приминали траву и кустарник на этой земле, прокладывая нам дорогу. Не
прошли мы и мили, как Джудит Свистун, шагавшая передо мной с шалью на
голове и юбками, развевавшимися на ветру, словно паруса, внезапно уперлась
рукой в бок, резко остановилась.
- Черт возьми, - выругалась она. - Я ведь кое-что забыла. Голова, что
дырявое корыто - вот что у меня за башка.
Мы не успели расспросить ее, что именно она позабыла и стоило ли ради
этого возвращаться, как девушка подобрала рукой пышные юбки и стрелой
помчалась назад.
- Какая-нибудь женская дребедень, - с легкостью предположил Ральф. -
Нам не стоит и ждать ее, она запросто нагонит.
- Конечно, если она будет мчаться с такой скоростью, мы и не успеем
уйти далеко вперед, - рассмеялся я, при этом испытав ту знакомую боль,
которая неизменно пронзала и всегда будет пронзать меня при виде ловкого и
беспрепятственного движения человеческого тела. Из-под приподнятых
бесчисленных юбок выглядывали великолепной формы ножки, длинные и
стройные, с упругими икрами, обтянутые грубыми белыми чулками.
Несколько раз в то утро я оглядывался назад, отчасти беспокоясь из-за
того, что Джудит ушла одна, отчасти из любопытства по поводу того, что же
она забыла такое, ради чего стоило совершить такой долгий путь туда и
назад. Когда мы в полдень сделали привал, чтобы накормить лошадей и
пообедать в укрытии наших кибиток, я обратился к Ральф, сидевшему рядом:
- Твоя сестра задерживается. Она так бежала, что могла подвернуть
ногу. Если она вскоре не появится, нам придется искать ее.
- С ней все в порядке, - снова успокоил меня Ральф, но при этом встал
и сделал несколько шагов назад по тропе, щурясь от ветра. - Вот и она, -
сказал он через минуту.
Я встал, обогнул повозку сзади и увидел, как девушка пыхтит под
тяжестью узла, висевшего в одной руке и чего-то издалека напоминавшего
кусок дерева или выдернутого из земли куста, переброшенного через другое
плечо. Рассмотрев, что она тащит, Ральф выскочил ей навстречу и вернулся
через несколько минут, швырнув на землю и куст и тюк, и сразу же
возобновив прерванную трапезу. Джудит шла следом, закинув руки за голову и
поправляя растрепавшиеся волосы и упавшую шаль. Она глубоко, но ровно
дышала, ее привычные к ветру щеки приобрели красивый пунцовый оттенок, в
уголках глаз блестели капельки влаги.
- Что это? - спросил я, ткнув локтем в сверток и одновременно отрезая
себе ломоть хлеба.
- Кое-что из вещей миссис Мейкерс. Мистер Мейкерс выбросил их вчера
вечером, избавляясь от лишнего груза - из-за этой лошади, ну, вы знаете.
Многое раздали по другим кибиткам, но это - он сказал, что это мусор. - И
она носком туфельки ткнула в то, что напоминало куст. - А это, - девушка
положила руку на тюк, другой в это время поднося ко рту кусок хлеба. - Это
просто зазнайство, - прошамкала она с набитым ртом.
Я повнимательнее посмотрел на сверток. Он был завернут в полосатую
ткань, четыре угла которой были затянуты в узел наверху; и через просветы
выглядывало что-то знакомое. Пальцами я расширил отверстие, и воспоминания
нахлынули на меня. Внутри среди прочего тряпья лежало то платье, в котором
Линда бродила по Хантерс Вуд!
Выбросить это, с глаз долой! Как бесполезную ношу... К чему это жене
Эли Мейкерса? Дорогая моя, уж лучше бы ты пожила годик с моим отцом. Если
он и выбрасывал женские наряды, то только с одной единственной целью. Да,
в имении Маршалси ты жила бы как королева!
Чтобы выражение моего лица не выдало моих чувств, я посмотрел поверх
головы цыганки, жевавшей свою корку, на куст, который Ральф бросил позади
повозки.
- А это?
