таться какой-нибудь паук-чудовище, под стать этой пропасти, подстерегаю-
щий его, чтобы сожрать. Ему стало жутко от этих мыслей. Но страхи его
оказались напрасными. Дно колодца, совершенно круглое, достигало футов
десяти в диаметре и было сплошь усеяно толстым слоем костей каких-то
мелких животных. "Интересно, зачем это древние майя вырыли такой глубо-
кий колодец?" - подумал Торрес. Он был почти уверен, что западня, в ко-
торую он попал, сделана человеческими руками.
Прежде чем наступила ночь, Торрес сделал по меньшей мере десять попы-
ток вскарабкаться наверх и убедился, что это невозможно. После каждой
отчаянной попытки он сгибался в три погибели, чтобы укрыться в жалкой
тени, которая, к счастью, увеличивалась по мере того, как садилось солн-
це, и отдыхал, тяжело дыша, облизывая сухие, растрескавшиеся от жары и
жажды губы. Здесь было жарко, точно в печке; он чувствовал, как сквозь
поры вместе с потом выходят последние его жизненные соки. Ночью он нес-
колько раз просыпался, тщетно ломая голову над тем, как спастись. Выб-
раться отсюда можно было только вскарабкавшись наверх, но как это сде-
лать? И он с ужасом думал о приближении дня, ибо знал, что ни один чело-
век не сможет прожить десять часов в такой жаре. Еще прежде, чем снова
наступит ночь, последняя капля влаги испарится из его тела, и солнце
превратит его в сморщенную, высохшую мумию.
Наступивший день усилил его ужас и подхлестнул изобретательность,
подсказавшую ему новый и чрезвычайно простой способ избежать смерти. Раз
он не может вскарабкаться наверх и не может пройти сквозь стены, значит,
единственный возможный путь - это вниз. Вот идиот! Ведь он мог бы рабо-
тать в прохладные ночные часы, а теперь изволь трудиться, когда солнце с
каждым часом будет все сильнее припекать. И он принялся в порыве энергии
разрывать крошащиеся кости. Ну, конечно, тут есть ход вниз! Иначе куда
бы девалась отсюда дождевая вода? Она доверху заполнила бы колодец, если
бы тут не было стока. Идиот! Трижды идиот!
Торрес копал у одной стены, выбрасывая кости к противоположной. Он
работал с таким отчаянием и так спешил, что обломал себе ногти и в кровь
изодрал пальцы. Но тяга к жизни была в нем очень сильна, и он знал, что
в этом состязании с солнцем на карту поставлена его жизнь. По мере того
как он рыл, слой костей становился все плотнее, так что ему приходилось
разбивать его дулом ружья, а потом отбрасывать измельченные кости при-
горшнями.
К полудню, когда в голове у него уже начало шуметь от зноя, он вдруг
сделал открытие. На той части скалы, которую он успел обнажить, показа-
лись какие-то буквы, явно нацарапанные ножом. С возродившейся надеждой
Торрес по самые плечи засунул голову в вырытую им дыру и принялся, как
собака, разрывать и скрести костяную массу, отбрасывая крошащиеся кости
назад. Часть их отлетала прочь, а часть - и притом большая - падала об-
ратно на Торреса. Но он вошел уже в такой раж, что не замечал, сколь
тщетны его усилия.
Наконец, он расчистил всю надпись и прочел:
Питер Мак-Гил из Глазго. 12 марта 1829 года.
Я выбрался из Чертова колодца через этот проход, который я обнаружил
и раскопал.
Проход! Значит, под этой надписью должен быть проход! Торрес с
яростью возобновил работу. Он так перепачкался в пыли и земле, что похож
был на огромное четвероногое, что-то вроде гигантского крота. Земля то и
дело попадала ему в глаза, забивалась в ноздри и в гортань, - тогда он
поневоле высовывал голову из ямы и начинал чихать и кашлять. Дважды он
терял сознание. Но солнце, к этому времени уже стоявшее прямо у него над
головой, заставляло его снова браться за работу.
Наконец, Торрес обнаружил верхнюю закраину прохода. Он не стал рыть
дальше и освобождать все отверстие. Как только оно оказалось достаточно
широким для того, чтобы он мог протиснуть в него свое тощее тело, он
изогнулся и влез туда, стремясь поскорее укрыться от палящих лучей солн-
ца. В темноте и прохладе он немного пришел в себя, но после радостного
возбуждения наступил упадок сил, и у него так заколотилось сердце, что
он в третий раз потерял сознание.
