берега. В ней заговорил не только голос ее собственной гордости, но и голос
гордости за свою расу; и последний был сильнее, поскольку раса значила
гораздо больше, чем она сама. Она поставила ногу на бревно и под взглядами
туземцев шагнула в белый пенистый водоворот.
На краю тропинки она набрела на плачущего человека. Его тюк, неуклюже
обвязанный ремнями, валялся на земле. Он снял один сапог, его нога страшно
распухла и была покрыта волдырями. -- В чем дело? -- спросила она,
остановившись. Он взглянул сначала на нее, потом вниз, где во мраке, точно
живое серебро, катилась Дайя. Слезы все еще застилали его глаза, и он
продолжал всхлипывать.
-- В чем дело? --повторила она.--Не могу ли я вам помочь?
-- Нет,-- ответил он.-- Чем вы можете помочь мне? У меня стерты ноги, я
чуть не сломал позвоночник и устал до смерти. Ну чем вы тут поможете?
-- Ну так что же! -- рассудила она.-- Могло быть и хуже. Подумайте о
тех, кто еще только сошел на берег. Им понадобится около двух недель, чтобы
дотащить свою кладь до того места, куда вы уже добрались.
-- Но мои компаньоны бросили меня и ушли вперед,-- всхлипнул он,
казалось, взывая к ее жалости.-- Я совсем один и не могу сделать ни шага.
Подумайте о моей жене и детях. Они остались в Штатах. О, если бы они сейчас
видели меня! Я не могу вернуться к ним и идти вперед тоже не могу. Это для
меня слишком тяжело. И работать, как лошадь, у меня тоже нет сил. Я не
создан для этого. Уж лучше мне умереть, чем так работать. О, что мне делать?
Что мне делать? -- Почему ваши компаньоны покинули вас?
-- Ведь я не так силен, как они, и не мог несли тачкой же груз, как у
них. Они издевались надо мной и в конце концов бросили меня.
-- Приходилось ли вам раньше испытывать лишения? -- спросила Фрона. --
Нет.
-- Вы выглядите здоровым и сильным человеком. Да и весите не меньше ста
шестидесяти пяти фунтов? -- Сто семьдесят,-- поправил он.
-- У вас вид человека, никогда ничем не болевшего. Вы болели
когда-нибудь? -- Н-нет.
-- А кто ваши компаньоны? Старатели? -- Никогда в жизни ими не были.
Они работали в той же конторе, что и я. Вот это меня и огорчает. Разве вы не
понимаете? Мы знаем друг друга уже несколько лет! И бросить меня только
потому, что я не мог идти так же быстро, как они!..
-- Друг мой,-- и Фрона почувствовала, что в ней говорит
представительница белой расы,--вы не менее сильны, чем они. Вы можете
работать так же, как они, и тащить столько же клади. Но вы слабы духом.
Здесь не место таким. Вы не можете работать, как лошадь, так как вы этого не
хотите. И потому эта страна в вас не нуждается. Северу требуются сильные
люди, сильные духом, а не телом. Тело здесь ни при чем. Возвращайтесь в
Штаты. Здесь вы нам не нужны. Если вы пойдете дальше, вы погибнете, и что
тогда будет с вашей женой и малютками? Продайте ваше снаряжение и
возвращайтесь домой. Через три недели вы будете дома. Прощайте.
Она миновала Овечий Лагерь. Где-то выше в горах под напором подземных
вод рухнул огромный глетчер, и по узкому скалистому ущелью стремительно
неслись вниз сотни тысяч тонн льда и воды. Тропа была еще скользкой от тины,
и люди уныло копошились среди хлама опрокинутых палаток и в ямах, где
хранилось продовольствие. Некоторые из них с лихорадочной поспешностью рыли
землю, и окоченевшие трупы у края дороги без слов объясняли смысл этой
работы. Несколькими
ярдами ниже поток продолжал свое разрушительное дело. Люди спасались от
него бегством, взваливая кладь на выступавшие кое-где камни, с трудом
переводили дух и снова принимались за свою изнурительную работу.
