- Подходим к Горволину. Простоим здесь час, если не больше. В Варшаву
раньше вечера не доберемся.
Вагон резко толкнуло и Краснушкин проснулся. Он провел по лицу рукой,
как бы смывая сон, и приоткрыл глаза.
- Здорово, Сережа! - приветствовал он Звонарева. - Не удивляйся, что
видишь меня. Ночью я так тебя и не добудился, равно как и твоего
командира. Зуев собственной властью разрешил мне с вещами погрузиться в
ваш эшелон. До Варшавы доеду с вами, а затем пассажирским поездом думаю
пробраться в Питер к своей благоверной.
- Едешь в командировку? - справился Звонарев.
- Не совсем так. Меня отрешили от должности заведующего эвакуацией
Четвертой армии и отозвали в распоряжение Верховного начальника санитарной
армии принца Ольденбургского. Слыхал про такого?
- За что же тебя отрешили? И почему тебя отправляют к
Ольденбургскому? - встревоженно спросил Звонарев.
- Когда отрешают строевых генералов, их направляют в резерв чинов при
штабе Верховного главнокомандующего в Ставку, а нас, медиков, - в
распоряжение принца. А за что отрешили, я и сам не знаю. Вероятно,
вмешались жандармы. В одном из санитарных поездов нашли тюк с
прокламациями. Врачей и сестер поезда переарестовали, а меня сняли с
должности.
Проснулся Борейко, спрыгнул с полки. Поздоровался с Краснушкиным, сел
рядом.
- Вы, наверное, Борис Дмитриевич, ждете от меня новостей, - обратился
к нему Краснушкин. - На этот раз сам ничего толком не знаю. Не взыщите.
Давно не был в Питере и не видел товарищей. Но не горюйте, думаю, что
обойдется. Буду в Питере - все разузнаю.
Эшелон медленно приближался к Варшаве. Куда он должен был следовать
дальше, никто не знал, даже всезнающий Заяц.
Только что закончились напряженные лодзинские бои, где русские и
немцы понесли большие потери и теперь залечивали раны. Фронт временно
стабилизировался на реках Бзуре и Равке. Наступала зима, шел снег пополам
с дождем, ночами уже сильно примораживало. В армии не хватало теплой
одежды. Только строевые части имели валенки и ватники.
Из тыла слали много теплых вещей, но огромное большинство из них
оседало в штабах, а на передовые позиции попадало мало. Это вызывало
недовольство солдат и офицеров.
Приближаясь к Варшаве, все побрились, почистились, надели чистые
воротнички, надушились. Посмеиваясь над своим генеральским чином,
Краснушкин отгладил шинель на генеральской красной подкладке.
- Я так не люблю наших генералов, что для меня титулование
"превосходительством" кажется бранью, - усмехнулся он.
- Ты, Иван Павлович, попроси тебя разжаловать в капитаны... -
посмеивался над свояком Звонарев. - Как твоя генеральша, не очень-то нос
дерет?
- Катя-то? Вначале ей нравилось новое положение, а потом, когда с
нее, как с генеральши, за все стали брать вдвое дороже, постаралась забыть
свой новый титул.
31
В Варшаву прибыли уже затемно. Зуев отправился к коменданту за
получением дальнейших приказаний. Дежурил все тот же Подгузников. Он
сильно похудел, осунулся, охрип, но по-прежнему беспрерывно на кого-то
кричал, кому-то угрожал, а затем в полном изнеможении садился за стол, пил
большими глотками холодный чай и грустно говорил:
- Не жизнь, а каторга! Всюду полный развал, а ты за всех отвечай. Ты
откуда? - не узнал комендант Зуева.
Вася почтительно доложил. Подгузников промолчал, выпил несколько
глотков холодного чая и проговорил:
- Какого тяжелого? Того самого, что был под Ломжей, а затем его
отправили в Галицию?
- Того самого, ваше высокоблагородие, - отчеканил Зуев.
- Ты остался таким же молодцом, как был! Хвалю. Воевать можно только
с таким богатырем, как ты, то есть вы. Вы ведь студент-технолог? -
постепенно вспоминал Подгузников. - Значит, живы, здоровы, побывали в
хороших переделках. Молодчина!
Затем комендант сообщил, что тяжелый дивизион должен разгружаться и
по выгрузке идти в предместье Волю, где и расположиться в казармах
гвардейского полка.
Зуев поспешил к эшелону.
Вскоре батареи тяжелого дивизиона одна за другой потянулись по шумным
грязным улицам предместья Варшавы - Праги.
Краснушкин должен был пассажирским поездом выехать в Питер. Борейко
оставил в помощь ему Блохина.
Район, отведенный для тяжелого дивизиона, оказался занятым другими
частями, которые на ночь глядя совсем не собирались уходить на другое
место. Началась перебранка.
Решено было, что части, занявшие отведенные тяжелому дивизиону
помещения, потеснятся и половину казармы отдадут артиллеристам.
Солдаты вначале ни за что не хотели подчиниться распоряжению об
уплотнении. Высокий, плечистый, уже немолодой, с проседью солдат явно
верховодил всеми. Он подзуживал солдат не подчиняться распоряжению
начальства и не уступать места вновь прибывшим артиллеристам. К нему
подошел Зуев и вдруг кинулся его обнимать.
- Софрон Тимофеевич, вы ли это? Вот не ожидал встретить!
- А ты кто такой будешь? - удивленно справился солдат. - Что-то я
тебя не припомню!
Вася назвал себя и спросил:
- Может, теперь вспомнили? Правда, десять лет назад я был мальчишкой,
а теперь малость подрос, - радостно проговорил он.
- Неужто ты Васятка с Артура? А где Сергей Владимирович? Где Блохин?
- в свою очередь спросил солдат.
- Все в нашей геройской батарее. Командует ею сам Борейко, дядя
Сережа - старший офицер, Блохин командует взводом разведки, Заяц - за
каптера. Тебя только не хватает у нас, - радостно отвечал Зуев.
- Вот оно как дело обернулось, где пришлось встретиться! -
обрадованно проговорил Родионов. - Ребята, к нам подходит самая что ни на
есть в русской армии геройская батарея. Там и командир, и все офицеры, и
многие солдаты со мной еще в Артуре горе горевали. Таких нельзя не
пустить. Потеснимся маленько да их под крышей устроим, - скомандовал
Родионов.
Солдаты без возражения стали располагаться потеснее, чтобы освободить
помещение для артиллеристов. Родионов сразу подтянулся, голос у него стал
властным, командирским. Он был несказанно рад, что встретился со своими
старыми соратниками по Артуру.
Когда подошел дивизион, Родионов зычным голосом скомандовал "смирно"
и отрапортовал Борейко:
- В ваше распоряжение прибыл!
Борейко сначала внимательно поглядел на Родионова, удивленно спросил:
- Это ты, Софрон Тимофеевич?
- Так точно я, вашблагородие, извините, ваше высокоблагородие, -
заикаясь от волнения, ответил солдат.
Борейко обнял и крепко расцеловал Родионова к великому изумлению
стоявших вокруг солдат. Капитан тоже был сильно взволнован этой
неожиданной встречей с одним из лучших своих артурских солдат.
- Сережа, поди сюда! Погляди, кто нас тут встречает, - подозвал он
Звонарева.
Инженер тоже тепло расцеловался с Родионовым, с которым когда-то был
под Кинчжоу.
- Значит, нашего артурского полку прибыло! - радостно проговорил
Звонарев.
Устроив людей, Борейко добрался до канцелярии. Здесь его уже ждала
пачка пакетов из штаба.
- Позвать ко мне вольноопределяющегося Зуева, - громко приказал
капитан.
Васю нашли не сразу.
- Где ты пропадаешь? - набросился на него Борейко. - Быстро
собирайся. Тебя направляют на полугодичные курсы артиллерийских
прапорщиков в Михайловское артиллерийское училище. Постарайся попасть в
поезд вместе с Краснушкиным. Действуй.
Через полчаса Зуев был уже на вокзале. Он отыскал Краснушкина и
рассказал ему о своем назначении. Иван Павлович очень обрадовался и они
вместе отправились обменивать литер Зуева на проездной билет.
