз
наоборот, вы обязаны верить мне! Впрочем, ваше свободомыслие известно в
дивизионе.
Звонарев всерьез обеспокоился. "Что могло произойти? Почему Блохин
хотел прихлопнуть этого трусишку? Неужели сорвался, не выдержал
характера?.. Дело не шуточное, рядом фронт. Долго ли до беды..."
- Все-таки я вас прошу объяснить, что произошло, - настаивал