- Это какие-то растения: куст лаванды, корень шиповника, несколько
роз - чертовски колючая штука, особенно на ветру. Девушка загорелой рукой
потерла щеку. - Я видела, как она плакала над этим, - сказала Джудит с
презрением и жалостью в голосе. - И я предложила доверить все это мне.
Если я не найду места в повозке, то могу нести все это в руках, - ведь она
единственная белокожая здесь, которая не поскупится на доброе слово.
Вся эта сцена живо предстала у меня перед глазами. Линда, плачущая
над кустом роз и над своим малиновым платьем.
- Да благословит тебя Бог, - сказал я с теплотой в голосе, и,
затолкав в рот остаток еды, подхватил сверток и растения, влез в кибитку и
тщательно уложил вещи под брезентовое покрытие, обеспечив триумфальное
появление этих сокровищ в Зионе. "Проклятый Эли, - думал я, - разве он не
мог сделать то же самое?" Все это настолько невесомое, насколько
крошечное. Я знал, да и Линда знала это наверняка, что не будь это платье
таким ярким, и будь то куст крыжовника или смородины, они не были бы
отданы на попечение цыганской девушки.
Весь этот день, как и следующий, мы наблюдали друг за другом, с
опасением пытаясь обнаружить симптомы болезни. Но ничего такого не
проявилось, и я согласился с Майком, что холод справился с болезнью, как в
свое время с лондонской чумой. Такого холода я еще не испытывал, даже в
январе, когда восток Англии обдает ледяным воздухом с моря. Улыбки стоили
нам трещин на губах, чего мы старались изо всех сил избегать. Кожа на лице
и руках покрылась грубыми чешуйками, как иссушенная жарой почва, из трещин
при малейшем соприкосновении с предметами или одеждой сочилась кровь, что,
насколько мне известно, является совершенно обычным явлением для таких
условий, но именно это и вызывало наибольшее раздражение. Даже закаленные
цыгане страдали и не переставали повторять, что если бы им удалось поймать
ежа и истопить его жир, то мы сразу же избавились бы от всех трещин и ран.
Ничто, твердили они, ничто на свете не может сравниться с ежовым жиром,
который смягчает и очищает кожу. Им смазывают кожевенные изделия и лечат
кожные заболевания лошадей. Если бы им только найти ежа! Но из этого
ничего не вышло, а ветер продолжал свирепствовать, и мы выглядели и
чувствовали себя, будто продирались сквозь густые колючие заросли.
Но по мере продвижения, прерывавшегося лишь привалами на месте
встреченных на пути черных отметин костров Эли, в воздухе воцарялась
атмосфера праздника. По молчаливому согласию мы разделились на две группы
- мою и Крейна. Майк, Энди и Свистуны рассаживались вокруг костра и
принимались за приготовление ужина. Якоб и Томас Крейны, Моисей Пикл
разжигали другой огонь. С того момента, как стало известно о женитьбе
Ханны Крейн и Хэри Райта, Тим стал терпимее к квакерам, особенно к Моисею
Пиклу, у которого было восемь дочерей на выданье. И если бы одна из
квакерских дочерей согласилась выйти за молодого человека, не имеющего
ничего, кроме работящих рук, то почему бы и нет? Мне были понятны его
мысли, да и квакеры, наверняка, разгадали его намерения. Но когда в первый
же вечер мы собрались у костра и Майк вынес кувшин с ромом, который слепой
старик подарил ему на прощанье в форте Аутпосте (а это был единственный
подарок, принятый им из многочисленных подношений), и когда Тим отказался
от своей порции и даже не разжег трубки, когда он остался в стороне от
веселой болтовни, я понял, что мучит его. И на второй вечер по негласному
соглашению мы разожгли два костра.