Придя в себя, он бессвязно прошептал черными распухшими губами ка-
кую-то молитву и пополз по проходу. Он вынужден был ползти, так как про-
ход был столь низок, что даже карлик не мог бы выпрямиться в нем. Это
был настоящий склеп. Под ногами Торреса хрустели и крошились кости, и он
чувствовал, как их острые обломки раздирают ему кожу. Он прополз таким
образом примерно футов сто, когда увидел первый проблеск дневного света.
Но чем ближе было спасение, тем медленнее подвигался вперед Торрес; он
чувствовал, что силы его иссякают - не от усталости, не от голода, а
главным образом от жажды. Воды, несколько глотков воды - и силы снова
вернулись бы к нему. Но воды не было.
Тем временем свет становился все ярче. Торрес все ближе подползал к
нему. Скоро он заметил, что проход стал спускаться вниз под углом в це-
лых тридцать градусов. Теперь продвигаться было легче. Торрес скользил
вниз, сила тяготения увлекала его слабеющее тело вперед, к источнику
света. Почти у самого отверстия костей стало больше. Но это не встрево-
жило Торреса - он уже привык к ним, да и слишком был измучен, чтобы ду-
мать об этом.
Хотя перед глазами у него все кружилось и пальцы почти утратили
чувствительность, он обратил внимание на то, что проход суживается. Тор-
рес продолжал спускаться вниз все под тем же углом в тридцать градусов,
и вдруг ему пришло в голову, что проход этот очень похож на крысоловку,
а сам он - на крысу, скользящую головой вперед неизвестно куда. Еще
прежде, чем он добрался до отверстия во внешний мир, сквозь которое про-
никал яркий дневной свет, он подумал, что оно слишком узко для его тела.
И опасение его оправдалось. Не задумываясь, он переполз через скелет, в
котором сразу признал скелет мужчины, и ухитрился, обдирая уши, просу-
нуть голову в узкую щель. Солнце нестерпимо жгло ему лицо, но он не за-
мечал этого, жадно впиваясь глазами в раскинувшиеся перед ним просторы,
куда неумолимая скала не желала его пустить.
Можно было помешаться от одного вида ручья, с таким мелодичным журча-
нием бежавшего всего в каких-нибудь ста ярдах, среди лесистых берегов,
куда вел поросший травою склон. А в ручье этом, под тенью деревьев, сто-
яли по колено в воде сонные коровы той карликовой породы, каких он видел
в Долине Затерянных Душ; время от времени они лениво помахивали хвоста-
ми, отгоняя мух, и переступали с ноги на ногу. Торрес с ненавистью смот-
рел на них: вот они могут пить, сколько хотят, но, по-видимому, не испы-
тывают никакой жажды. Глупые создания! Как можно не пить, когда вокруг
столько лениво журчащей воды!
Вдруг коровы насторожились и повернули головы: из лесной чащи вышел
большой олень. Коровы выставили рога и принялись бить копытами по воде
так, что до Торреса донесся плеск, но олень, не обращая внимания на их
недовольство, нагнул голову и принялся пить. Это было уж слишком: из
груди Торреса вырвался безумный крик, - будь он в эту минуту в своем
уме, он ни за что не признал бы своего голоса.
Олень отпрянул, а коровы повернулись в ту сторону, откуда раздался
этот страшный крик, потом снова впали в дремоту, закрыв глаза и время от
времени отгоняя хвостом мух. Резким усилием, едва ли понимая, что он мо-
жет оторвать себе уши, Торрес втянул назад голову и без сознания упал на
скелет.
Часа через два - хотя сам-то он, конечно, понятия не имел о том,
сколько прошло времени, - Торрес очнулся и обнаружил, что лежит, прижав-
шись щекой к черепу скелета. Заходящее солнце бросало косые лучи в узкую
щель, и перед Торресом вдруг блеснуло лезвие заржавленного ножа; острие
его было выщерблено и сломано, и Торрес сразу понял почему. Это был тот
самый нож, которым была нацарапана надпись на скале, у входа в подземный
коридор, а скелет, на котором он сейчас лежал, был остовом человека,
сделавшего надпись. И тут Альварес Торрес окончательно лишился рассудка.
