страшными картинами удушья, будет значить для нее не более, чем падение
листа с дерева.
Я сказал:
- Мы считали, что ты должен подождать, Майк. Мы ведь еще не знаем, в
чем дело.
- И кому же лучше знать, скажите-ка?
В этот момент мы наконец натолкнулись на человека, о котором
рассказывали собранию два часа тому назад. Он перевернулся, наполовину
подмяв под себя наши пальто, и подставив тело леденящему вечернему ветру.
Но он еще дышал. Майк резко остановился, склонившись над больным, и после
этого уже и речи быть не могло о том, чтобы отправить его обратно.
Крейн согнул свое стройное тело и с неожиданной силой перекинул
больного через плечо. На полпути к селению ношу принял у него Майк,
раскачиваясь как медведь на своих коротких кривых ногах и тяжело дыша. Я
предложил свою помощь, но Майк отрезал: "Справлюсь сам". У подножья холма
текла небольшая речушка, через жнее был перекинут мост, достаточно широкий
только для двоих, идущих вряд, и с хлипкими перилами по одну сторону. Мы
пересекли мост и через несколько шагов были уже в селении, остановившись у
первого дома, который попался нам на пути. Не было нужды открывать дверь:
она была уже приотворена. От сильного толчка она со скрежетом и визгом
подалась, и наружу выскочили два довольно взрослых поросенка. Они
натолкнулись на нас, едва не сбив нас с ног.
Натаниэль один за другим зажег фонари. Майк положил свою ношу у стены
слева от двери, и мы не двигались до тех пор, пока огонь не охватил фитили
фонарей и не осветил все помещение. В комнате стояло нестерпимое зловоние,
не предвещавшее ничего хорошего.
Полагаю, что в сознании каждого человека есть нечто вроде подвала, в
котором хранятся запретные вещи - все, что не хочется вспоминать, о чем
запрещаешь себе думать. Там во всем своем ужасе хранятся запертые
человеческой волей, но все еще живые и способные шевелиться воспоминания.
Мой подвал переполнен, он страшен, так как меня отличает острая
наблюдательность и хорошая память. Но мало что преследует меня так живо и
угнетающе, как память об этой комнате, где на одеялах, кое-как брошенных
на голый пол, лежали останки трех человек, обглоданные свиньями.
Разъяренный индеец мог обезобразить богоугодный лик, но это ничто по
сравнению с разорением, нанесенным голодной свиньей.
Открыв обе двери и осмотрев кладовые в задней части дома, заглянув в
крошечную комнатушку наверху у лестницы и не обнаружив при этом ни одного
человека, ни живого ни мертвого, мы услышали первые слова, произнесенные
за все это время. Это был голос Натаниэля:
- Здесь уже ничем не помочь.
Крейн снова взвалил на плечи свою ношу, и мы покинули дом,
предусмотрительно закрыв за собой двери.
Еще два дома, похожие на могилы. В одном из них мы нашли тело,
завернутое в простыню, готовое к погребению, которое так и не состоялось,
а на покрытых тканью ногах умершего лежала женщина, которая, должно быть,
ухаживала за больным. Она умерла день или два тому назад, не больше. Миска
с водой, расческа, венок, лежащий на столе, говорили о том, какова была ее
скорбная обязанность.
Четвертый дом был чистым и пустым, в очаге вяло тлели несколько
бревен. Очевидно, это было жилище того, кто вышел предупредить нас, и
здесь мы дали Майку возможность положить больного на кровать и заняться
уходом, насколько это было в его силах. Мы же тем временем продолжили наш
путь.
Недуг со всей силой обрушился на прибрежный поселок. Дом за домом
таили в себе только пустоту и смерть, но когда мы добрались до островка
земли между рекой и пахотой, обнаружили людей, которых болезнь настигла
несколько позже и поразила не столь сильно. Они были еще живы. В одном
домике горел свет, и мы направились туда. Женщина с изможденным бледным
лицом и неподвижным взглядом лунатика варила в желтой посудине похлебку из
воды и хлеба. Вдоль стены хижины на одеялах и подушках, в каком-то подобии
порядка лежали мужчины и двое детей. Их впалые горячечные глаза смотрели
на нас с любопытством и удивлением.
Женщина заговорила. В ее слабом и хриплом голосе послышалась радость
и гордость:
- Мы поправляемся, - сказала она.
Натаниэль посмотрел на похлебку из хлеба и пообещал:
- Утром у вас будет молоко, ложитесь, мы накормим их сами.
Мы увидели четвертую подушку и откинутое одеяло, это и была постель,
из которой бедняга с трудом встала, чтобы накормить семью.
- Мы-то справимся, ведь многие вовсе не могут двигаться.
Она стала на колени перед постелькой младшего ребенка и поднесла
ложку с теплой кашицей к его бледным губам.
- Ее заботы не дают ей умереть, - прошептал нам Натаниэль, и мы снова
вышли в ночь.
Живых нашлось еще человек двадцать. В одном из домов, где обе верхние
и нижние комнаты были заставлены кроватями, мы обнаружили восемь человек,
за которыми присматривал слепой старик. При нашем появлении он повернулся
и сказал:
- Я знал, что ты вернешься, Вальтер. Ты нашел корову?
Сначала я думал, что он бредит, но когда мы заговорили, он спросил:
- Ваши голоса мне не знакомы. Я слеп, как видите. Что вам здесь
нужно?
- Мы хотим помочь вам, насколько это в наших силах.
- Нам нужно молоко. Вы не видели мальчика с коровой? Вальтер, внук,
юный негодник. Слишком долго он ищет корову, чтобы подоить ее.
Кто-то из подопечных старика бредил, некоторые лежали в забытьи, но
никто не просил воды, не молил о помощи, как некоторые из найденных нами
ранее. Я с любопытством спросил:
- А вы сами не болели?
- В этот раз нет. Такая вспышка уже была в этой местности два года
назад, перед нашествием индейцев. Это проклятое место. Тогда я и
переболел. Это не возвращается.
Мы пообещали утром принести ему молока и все необходимое, а сами
отправились дальше.
В большинстве случаев в наших силах было только поднести воды к
пересохшим губам страдальцев, которые уже несколько дней оставались без
ухода. Натаниэль заставлял меня кипятить, а затем студить каждую каплю
подаваемой жидкости.
- Я подозреваю, что все дело в воде, - объяснил он. - Источник
находится в низине, вода в нем застоялась и отдает зловонием. Наверное,
они бросают туда мусор и спускают отходы. В Зионе мы все устроим
по-другому.
"Да, - подумал я, - если доживем".
Но вслух я произнес лишь:
- А как насчет добровольцев? Будем подавать им сигнал?
Ночь уже близилась к концу, но Эли добросовестно стоял на своем посту
и сразу же ответил на сигнал моего фонаря, которым я размахивал с моста.
Еще до рассвета Энди, Ральф Свистун и Тим Денди, Томас Крейн и Моисей Пикл
спустились с холма, неся с собой завтрак для всей нашей экспедиции. После
еды Натаниэль вытащил бумагу и карандаш и написал записку для Эли с
указанием подоить коров и оставить ведра с молоком на полпути вниз, где мы
должны были забрать их. Затем, привязав бумагу к камню, Тим забросил его
как можно выше на склон. Через полчаса ведра с молоком были на назначенном
месте, и мы могли взять их.
В тот день мы собрали всех больных в двух домах, оставив на своем
месте только две семьи, которые выжили под присмотром женщины и слепого
старика. Мы убедились в том, что позаботились обо всех, и лишь отсутствие
мальчика Вальтера, о котором говорил слепец, вызвало наше беспокойство.
Поэтому я взял на себя поиски ребенка. Нашел я его только далеко за
полдень лежащим в дальнем конце луга с ведром, зажатым в похолодевшей
руке. Однако он еще был жив, и, с трудом ковыляя, я потащил его к нашему
временному госпиталю. В этот день мне как никогда мешала больная нога, но,
тем не менее, я справился.
Тим и Ральф принялись рыть могилы, и чуть попозже, освободившись от
наших нехитрых забот по уходу за больными, мы присоединились к ним, взяв
на себя задачу переноса трупов. Тела были истощены и невесомы, но они
закоченели в самых необычных позах, а некоторые умерли несколько дней
назад, так что ноша наша была не из легких.
- Нужно отслужить по ним панихиду, - предложил Натаниэль. - Я попрошу
Эли прислать мистера Томаса.
- Панихида, отслуженная наспех, может быть не действительна, не так
ли? - предложил я. - Лучше отслужим по-настоящему, когда все закончится.
То ли заботы Майка оказали столь благотворное действие, то ли болезнь
была не столь сурова к этим людям, или же они просто оказались крепче
других от природы, так или иначе всего пять из всех наших пациентов
умерли. И наконец однажды вечером мы отметили третьи сутки, не омраченные
потерями. Майк совершил обход, завершив его домом, где все еще хлопотал
слепой старик, и вернулся в комнатушку, где мы устроили импровизированный
штаб и которая одновременно служила кухней нашего дома-лазарета. Энди
поджаривал яичницу с ветчиной на огне, Моисей Пикл заваривал кофе, когда
Майк вошел с победным видом, бережно обнимая руками кувшин. Поставив свою
драгоценную ношу на середину стола, он озарился жизнерадостной щербатой
улыбкой.
- Все выжившие идут на поправку, рад вам сообщить. И мне удалось
поговорить с парочкой больных. Конечно, если не знаешь, как с этим всем
справиться, то что толку расспрашивать о том, как все началось. Он
вздохнул и лицо его просветлело при взгляде на кувшин. - Но гляньте-ка,
что старый слепой, благослови его Бог, всучил мне, когда я уже уходил.
Лучший джамайский ром, и пусть только кто-то осмелится сказать, что я не
заслужил каждый глоток этого напитка, я разобью этот кувшин у него на
голове - после того, как осушу его до последней капли, разумеется.
- Не могу сказать, что ты не заработал этот подарок, - откликнулся
Якоб Крейн. - Можно считать это весьма скромным вознаграждением. Но ты не
возражаешь, если мы все же будем пить кофе?
Его "мы" подразумевало собственного сына и юного Пикла.
- Каждому свое, правда мистер Горе, сэр?
Натаниэль корпел над своими бумагами. Я знал, что он пишет послание
Эли с указанием на следующий день переместить лагерь на полмили к западу
от деревни. "Место расположения лагеря постепенно загрязняется", - пояснил
он еще утром. Несомненно, именно это он сейчас и сообщал Эли. В ответ на
реплику Майка Натаниэль поднял голову и, мгновение помедлив, ответил:
- Было бы совсем недурно, Майк, кипяточку бы с сахаром, если тебя это
не затруднит. Что-то похолодало сегодня.
Не могу понять почему это не насторожило нас в тот момент. Ведь после
обеда ветер стих, и непогода, царившая последние десять дней или даже
больше, уступила место приятному затишью...
Натаниэль окропил сложенный листок уксусом и отложил его в сторону.
Мы заняли свои места за столом.
- Как долго нужно будет нам еще здесь выжидать, прежде чем
возвращение в лагерь будет считаться совершенно безопасным? -
поинтересовался я у Майка.
- Именно об этом я и говорил с местными. Некоторые их рассказы не
сходятся в деталях, но все до одного помнят, что первые похороны
состоялись 12 июля, а вторые через две недели, эти смерти внесены в
церковные книги. Потом все пошло как ураган. Но - и вот за это можно
уцепиться - один из жителей, который лежит в доме слепого, уезжал в
Сантуари помочь своему брату собрать урожай - сам-то брат сломал ногу. Он
вернулся десятого августа. Это значит, что он контактировал с больными
десятого дня августа месяца, а заболел через две недели. Он точно помнит
это, потому что в путь отправился на Шабаш и заболел на Шабаш. В этом он
видит зловещую связь.
- Понятно, - Натаниэль уперся острым подбородком в ладонь, разминая
пальцами другой руки несколько хлебных крошек. - Это значит, что мы должны