Я подошел ко второй группе нашей экспедиции и ненадолго присоединился
к ним, потому что, слушая рассказы Майка о путешествиях по семи морях и
внимая браконьерским секретам Саймона и всяким шуткам, вызвавшим общий
смех, я подумал, что те четверо, сидевшие неподалеку, должны были
чувствовать себя одинокими и отрезанными от остальных. Очевидно, у таких
эгоистичных натур, как я, есть особенность воображать, что все, кто не
разделяет их общество, должны чувствовать себя одинокими. Но посидев с
этими четырьмя некоторое время, послушав их серьезные рассуждения и обмен
замечаниями о погоде и местности, я понял, что их компания является таким
же мирком, и не менее важным, чем та другая группа, пусть более
многочисленная и шумная. И я вскоре поднялся и вернулся к своим,
опустившись на землю между Майком и Джудит, выпил рома и уже не испытывал
больше неловкости всякий раз, когда рассказы Майка о морских похождениях
выходили за строгие рамки хорошего тона.
Присутствие Джудит никого не смущало. Однажды нас сильно рассмешила
история о том, как ей пришлось заночевать в сарае, и она задержалась там
слишком долго под утро. Там ее и застал фермер и, привлеченный красотой
девушки или простотой ее манер, или же просто ее принадлежностью к
женскому полу, предложил ей снова прилечь, чтобы самому пристроиться
рядом. Эта перспектива ее никак не прельщала, и она отказалась. Тогда он
заявил:
- Красотка, получишь жирного гуся в подарок.
Эта мысль пришла ему в голову при виде выводка гусей, с громкими
криками ковылявших по двору. Но девушка не сдавалась на уговоры. Небрежным
жестом она набрала зерна из стоявшего под рукой мешка и повторила свой
отказ.
- Тогда убирайся прочь из моего сарая, - разозлился хозяин, - а то
позову констебля, и он арестует тебя за бродяжничество.
Джудит удалилась, оставляя за собой след из пшеничных зерен. Три гуся
наперегонки бросились вслед за ней, и она выбрала самого лучшего, получив
его без всяких хлопот.
Подобные истории начинались обычно со слов: "Это напоминает мне...",
и мы не успевали дослушать историю, как спускались сумерки, пора было
закутываться потеплее в одеяла и ложиться спать, чтобы рано утром быть
готовыми к отправлению.
Это счастливое время не мог омрачить даже сильный ветер. Но перед
тем, как мы присоединились к основной группе нашей экспедиции, произошло
нечто, что взволновало и смутило меня. Вообще-то все началось гораздо
раньше, но впервые я признался себе в этом открытии в ту ночь, когда выпал
снег. Думаю, на самом деле случилось это в тот момент, когда Джудит
подобрала свои многочисленные юбки и бегом пустилась назад по дороге,
чтобы прихватить сверток Линды.
Снег начался внезапно, одним днем. Все утро ему предшествовал тот же
резкий порывистый ветер, замедлявший наше продвижение а запад. Дорога то
поднималась, то шла вниз, будто какая-то сила периодически вздымала
поверхность земли, как полотно скатерти, а так как "складки скатерти"
пробегали с севера на юг, весь наш путь был пересечен этими неровностями.
На подъемах иногда нам не удавалось делать более мили в час. В тот
памятный день ветер нес непрерывные потоки дождя. Нужно было изо всех сил
удерживать лошадей, чтобы не дать им развернуться задом к хлещущим струям
дождя и порывам ветра. Прежде чем начать очередной подъем, мы сделали
привал, чтобы подкрепиться. Через два часа мы достигли гребня холма. Я вел
повозку, в которой сидела Джудит. Ральф и Саймон Свистуны шли впереди, и
достигнув вершины холма, остановились, показывая на что-то впереди.
Высунувшись из-под брезентовой крыши кибитки, я увидел, что вся земля
перед нами была устлана белым ковром. В тот же момент я понял, что ветер
утих, услышав восклицание Саймона: "Черт побери проклятый снег!" Крик его,
рассчитанный на преодоление порывов ветра, пронзил тишину, как громовой
выстрел. Это рассмешило меня. Последовала недолгая тишина, затем
послышался шелест падающего снега. Белые хлопья величиной с шиллинг
опускались с туч, которые ветер предусмотрительно собрал над нашими
головами. Это было настолько быстро и неожиданно, что напоминало мне
опускавшийся занавес. Через мгновение вся долина перед нами была застлана
густой матовой пеленой. Я едва различал фигуры Свистунов, которые стояли у
головы лошадей. Ральф, оглянувшись, крикнул:
