тысяча шестьсот сорок девятом за то, что я отрезал одному парню не ту
ногу. Из-за моих стараний бедняге вообще не на чем было стоять. Вот и вся
история. И так до сегодняшнего дня. А теперь я получил вот это
предложение. Принимаю с благодарностью, ваша честь.
- Меня зовут Оленшоу, - представился я. - Вот немного денег. Приведи
себя в порядок. И помни: я не поеду один, и чем меньше ты будешь болтать о
пьянстве или тому подобных вещах, тем больше это понравится остальным,
хотя стаканчик вина и хорошую трубку я тебе обеспечу, если будешь делать
все, что я скажу.
Счастливый, я вернулся к кибиткам.
Удивительное совпадение: но пока я покупал услуги Майка, Натаниэль
тоже позаботился об увеличении нашей компании. Два семейства квакеров с
Эссекс-стрит обратились к нашему главе с просьбой разрешить им
присоединиться к его группе. Некоторое время квакеров терпели в Салеме, но
им там явно было не место, и в поисках новых аргументов некоторые жители
начали считать, что присутствие квакеров с их яркими одеждами и нескромным
поведением может явиться причиной божьей немилости. А я просто думаю, что
квакеры недостаточно воинственны, чтобы удовлетворить взыскательному вкусу
таких крупных величин в Салеме, как Альфред Брэдстрит. Противился ли Эли
включению этих людей в наш коллектив, как это было в случае со Свистунами,
не знаю, потому что я был очень занят в мастерских и мало виделся с ним.
Мне известно только, что Крейны и Пиклы, общей численностью двенадцать
человек, отправились с нами в путешествие. И никогда не встречал я людей,
столь не похожих на меня самого, которые были бы мне настолько симпатичны.
Файнеас Пикл, вдовец с шестью детьми, следуя какой-то причуде, назвал всех
своих отпрысков именами, начинающимися на "М": Магитабель, Мэри, Марта -
так звали девочек, и мальчики: Марк, Мэтью, Моисей. Джакоб Крейн ехал с
женой Деборой, дочерью Ханной и двумя сыновьями, одного из которых тоже
нарекли Джакобом, но называли Джейком, чтобы отличать от отца, другого -
Томас. Обе семьи находились в далеких родственных отношениях, и даже
походили друг на друга своими хрупкими на вид, но сильными как моржовый
клык, высокими фигурами, редкими светлыми волосами, крупными носами и
голубым цветом глаз. Когда они собирались вместе, они напоминали стадо
овец, и подобно овцам, они были спокойны и благожелательными.
Теперь нас было тридцать шесть, и в нашем распоряжении имелось
двенадцать кибиток, что позволило Натаниэлю воплотить свои зарождавшиеся
идеи об общем владении имуществом. И так как большинство предметов общего
пользования принадлежали ему, даже Эли со своими фанатичными
представлениями о независимости и самостоятельности не посмел ворчать.
Было совершенно очевидно, что отдельные вещи придется делить: например,
некоторые коровы были дойными, некоторые - нет; какие-то лошади были
слабее, а какие-то сильнее и могли тащить больший груз. На одну кибитку
приходилось две лошади, но Пиклы и Крейны, у которых было четыре кибитки
на две семьи, вместо лошадей использовали бычьи упряжки.
Съестных запасов у нас было на целый год, не считая пшеницы, гороха и
бобов с картофелем, которые предназначались для весеннего сева. Мы также
взяли с собой мешки семян, которые впервые увидели в Салеме. Это была
индейская кукуруза, семя которой по форме напоминало лошадиный зуб, и
давало растение с многочисленными возможностями применения. Головка с
семенами была как зерно кукурузы, только более гладкая и раз в двадцать
больше, наполненная зелеными семечками, из которых при раннем снятии
урожая можно было готовить сладкое блюдо при кипячении в подсоленной воде.
Само же зеленое растение с человеческий рост высотой годилось на корм
скоту. Полностью созревшие крупные желтые семена могли идти на фураж или
на муку.
Думаю, ни одно путешествие еще не начиналось так радостно и удачно.
Погода стояла великолепная, ясная, сухая и солнечная. Большинство наших
людей после тесных помещений, с которыми им приходилось мириться в Салеме,
испытали подъем и воспарили духом, что часто является результатом
внезапного ощущения свободы и обилия свежего воздуха. Наверное, в каждом
из нас есть что-то от цыган. Именно поэтому мы были счастливы и радостны,
несмотря на ужасную усталость. Я знал, что те вечера, когда мы устраивали
привалы, и прихрамывающие лошади топтались где-то вдалеке, жуя траву,
когда костры горели, и дым от них поднимался прямо в спокойное вечернее
небо, когда в воздухе носились ароматы стряпни, от которых текли слюнки, -
это были самые счастливые моменты моей жизни. И утренние часы в
путешествии мне тоже нравились - когда мычали коровы с переполненным
выменем, и с помощью нескольких горстей сухой травы и жердочек, которые
потом легко выдергивались из земли, можно было вскипятить чайник воды,
когда созывали лошадей, надевали на них сбрую, и мы могли, оглянувшись на
черные пятна, оставленные нашими кострами, думать о том, что начинается
еще один день нашего путешествия. Эли, мысли которого были заняты
собственной упряжкой и кибиткой, широкими просторами, простиравшимися
вокруг, казался совершенно иным человеком по сравнению с Эли на борту
"Летящей к Западу". Песни и насвистывание цыган, замыкавших караван со
скотом, либо не были ему слышны, либо оставались незамеченными, да и сам
он довольно часто напевал гимн пилигримов. Он просто был в ударе:
изобретательный, трудолюбивый, заботящийся об упряжках, берущий на себя
все тяготы, когда подъем оказывался слишком крутым, организовывая
восхождение так, что впрягалось четыре, порой шесть лошадей, пока все
кибитки не достигали вершины холма без всяких потерь и неудобств.
Мы проехали несколько маленьких поселений: Нитхед, Колумбину и
Санктуарий, который представляли собой группки приземистых домишек,
скучившихся вокруг деревянных церквей посреди тщательно обработанного
поля. В каждом таком селении нас тепло встречали, забрасывали мелкими
подарками, горшочками меда только что из улья, корзинами слив или яблок,
молодого картофеля, буханками сладкого хлеба. Местные жители рассказывали
нам об опасностях и трудностях предстоящего нам пути, при этом Натаниэль
расстилал свои карты и вносил изменения. Оглядываясь назад в те времена, я
испытываю ощущение, что они, как в сказке, проникнуты золотым солнечным
светом, дружелюбием и радостным трудом.
Наш караван продвигался медленно - бычьим шагом, как шутили мы,
намекая на животных, которые замыкали шествие под наблюдением Свистунов и
которых нельзя было терять из виду. И только на второй неделе сентября
показалось последнее поселение, которое мы предполагали проехать. Оно было
отмечено на карте Натаниэля как Форт Аутпост и было одним из тех, которые
опустошила и почти полностью стерла с лица земли война короля Филиппа. Но
так как земля вокруг была возделана, поселение снова заселили весной этого
года. Оно лежало в долине, и взобравшись на вершину холма и отправив
упряжку вниз за другими кибитками, мы могли во время ожидания рассмотреть
крыши домов и желтые кукурузные поля, выделявшиеся на фоне окружающей
серо-зеленой выцветшей на летнем солнце травы. Вот уже несколько дней, как
температура начала падать, ветер стал меняться, холодными северными
порывами обдавая наши лица и руки. Поровняв свою кибитку с кибиткой
Натаниэля, я распряг лошадей, чтобы Энди отвел их вниз к повозке Ломаксов,
поднял воротник своего пальто и поежился от холода. Натаниэль внезапно
нарушил молчание:
- Похоже, что они запоздали со сбором урожая. И не видно, чтобы
кто-то работал. Может мы ошиблись днем и сегодня воскресенье?
Как бы в ответ на вопрос Натаниэля, Эли подъехал и остановил свою
кибитку позади моей, ослабил постромки в упряжке, и, обойдя лошадей,
обратился к Натаниэлю через плечо:
- Мистер Горе, завтра Божий день, как вы смотрите, если мы устроим
привал у подножия этой горы и проведем службу в той церкви?
- Прекрасная идея, Эли, и кроме того, больше такого случая нам не
представится... - Тут он осекся и перевел взгляд на меня. - Филипп, твои
глаза моложе моих, посмотри-ка вон туда, что ты видишь?
Следуя направлению его указательного пальца и мгновенье помедлив, я
сказал:
- Похоже на человека, направляющегося к нам, он спотыкается, снова
идет. Вот он упал. Что это может быть?
- Сейчас узнаем, - сказал Натаниэль и быстро спустился с горы.
Я последовал за ним, вприпрыжку нагоняя его, когда начинал отставать.
Человек поднялся на ноги и пошел навстречу нам, останавливаясь и
спотыкаясь так часто, будто поднялся со смертного одра, чтобы совершить
этот путь. Когда между нами оставалось каких-то двадцать ярдов, мы
заметили бледность его лица, блестящие капельки пота на лбу. Он
остановился и поднял руку. До нас доносился только звук его голоса, но
слов мы не слышали и сделали несколько шагов вперед, чтобы разобрать, что
он кричал, но он махнул рукой, которая бессильно упала, как мешок с
опилками, и снова послышались слабые звуки. Теперь я разобрал слова.
- Я хочу предупредить. В деревне опасная болезнь.
Натаниэль посмотрел на меня. Мы одновременно сделали шаг назад, будто
нас оттянули веревкой, затем снова подались вперед, как бы желая скрыть
наше отступление.
- Вижу, бедняга, - сказал Натаниэль. - Что это? Много больных?
Человек приложил руку к горлу:
- Что-то с горлом, - он говорил с большим трудом. - Меня прихватило
утром. У нас это все лето.
Не справившись с напряжением, он покачнулся и упал ничком на землю. Я
сделал шаг по направлению к больному, но Натаниэль схватил меня за рукав.
- Подожди, - сказал он. - Мы должны подумать о других. Это нужно
обсудить.
Мы снова взглянули на распростертое перед нами тело, и затем,
повинуясь общему порыву, начали снимать верхнюю одежду. Натаниэль набросил
наши пальто на лежащего, стараясь держаться на расстоянии. И повернувшись,
мы побежали - если только можно говорить о беге, имея в виду калеку и
старика - вверх по крутому склону, назад к остальным. На гору были подняты
еще две повозки, еще две, скрипя, преодолевали восхождение.
- Отдай приказ о привале, прямо здесь на вершине, Эли, затем я жду
тебя. Ты, Филипп, приведи Ломакса и Пикла, а я схожу за Крейном и
Томаксом. Мы проведем собрание под тем красным кустом. И найди себе другое
пальто.
Через пятнадцать минут мы семером уже сидели на корточках в
кустарнике, слушая обстоятельную речь Натаниэля.
- Первое, что нам предстоит решить, - сказал он, - это - имеем ли мы
право принимать решение. В каком-то смысле мы отвечаем за остальных, и я
не сомневаюсь, что любое принятое нами решение, не вызовет возражений с их
стороны. Но возьмем ли мы на себя всю ответственность, или представим это
на суд людей?
- Но вы еще сказали, в чем состоит дело, - спокойно заметил Крейн.
- Форт Аутпост поражен страшной болезнью. Мы с Филиппом только что
говорили с одним жителем, который сам серьезно болен. Мы не приближались и
не прикасались к нему. Перед нами стоит вопрос - направимся ли мы,
некоторые из нас, я хотел сказать, в селение, чтобы оказать посильную
помощь, или же оставим их самих бороться с эпидемией, проследовав дальше,
будто наш путь никогда не пролегал мимо их селения. И следует ли нам как
старшим, как свободным землепашцам советоваться с мужской частью нашей
компании?
Это было довольно сложно решить. Сидя там, скорчившись в нашем
довольно ненадежном укрытии от ветра, порывы которого налетали каждую
