рулевому.
Таи-Хотаури с развязным видом подошел к капитану, а Нарий Эринг и его
канаки остановились поодаль и смотрели на них.
- Я на тебя больше не работаю, шкипер! - громко и с вызовом сказал
Таи-Хотаури. Но выражение его лица противоречило словам, так как он
усиленно подмигивал Уорфилду. - Гони меня, шкипер, - хрипло прошептал он и
снова многозначительно подмигнул.
Капитан Уорфилд понял намек и постарался сыграть свою роль как можно
лучше. Он поднял кулак и возвысил голос:
- Пошел в шлюпку, или я из тебя дух вышибу! - загремел он.
Канак отступил и угрожающе пригнулся; Гриф стал между ними, стараясь
успокоить капитана.
- Я иду служить на "Нухиву", - сказал Таи-Хотаури, отходя к Эрингу и
его матросам.
- Вернись сейчас же! - грозно крикнул вслед ему капитан Уорфилд.
- Он ведь свободный человек, шкипер! - громко сказал Нарий Эринг. -
Он прежде плавал со мной и ко мне возвращается, только и всего.
- Скорее, нам пора на шхуну, - торопил Гриф. - Смотрите, становится
совсем темно.
Капитан Уорфилд сдался; но едва шлюпка отошла от берега, он, стоя на
корме, выпрямился во весь рост и кулаком погрозил оставшимся.
- Я вам это припомню, Нарий! - крикнул он. - Никто из шкиперов, кроме
вас, не сманивает чужих матросов.
Он сел на свое место.
- Что это у Таи-Хотаури на уме? - негромко, с недоумением сказал он.
- Что-то он задумал, только не пойму, что именно.
4
Как только шлюпка подошла вплотную к "Малахини", через борт навстречу
прибывшим перегнулся встревоженный Герман.
- Барометр летит вниз, - сообщил он. - Надо ждать урагана. Я
распорядился отдать второй якорь с правого борта.
- Приготовьте и большой тоже, - приказал Уорфилд, возвращаясь к своим
капитанским обязанностям. - А вы, кто-нибудь, поднимите шлюпку на палубу.
Поставить ее вверх дном и принайтовить как следует!
На всех шхунах команда торопливо готовилась к шторму. Судно за судном
подбирало грохотавшие якорные цепи, поворачивалось и отдавало второй
якорь. Там, где, как на "Малахини", был третий, запасной якорь, готовились
отдать и его, когда определится направление ветра.
Мощный рев прибоя все нарастал, хотя лагуна по-прежнему лежала
невозмутимо гладкая, как зеркало. На песчаном берегу, где стоял дом
Парлея, все было пустынно и безжизненно. У навесов для лодок и для копры,
у сараев, где складывали раковины, не видно было ни души.
- Я рад бы сейчас же поднять якоря и убраться отсюда, - сказал Гриф.
- В открытом море я бы так и сделал. Но тут мы заперты: цепи атоллов
тянутся и с севера и с востока. Как по-вашему, Уорфилд?
- Я с вами согласен, хотя лагуна в шторм и не так безопасна, как
мельничная запруда. Хотел бы я знать, с какой стороны он налетит. Ого!
Один склад Парлея уже готов!
Они увидели, как приподнялся и рухнул сарай, снесенный волной,
которая, вскипая пеной, перекатилась через песчаный гребень атолла в
лагуну.
- Перехлестывает! - воскликнул Малхолл. - И это - только начало. Вот
опять!
Новая волна подбросила остов сарая и отхлынула, оставив его на песке.
Третья разбила его и вместе с обломками понеслась по склону вниз, в
лагуну.
- Уж скорей бы шторм. Может, хоть прохладнее станет, - проворчал
Герман. - Совсем дышать нечем, настоящее пекло! Я изжарился, как в печке.
Ударом ножа он вскрыл кокосовый орех и с жадностью выпил сок.
Остальные последовали его примеру, а в это время у них на глазах волной
снесло и разбило в щепы еще один сарай Парлея, служивший складом раковин.
Барометр упал еще ниже и показывал 29,50.
- Видно мы оказались чуть не в самом центре низкого давления, -
весело сказал Гриф. - Я еще ни разу не бывал в сердце урагана. Это и вам
будет любопытно, Малхолл. Судя по тому, как быстро падает барометр,
переделка нам предстоит нешуточная.
Капитан Уорфилд охнул, и все обернулись к нему. Он смотрел в бинокль
на юго-восток, в дальний конец лагуны.
- Вот оно! - негромко сказал он.
Видно было и без бинокля. Странная, ровная пелена тумана стремительно
надвигалась на них, скользя по лагуне. Приближаясь, она низко пригибала
растущие вдоль атолла кокосовые пальмы, несла тучу сорванных листьев.
Вместе с ветром скользила по лагуне сплошная полоса потемневшей,
взбаламученной воды. Впереди, точно застрельщики, мелькали такие же темные
клочки, исхлестанные ветром. За этой полосой двигалась другая, зеркально
гладкая и спокойная, шириною в четверть мили. Следом шла новая темная,
взвихренная ветром полоса, а дальше вся лагуна белела пеной, кипела и
бурлила.
- Что это за гладкая полоса? - спросил Малхолл.
- Штиль, - ответил Уорфилд.
- Но он движется с той же скоростью, что и ветер, - возразил Малхолл.
- А как же иначе? Если ветер нагонит его, так и штиля никакого не
будет. Это двойной шквал. Когда-то я попал в такой на Савайи. Вот это был
двойной! Бац! Он обрушился на нас, потом вдруг тишина, и потом снова
ударило. Внимание! Сейчас нам достанется. Смотрите на "Роберту"!
"Роберту", стоявшую ближе всех бортом к ветру на ослабших якорных
цепях, подхватило, как соломинку, и понесло, но якорные цепи тотчас
натянулись - и она, резко рванувшись, стала носом к ветру. Шхуна за
шхуной, в том числе и "Малахини", срывались с места, подхваченные
налетевшим шквалом, и разом останавливались на туго натянутых цепях. Когда
якоря остановили "Малахини", толчок был так силен, что Малхолл и несколько
канаков не удержались на ногах.
И вдруг ветра как не бывало. Летящая полоса штиля захватила их. Гриф
чиркнул спичкой, и ничем не защищенный огонек спокойно, не мигая,
разгорелся в недвижном воздухе. Было темно и хмуро, как в сумерки.
Затянутое тучами небо, казалось, с каждым часом нависавшее все ниже,
теперь словно прильнуло вплотную к океану.
Но вот на "Роберту" обрушился второй удар урагана, и она, а затем и
остальные шхуны, одна за другой, вновь рванулись на якорях. Океан яростно
кипел, весь в белой пене, в мелких и острых, сыплющих брызгами волнах.
Палуба "Малахини" непрерывно дрожала под ногами. Туго натянутые фалы
отбивали на мачтах барабанную дробь, и все снасти сотрясались, точно под
неистовыми ударами чьей-то могучей руки. Стоя против ветра, невозможно
было дышать. Малхолл, который в поисках убежища вместе с другими скорчился
за рубкой, убедился в этом, нечаянно оказавшись лицом к ветру: легкие его
мгновенно переполнились воздухом, и он чуть не задохнулся прежде, чем
успел отвернуться и перевести дыхание.
- Невероятно! - с трудом произнес он, но его никто не слышал.
Герман и несколько канаков ползком, на четвереньках пробирались на
бак, чтобы отдать третий якорь. Гриф тронул капитана Уорфилда за плечо и
показал на "Роберту". Она надвигалась на них, волоча якоря. Уорфилд
закричал в самое ухо Грифу:
- Мы тоже тащим якоря!
Гриф кинулся к штурвалу и, быстро положив руль на борт, заставил
"Малахини" взять влево. Третий якорь удержался, и "Роберту" пронесло мимо,
кормой вперед, на расстоянии каких-нибудь двенадцати ярдов. Гриф и его
спутники помахали Питеру Джи и капитану Робинсону, которые вместе с
матросами хлопотали на носу "Роберты".
- Питер решил расклепать цепи! - закричал Гриф. - Пробует выйти из
лагуны! Ничего другого не остается, якоря ползут!
- А мы держимся! - крикнул в ответ Уорфилд. - Смотрите, "Кактус"
налетел на "Мизи". Теперь им крышка!
