добно тому, как после урока с Ансельмом вкладывал в футляр очки. И вдруг
остановился с изумлением:
- Схоласт, - говорил Гомункулюс, - четыре странника не прошли еще
предназначенного им пути, а бургомистрова душа не подходит для меня по
размеру. Ступай в ад, ступай в ад, схоласт, там много душ, и среди них
ты найдешь для меня подходящую.
Тут он умолк, и Швериндох опомнился от своего изумления.
Но душа уже воспользовалась этой минутой и из открытого колпака уле-
тела на небо.
- Anno domini, - сказал колпак, прыгал в руках схоласта от огорчения.
- Anno domini, ante lucem, vobiscum.
7.
И тогда Освальд Швериндох вновь закупорил колбу, застегнул свою тогу
и, даже не успев одеть на голову колпака, отправился прямо на дно, от
крайней растерянности и огорчения, не получив от бургомистра платы, сле-
дуемой ему за уроки, которые он давал сыну бургомистра, Ансельму,
школьнику.
И пятый странник захлопнул за ним крышку ящика и промолвил: "А вот".
Глава III.
Путь сына стекольщика, именем Курт.
1.
- Память мне говорит - будь тверд, а судьба говорит иное. Я устал.
Сегодня к ночи мне не дойти до Геттингена, а ночь будет дождлива и пас-
мурна. О, сын стекольщика, будь тверд в испытаниях.
Так он говорил с горечью, и по дороге гулял ветер, а на небе зажига-
лись звезды.
- Курт, если даже ты встретишь крестьянскую повозку, то никакой
крестьянин не позволит невидимому человеку отдохнуть на своей повозке.
Точнее: когда неловкий человек загораживает собою свет, нужный для рабо-
ты, ему говорят: - отойди, ты не сын стекольщика.
Он шел неутомимо и к ночи пришел в Геттинген и, проходя через городс-
кие ворота, повторял со вздохом:
- Память мне говорит - будь тверд, а судьба говорит иное.
2.
В Геттингене философы не живут. Живут мастера, подмастерья или просто
почтенные бюргеры, и к философии у них наклонности не имеется. День за
днем проходит незаметно, и если бы не часы, то геттингенцами вовсе не
примечено было бы время.
Фрау Шнеллеркопф содержательница гостиницы на Шмиденштрассе, не од-
нажды говорила своему мужу, что жизнь в Геттингене за делами продолжает-
ся не более, как час или два, на что Herr Шнеллеркопф отвечал глубоко-
мысленно "ho" и смотрел на часы. Часы тикали, время шло предлинными ша-
гами, сын стекольщика также шел предлинными шагами, покамест не посту-
чался у дверей гостиницы.
Была поздняя ночь. Herr Шнеллеркопф уже спал, и его жена пошла отво-
рить двери.
- Кто стучит?
- Я, - отвечал сын стекольщика, - сын стекольщика, уважаемая фрейлен.
- Я не фрейлен, - отвечала хозяйка, - что вам нужно?
- Переночевать в вашей гостинице, любезная фрау.
- Да, - отвечала хозяйка с достоинством, - фрау. Подождите, я зажгу
свечу и отворю двери.
Она вернулась с зажженой свечей и отворила двери.
- Благодарю вас, - сказал сын стекольщика и ступил шаг.
- Боже мой, - закричала хозяйка, - да где же вы? Я никого не вижу.
- Вы вероятно страдаете глазами, - отвечал странник, оборотясь к ней,
- впрочем, действительно меня трудно заметить. Вы совершенно справедливо
отметили это печальное обстоятельство.
- Что такое, - говорила фрау, поводя вокруг свечею, - вы меня не ис-
пугаете. Я не пугливая женщина.
- Боже меня сохрани пугать вас, - отвечал сын стекольщика, - я чело-
век грустного характера и тверд в испытаниях. Надеюсь, вы не будете воз-
ражать мне, что твердость есть одно из лучших качеств моего характера.
- Помилуйте, - возразила хозяйка, - твердость, конечно, качество, но
вы явились сюда в столь странном виде...
- Теченье судьбы скрыто от людей, - в свою очередь возразил сын сте-
кольщика, - но я уверяю вас, что я совершенно невиновен в том, что мой
отец слишком любил свое ремесло.
- В таком случае я не могу пустить вас в мой дом, - продолжала хозяй-
ка, по-прежнему размахивая дрожащей свечей в воздухе.