Лучи полуденного солнца залили скалу Весы. Деревьев здесь уже не было,
и от голых камней исходил головокружительный зной. С обеих сторон видны были
полосы льда, чередовавшиеся с голой землей. А над всем этим возвышался
обвеваемый ветрами Чилкут. По его голому неровному склону извивающейся
лентой взбирались люди. Лента эта казалась бесконечной. Она начиналась
внизу, где росли последние карликовые кусты, темной полосой тянулась через
сверкающее ледяное пространство и ползла мимо Фроны, присевшей закусить на
краю дороги. Она поднималась все выше по крутому скату, постепенно становясь
едва различимой, и наконец скрывалась за гребнем горы.
Пока Фрона смотрела на Чилкут, он начал заволакиваться туманом и
облаками; и снежная буря обрушилась на ползущих пигмеев. Дневной свет погас,
водворилась глубокая тьма, но Фрона знала, что где-то там, наверху,
бесконечная цепь муравьев, изнемогая и задыхаясь, продолжает карабкаться в
небо. Ее глубоко обрадовала мысль о вечности человеческого стремления к
власти над природой, и она вступила в эту вереницу людей, выползавшую из
мрака и исчезающую в вихре, который несся ей навстречу.
В тумане, цепляясь руками и ногами за склоны, вскарабкалась она на
вершину потухшего вулкана, могущественного предка Чилкута, и вышла к
пустынному озеру, заполнившему его кратер. По озеру ходили злобные волны,
увенчанные белыми гребнями. Берег был усеян сотнями ям, наполненных
различной кладью, которая дожидалась переправы. Но на воде не было видно ни
одной лодки. На скале стоял ветхий шалаш, покрытый засаленным парусиновым
чехлом. Фрона разыскала его владельца, черноглазого парня с открытым лицом и
энергичным подбородком. Да, он перевозчик, но сегодня он не работает. Озеро
слишком бурно для переправы. Обычно он берет двадцать пять долларов с
пассажира, но сегодня он никого перевозить не будет. Разве он не сказал, что
сегодня слишком плохая погода? Все дело в этом.
-- Но меня-то вы, надеюсь, перевезете? -- спросила Фрона.
Он покачал головой и поглядел на озеро. -- На той стороне волнение еще
сильнее. Даже большим деревянным лодкам не пробраться. Одна с целой кучей
пассажиров рискнула отправиться, так ее отнесло к западному берегу. Я сам
это видел. А оттуда нет тропы. чтобы обойти озеро кругом. И им придется
торчать там, пока не кончится буря.
-- И все-таки они в лучшем положении, чем я. Мое снаряжение находится в
Счастливом Лагере, и я никак не могу остаться здесь.-- Фрона обаятельно
улыбнулась, но ее улыбка ни о чем не просила; в ней не было и следа женской
беспомощности, взывающей к рыцарской поддержке мужчины.
-- Пожалуйста, подумайте еще раз и переправьте меня.
-- Нет.
-- Я заплачу вам пятьдесят долларов.
-- Я сказал -- нет.
-- Уверяю вас, я ничуть не боюсь. Глаза молодого человека загорелись
гневом. Он стремительно обернулся к ней, но, подумав, не произнес тех слов,
которые уже были готовы сорваться с его языка. Она поняла, что неумышленно
задела его, и хотела оправдаться. Но, подумав, так же, как и он, промолчала:
ей показалось, что это был, пожалуй, единственный способ заставить его
уступить. Они стояли против ветра, как моряки на палубе корабля, и упрямо
смотрели друг на друга. Его волосы прилипли ко лбу, а длинные локоны Фроны
разметались и хлестали ее по щекам.
-- Ну, идите, что ли! -- Сердитым движением он столкнул в воду лодку и
бросил в нее весла.--Лезьте! Я перевезу вас, но ваши пятьдесят долларов тут
ни при чем. Я возьму с вас обычную цену, и ни гроша больше.
Порыв ветра подхватил легкую скорлупку и отнес ее футов на двадцать в
сторону. Брызги окатывали их непрерывным дождем, и Фрона сразу же взялась за
черпак.
-- Нас, вероятно, отнесет к западному берегу! -- закричал он, налегая
на весла.--И вы здорово прогадаете.-- Он свирепо посмотрел на нее.
-- Нет,-- возразила она,-- это будет печально для нас обоих: придется
провести ночь под открытым небом без одеял и огня. Но, по-моему, этого не
случится.