До сих пор "Мизи" держалась, но "Кактус", налетев на нее всей
тяжестью, сорвал ее с места, и теперь обе шхуны, сцепившись снастями,
скользили по вспененным волнам. Видно было, как их команды рубят снасти,
стараясь разъединить суда. "Роберта", освободившись от якорей и поставив
кливер, направлялась к выходу в северо-западном конце лагуны. Ей удалось
пройти его, и с "Малахини" видели, как она вышла в открытое море. Но
"Мизи" и "Кактус" так и не сумели расцепиться, и их выбросило на берег в
полумиле от выхода из атолла.
Ветер неуклонно крепчал, и казалось, этому не будет конца. Чтоб
выдержать его напор, приходилось напрягать все силы, и тот, кто вынужден
был ползти по палубе против ветра, в несколько минут доходил до полнейшего
изнеможения. Герман и канаки упрямо делали свое дело - крепили все, что
только возможно было закрепить. Ветер рвал с плеч рубашки и раздирал их в
клочья. Люди двигались так медленно, словно тела их весили много тонн; при
этом они постоянно искали какой-нибудь опоры и не выпускали ее, не
ухватившись сначала за что-нибудь другой рукой. Свободные концы тросов
торчали горизонтально, и ветер, измочалив их, отрывал по клочку и уносил
прочь.
Малхолл тронул за плечо тех, кто был рядом, и указал на берег. Крытые
травой навесы исчезли, а дом Парлея шатался, как пьяный. Ветер дул вдоль
атолла, и поэтому дом был защищен вереницей кокосовых пальм, тянувшейся на
несколько миль. Но громадные валы, перехлестывая через атолл, снова и
снова ударяли в стены, подтачивая и дробя фундамент. Дом уже накренился и
сползал по песчаному склону; он был обречен. Там и тут люди взбирались на
кокосовые пальмы и привязывали себя к дереву. Пальмы не раскачивались на
ветру, но, согнувшись под его напором, уже не разгибались, а только
дрожали, как натянутая стрела. Под ними на песке вскипала белая пена.
Вдоль лагуны перекатывались теперь такие же громадные валы, как и в
открытом море. Им было где разгуляться на протяжении десяти миль от
наветренного края атолла до места стоянки судов, и все шхуны то глубоко
ныряли, накрытые волной, то поднимались чуть ли не отвесно на ее гребне.
"Малахини" стала зарываться носом до самого полубака, а в иные минуты
палубу до поручней заливало водой.
- Пора пустить ваш мотор! - во все горло закричал Гриф, и капитан
Уорфилд, ползком добравшись до механика, стал громко и решительно отдавать
приказания.
Мотор заработал на полный ход вперед, и "Малахини" начала держаться
получше. Правда, она по-прежнему зарывалась носом, но уже не так яростно
рвалась с якорей. Однако и теперь цепи были натянуты до отказа. С помощью
мотора в сорок лошадиных сил удалось лишь немного ослабить их натяжение.
А ветер все крепчал. Маленькой "Нухиве", стоявшей на якоре рядом с
"Малахини", ближе к берегу, приходилось совсем плохо; притом ее мотор до
сих пор не исправили, и капитана не было на борту. Она так часто и так
глубоко зарывалась носом, что всякий раз, как ее захлестывало волной, на
"Малахини" теряли надежду вновь ее увидеть. В три часа дня "Нухиву"
накрыло волной; не успела вода схлынуть с палубы, как вдогонку обрушился
новый вал, и на этот раз "Нухива" уже не вынырнула.
Малхолл вопросительно взглянул на Грифа.
- Проломило люки! - прокричал тот в ответ.
Капитан Уорфилд показал на "Уинифрид" - маленькую шхуну, которая
металась и ныряла по другую сторону от "Малахини", - и что-то закричал в
самое ухо Грифу. До того доносились только смутные обрывки слов, остальное
исчезало в реве урагана.
- Дрянная посудина... Якоря держат... Но как сама не рассыплется!..
Стара, как ноев ковчег.
Часом позже Герман снова показал на "Уинифрид". Резкие рывки,
сотрясавшие шхуну всякий раз, когда якорные цепи удерживали ее на месте,
просто-напросто разнесли ее на куски; вся носовая часть вместе с
фок-мачтой и битенгом исчезла. Шхуна повернулась бортом к волне, скатилась
в провал между двумя валами, постепенно погружаясь передней частью в воду,
- и так, - почти опрокинутую, ее погнало к берегу.
Теперь осталось только пять шхун, из них с мотором одна лишь