32
Ранним утром Краснушкин с Зуевым прибыли в Петроград.
Стояла поздняя петроградская осень, моросил дождь, по улицам шли
укутанные в плащи и теплые пальто хмурые, озабоченные люди. Война
чувствовалась во всем, у лавок стояли длинные очереди, извозчик спросил с
Краснушкина непомерно большую плату, жалуясь на дороговизну.
Краснушкину далеко не сразу отворили дверь. В квартире были только
женщины и дети и поэтому опасались грабительских налетов. Тем радостнее
была встреча, когда Катя убедилась, кто к ним приехал.
Вася поспешил домой. С волнением он подъезжал к дому, из которого так
спешно удрал летом после жандармского обыска. Прошло всего пять месяцев, а
как все изменилось за это время! Пять месяцев войны наложили на него свой
отпечаток. Вася, повидав не раз смерть в глаза, понял цену жизни и
свободы, стал решительнее и тверже. Сейчас это был уже не робкий юноша, а
закаленный в боях солдат.
Взбежав по лестнице к себе, Зуев сперва хотел резко и сильно
позвонить у парадной, но, вспомнив, что именно так звонили прибывшие с
обыском жандармы, решил не пугать зря своих и осторожно дернул за ручку
звонка, чуть звякнувшего за дверью. Тотчас послышался голос Надюши,
спрашивающей, кто пришел.
- Я, Вася! - отозвался Зуев.
- И неправда! - не поверила Надюша. - С войны никого не отпускают до
ее окончания. Все это знают и меня вы не проведете.
- А ты взгляни в замочную скважину, авось узнаешь меня, - посоветовал
Зуев.
- На лестнице темно и ничего не видно, а дверь открывать я боюсь, -
отозвалась девочка.
- А ты открой дверь только на цепочку. Меня увидишь, а я зайти в
дверь не смогу. Тетя Варя дома? - справился Вася.
- Мама очень устала и спит после работы, мы, дети, одни дома, -
ответила Надюша и, подумав, рискнула приоткрыть дверь на цепочку.
- И правда, Вася! - удивленно проговорила она. - Как ты сюда попал?
Убежал с войны? Ты дизентир?..
Увидев Васю в военной шинели до пят с белым поясом и шашкой на белой
портупее через плечо, Надюшка взввизгнула от восторга и повисла у него на
шее, за ней подбежали и две младшие сестры. На шум вышла из спальни Варя.
- Вася! - вскрикнула она в восторге, готовая, как Надюшка, броситься
и расцеловать его. - Боже мой, вот радость! Вот неожиданность!
Увидев детей, облепивших Васю, Варя нахмурила брови.
- Не смей прикасаться к детям, глупый мальчишка! - строго сказала она
ему. - Ты с дороги можешь занести любую инфекцию. Иди раздеваться в
ванную, там помоешься, переоденешься и только тогда я позволю детям
подойти к тебе.
Когда наконец Вася, помывшись, попытался надеть на себя прежний
студенческий костюм, то оказалось, что брюки стали ему коротки и узки, а
студенческая куртка не сходилась на груди на добрую ладонь.
- Потолстел я, что ли, на войне от хороших хлебов? - иронически
заметил Вася.
- Просто вырос и возмужал, раздался в плечах. Тебе война пока что
пошла на пользу, - глядя на него с материнской нежностью, сказала Варя. -
Ишь какой богатырь выровнялся. Ну, пойдем к Сереже в комнату, буду тебя
поить чаем, а ты рассказывай, рассказывай. Все, все.
В кармане Васиной шинели лежало письмо от Звонарева. Вася
догадывался, что оно не обрадует Варю. Он вспомнил смущенное, измученное
сомнениями лицо Звоеарева, когда тот передавал ему письмо и слова: "Не
знаю, посылать ли. Ты посмотри, как там она, если плохо - не отдавай.
Может, увижусь в скорости - сам все скажу". Легко сказать - "посмотри
сам"...
Вот он видел - тетя Варя похудела, побледнела, глаза стали еще
больше, под ними залегли голубоватые тени усталости. Конечно, не сладко в
тылу, голодно и забот хватает с такой семьей. Обрадовалась, побежала на