- Любезная хозяйка, - сказал сын стекольщика, - вы не можете уверить
меня в том, что имеете столь жестокое сердце. Я очень давно в пути, я
устал, и вы не можете оставить меня за дверьми вашего почтенного дома.
Фрау Шнеллеркопф задумалась.
- Хорошо, - сказала она, наконец, я провожу вас в комнату, но только,
пожалуйста, с утра примите ваш настоящий вид.
- Увы, - отвечал странник, - увы, любезная фрау, вы никогда не увиди-
те меня в моем настоящем виде, потому что я имею только один - ненастоя-
щий - вид, и в нем я совершенно не поддаюсь описанию.
Фрау Шнеллеркопф проводила своего постояльца в отведенную ему комна-
ту, пожелала ему доброй ночи и озадаченная этим странным происшествием,
вернулась к мужу.
Herr Шнеллеркопф крепко спал, но разбуженный женой выслушал ее внима-
тельно, сел на постели и сказал с сожалением: "ho".
3.
На утро сын стекольщика бродил по городу Геттингену, с печалью глядел
вдоль узких улиц и снова говорил сам с собой.
- Я ищу осязаемое ничто. Оно не покажется на этой узкой улице. А если
бы оно и попалось мне навстречу, я все равно не узнал бы его, потому что
я его никогда не видел.
Он тихо шел, внимательно разглядывая почтенных бюргеров и полных
фрау, что попадались ему навстречу.
- Курт, Курт, - снова говорил он, - на что ты тратишь свою злосчаст-
ную жизнь? День проходит за днем, минута отлетает за минутой.
Тут он наткнулся на седого старика с длинной палкой в руках, который
шел по левой стороне улицы, высоко задрав голову и что-то пристально
разглядывая на совершенно безоблачном небе.
- Невежа, - спокойно сказал старик, не опуская головы, - мерзавец, не
уважающий старости и ученых познаний во всех областях науки.
- Простите, Herr, - отвечал сын стекольщика, несколько озадаченный, -
но вы немного ошиблись в вашем, поразительно полном определении моего
ума и характера. Мой характер имеет твердость во всех испытаниях жизни,
а что касается ума то он проникает в самую суть человеческого познания.
- Не вижу, - сказал старик, еще выше задирая голову, - не вижу, ибо
слежу невооруженным глазом за звездой Сириус, совершающей сегодня свой
обычный путь по ниспадающей параболе.
- Не вижу, - в свою очередь ответил странник, в свою очередь задирая
голову, - небо совершенно безоблачно и ясно.
- Что ты можешь увидеть, - с презрением отвечал старик - звезду Сири-
ус можно увидеть лишь по личному с нею уговору.
- Если память мне не изменяет, - сказал сын стекольщика, - то кроме
Сириуса по личному уговору можно увидеть Большую Медведицу и Близнецов.
- Левая лапа Большой Медведицы не поддается уговору, - с важностью
продолжал старик, - что же касается головы и остальных лап, то ты не
ошибся.
- Я не ошибся и относительно Близнецов?
- Что касается Близнецов, то это вопрос чрезвычайно спорный. На соб-
рании астрологов в Бренне, Близнецы были признаны достойными уговора.
Вообще же говоря, прохожий, ты можешь за мною следовать до вечера. Вече-
ром я опущу голову, увижу тебя, и мы подробнее поговорим об этих занима-
тельных вопросах.
- Я очень боюсь, - отвечал сын стекольщика, - я очень боюсь, любезный
астролог, что меня и по уговору нельзя увидеть. Я в этом отношении го-
раздо неподатливее левой лапы благородного созвездия.
- Пустое, - сказал старик, - в твоей речи я замечаю логическую ошиб-
ку. Большая посылка не соответствует выводу. Ты не есть звездное тело.
Следовательно, тебя можно увидеть без всякого уговора.
- Дорогой астролог, - возразил сын стекольщика, - я советую вам убе-
диться в истине моих слов вооруженным глазом. Что же касается вашего
предложения пробыть с вами до вечера, то я не вижу в этом прямой необхо-
димости. Я буду сейчас смотреть на Сириус, а вы смотрите на меня. Пос-
мотрим, кто из нас скорее что-либо увидит.
- Бездельник, - возразил астролог, - не отвлекай скромного ученого,
от его высоких занятий. К тому, же если бы даже я и пожелал согласиться
с тобой, то я все равно не мог бы опустить головы, потому что у меня за-
текла шея.
Сын стекольщика прислонил к его глазам руку и сказал, смеясь: "Вот
вам ясное доказательство моих слов" - и другой рукой с силой дернул его
за бороду.
- Парабола! - закричал старик, - ты заставил меня упустить нисхожде-
ние!
- Я прошу прощения за мой дерзкий поступок, - отвечал сын стекольщи-
ка, - но взгляните на меня. Видите вы что-нибудь!
- Я ничего не вижу, - возразил астролог с спокойствием, - но не сом-
неваюсь, что мог бы увидеть тебя по уговору.
Вокруг них собралась толпа.
- Астролог Лангшнейдериус, повидимому, сошел с ума, - сказал один
бюргер другому и выпучил глаза на астролога, - он стоит посреди улицы и
разговаривает сам с собою двумя голосами.
- Астролог Лангшнейдериус, повидимому, сошел с ума - сказал второй
бюргер третьему и так же выпучил глаза на астролога, - в его руках шляпа
и палка, одежда наброшена на плечо, и он говорит сам с собой двумя голо-
сами.
Но в это время виновники странного приключения последовали далее по
Геттингенским улицам.
4.
- Если память мне не изменяет, - начал старик, когда они добрались до
его дома и уселись в кресла, - то ты ученик знаменитого ученого и фило-
софа Гебера.
- Старик принимает меня за кого-то другого, - подумал сын стекольщика
и сказал: - Точно, Herr Astrolog я ученик Гебера.
- Давно-ли ты оставил своего благородного учителя? - продолжал ста-
рик.
- Недавно, - отвечал странник с некоторым сожаленьем в голосе, - не-
давно, всего лишь года два тому назад.
- Года два тому назад? - вскрикнул астролог, - это странно. Гебер уже
8 лет как умер.
- Я не могу ответить на ваше ошибочное заключение - сказал странник,
- потому что вы, несмотря на то, что я оказал вам уважение, которое я
питаю ко всем лицам старческого или дряхлого возраста, повернулись спи-
ной ко мне и к моему креслу.
- Странник, - отвечал астролог и на этот раз действительно повернулся
к нему спиной, - тебе должно быть известно, что зрение у астрологов во-
обще не отличается остротою. Кроме того, тебе, как ученику Гебера, ведо-
мы многие тайны нашей священной науки. Твое исчезновенье есть, конечно,
прямое следствие занятий магией и астрологией.
- Не совсем, - отвечал сын стекольщика, делаясь вдруг необыкновенно
мрачным, - не совсем. Мое исчезновенье есть прямое следствие слишком
сильной любви моего отца к своему ремеслу.
- Непонятно, - сказал старик, - значит, твоему отцу были известны эти
тайны?
- Мой отец, - начал сын стекольщика, - был стекольщик. А моя мать,
дорогой астролог, была пугливая женщина. Он так любил свое ремесло, что
каждую неделю выбивал все окна в нашем маленьком доме, исключительно для
того, чтобы вставить новые стекла, а что касается будущего ребенка, то
не хотел иметь никакого другого, кроме как в совершенстве похожего на
свое ремесло. Не знаю, как это случилось, но родился я, родился сын сте-
кольщика, и я родился, увы, совершенно прозрачным. Это обстоятельство
однажды заставило моего отца вставить меня в раму. По счастливой случай-
ности эта рама находилась в комнате доктора Иоганна Фауста, и вот так я
познакомился с знаменитым ученым, который руководил мною во время всей
моей дальнейшей жизни.
- Фауст? - сказал старик, - не помню.
- И он, любопытствуя, научил меня многим наукам. Я брожу по многим
городам нашей страны, но через год я должен вернуться в Вюртемберг. До
сих пор я не придумал еще каким путем итти мне к моему открытию.
- Что же ты ищешь?
- Осязаемое ничто.
- Осязаемое ничто? - повторил старик, - но что значит осязаемое нич-
то, и для чего ты его ищешь?
- Я ищу его, - отвечал странник, - для того, чтобы убедиться, что
осязаемое ничто ничего не значит.
- Известно-ли тебе - с глубоким убежденьем начал старик, - что я те-
перь не только не знаю худ ты, или толст, высок или мал, но даже имеешь