Фрона вышла из лодки на скользкие камни, помогла втащить ее на берег и
вычерпать из нее воду. Со всех сторон их окружали голые скалы. Не
переставая, сеял мокрый снег, сквозь пелену его в сгущающихся сумерках с
трудом можно было разглядеть несколько ям, наполненных водой.
-- Вам надо торопиться,-- сказал перевозчик, поблагодарив ее за помощь
и сталкивая лодку в воду.-- Отсюда до Счастливого Лагеря две мили ходьбы в
гору. До самого места нет ни деревца. Отправляйтесь скорее. Прощайте.
Фрона пожала ему руку и сказала: -- Вы храбрый человек.
--О, я не думаю.-- Восхищенно посмотрев на нее, он ответил ей сильным
рукопожатием...
Дюжина безобразных палаток стояла у самой опушки леса. Это и был
Счастливый Лагерь. Уставшая за день Фрона брела от палатки к палатке. Ее
мокрое платье прилипло к телу, и ветер яростно швырял ее из стороны в
сторону. В одном месте через парусиновый полог до нее донеслась отборная
брань. Фрона была уверена, что это Дэл Бишоп. Но, заглянув внутрь, поняла,
что ошиблась, и побрела дальше, пока не оказалась у последней палатки
лагеря. Чуть приподняв край полотнища, она увидела при мигающем свете свечи
лишь одного мужчину. Он стоял на коленях и с увлечением раздувал огонь в
закоптелой юконской печке.
ГЛАВА IV
Фрона отстегнула низ палатки и вошла. Мужчина продолжал раздувать
огонь, не замечая ее присутствия. Фрона кашлянула, и он поднял на нее
покрасневшие от дыма глаза.
-- Так,-- сказал он довольно небрежно.-- Пристегните полотнище и
устраивайтесь поудобнее. Затем он снова принялся за свое дело. "Он
гостеприимен, этого нельзя отрицать",-- мелькнуло у нее в голове. И,
выполнив его распоряжение, она подошла к печке.
Охапка карликовых елок, сучковатых и мокрых, лежала сбоку. Фрона хорошо
знала эту ель, которая стелется и извивается в расселинах скал на скудных
пластах наносной почвы и в отличие от других своих сестер редко поднимается
более чем на фут от земли. Фрона заглянула в духовку; убедившись, что она
пуста, наполнила ее мокрыми ветками. Мужчина поднялся с колен, кашляя от
дыма, попавшего в его легкие, и одобрительно кивнул.
Отдышавшись, он обратился к ней: -- Садитесь и сушите ваши юбки. Я
приготовлю ужин.
Он поставил кофейник на край печки, выплеснул в него остатки воды и,
взяв ведро, вышел из палатки. Как только он исчез, Фрона схватила свой
дорожный мешок, и когда он через минуту вернулся, она была уже в сухой юбке
и выжимала воду из мокрой. В то время как он рылся в ящике для провизии,
доставая тарелки и прочие принадлежности для еды, она растянула веревку и
повесила мокрую юбку. Тарелки оказались грязными, и когда он начал их мыть,
она повернулась к нему спиной и быстро переменила чулки. Еще с детства она
знала, что в дороге необходимо заботиться о своих ногах. Поставив мокрые
ботинки на кучу дров за печкой, она обулась в мягкие изящные домашние
мокасины индейского изготовления. Огонь к тому времени разгорелся, и она
решила, что ее белье высохнет на ней.
В продолжение всего этого времени оба не проронили ни слова. Мужчина
молчал и с озабоченным видом занимался своим делом. Фрона решила, что он не
хочет слушать ее объяснений. Казалось, для него не было ничего
необыкновенного в том, чтобы в бурную ночь давать приют молодой женщине,
постучавшей в его палатку. Ей даже это нравилось. Но она не понимала причины
его странного поведения, и это беспокоило ее. Ее не покидало смутное
ощущение, будто ему ясно что-то такое, чего она себе не уяснила. Несколько
раз она собиралась заговорить, но он обращал так -дало на нее внимания, что
она решила и сделать этого.
Он вскрыл топором жестянку с мясными консервами, потом поджарил
несколько кусков копченой грудинки и, отставив сковороду, вскипятил кофе. Из
ящика для провизии он извлек кусок сырой холодной лепешки, осмотрел его с