- А-а, Питер Мак-Гил, так это ты мой враг? - пробормотал он. - Питер
Мак-Гил из Глазго, предатель! Ты нарочно заставил меня протащиться по
этому проходу до конца! Так вот тебе! Вот! Вот!
С этими словами он всадил тяжелый нож в хрупкий лоб черепа. Пыль от
костей, что некогда хранили мозг Питера Мак-Гила, ударила Торресу в
ноздри и привела его в еще большую ярость. Он набросился на скелет и ру-
ками стал раздирать его на части, кости так и летели вокруг. Это было
похоже на сражение, в котором он уничтожил то, что осталось от человека,
некогда бывшего жителем города Глазго.
Торрес еще раз просунул голову в узкую щель, чтобы взглянуть на уга-
сающую красоту мира. Точно крыса, пойманная за горло в крысоловке древ-
них майя, он смотрел, как дивный мир погружается во тьму, и вместе с
угасающим днем погружалось во тьму смерти его собственное сознание.
А коровы продолжали стоять в воде и сонно отмахиваться от мух; потом
опять появился олень и, не обращая внимания на стадо, наклонился к воде
и стал пить.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Недаром коллеги называли Ригана Волком Уолл-стрита! Как правило, он
очень осторожно играл на бирже, - правда, с большим размахом, - но время
от времени он, точно запойный пьяница, вдруг пускался в самые смелые и
невероятные авантюры. По крайней мере, пять раз за свою долгую карьеру
он вызывал панику на бирже и неизменно клал себе в карман миллионы. Но
Риган лишь изредка так буйствовал и никогда не марал рук по пустякам.
Несколько лет подряд он держался спокойно, чтобы усыпить подозрения
противников и внушить им, будто Волк, наконец, постарел и утихомирился.
И вдруг обрушивался, точно гроза, на тех, кого задумал сокрушить. Но хо-
тя удар разражался как гром среди ясного неба, он никогда не бывал вне-
запным. Долгие месяцы, а иногда и годы Риган день за днем тщательно го-
товился к этому удару, терпеливо вынашивая планы будущего генерального
сражения.
Так же было разработано и подготовлено неминуемое Ватерлоо для Френ-
сиса Моргана. В основе здесь лежала месть, но месть покойнику: не против
Френсиса, а против отца Френсиса был задуман этот удар, хотя он и пора-
жал лежащего в могиле через его живого сына. Восемь лет Риган ждал и ис-
кал случая для удара, пока старый Р. Г. М. - Ричард Генри Морган - был
еще жив. Но такая возможность не представилась. Хоть Риган и был Волком
Уолл-стрита, но ему так и не посчастливилось ни разу напасть на Льва -
до самой его смерти.
И вот, неизменно прикрываясь маской доброжелательства, Риган перенес
свою ненависть с отца на сына. Однако возникла эта ненависть из неверно
понятых действий и побуждений. За восемь лет до смерти Р. Г. М. Риган
пытался провести его, но безуспешно. Однако Ригану и в голову не пришло,
что Р. Г. М. разгадал его намерения и не только разгадал, а и удостове-
рился в правильности своей догадки, и тогда быстро и ловко подставил
ножку своему вероломному коллеге. Если бы Риган подозревал, что Р. Г. М.
известны его вероломные замыслы, он, вероятно, проглотил бы пилюлю и не
помышлял бы о мести. Но, будучи уверен, что Р. Г. М. - такой же бесчест-
ный человек, как и он сам, и такой же низкий, Риган воспринял это как
очередную, ничем не вызванную и не обоснованную низость и решил покви-
таться с дерзким: разорить если не его, так его сына.
И Риган стал ждать своего часа. Сначала Френсис не вмешивался в бир-
жевую игру, довольствуясь доходами от солидных предприятий, в которые
были вложены деньги его отца. И только когда Френсис стал одним из зап-
равил компании "Тэмпико петролеум", когда он вложил в это предприятие,
сулившее миллионные прибыли, несколько миллионов, Риган увидел возмож-
ность уничтожить молодого Моргана. Но уж теперь, раз эта возможность по-
