произнес он.--Ваш отец Джекоб Уэлз?
-- Да, я дочь Джекоба Уэлза, к вашим услугам. Он понимающе свистнул и
перестал грести. -- Ну, тогда отправляйтесь обратно на корму и подберите
ноги, а то они у вас совсем промокнут,-- распорядился он.-- И бросьте мне
этот черпак.
-- Разве я недостаточно хорошо черпаю воду? -- возмущенно спросила она.
-- Что вы! Вы работаете превосходно! Но, но вы... вы...
-- Я ничуть не изменилась с того момента, как вы узнали, кто я.
Продолжайте грести, это--ваше дело. А я позабочусь о своем.
-- Нет, вы определенно молодчина! -- восхищенно пробормотал Бишоп и
снова налег на весла.-- Так Джекоб Уэлз--ваш отец? Мне бы следовало об этом
догадаться.
Как только они причалили к песчаной отмели, где лежали кипы самых
разнообразных товаров и было полно людей, Фрона задержалась, чтобы пожать
руку своему перевозчику. И хотя рукопожатие женщины, нанявшей лодочника на
работу, было необычным явлением, все же этот поступок соответствовал тому
факту, что она дочь Джекоба Уэлза.
-- Помните, что мой последний кусок хлеба принадлежит вам,-- снова
сказал он, не выпуская ее руки из своей.
--И ваша последняя рубашка тоже! Не забудьте этого!
-- Однако, вы молодец! -- вырвалось у него с последним пожатием
руки.--Будьте уверены!
Ее короткая юбка не стесняла движений, и она с неожиданным
удовольствием заметила, что мелкие шажки, столь обычные для городских улиц,
уже сменились у нее широким, размашистым шагом ходока на дальние расстояния,
шагом человека, привыкшего к труду и лишениям. Не один золотоискатель,
окинув взглядом ее щиколотки и икры в серых гетрах, мысленно подтвердил
мнение Дэла Бишопа. Взглянув же на ее лицо, многие взглядывали еще и еще
раз; это было лицо прямодушного человека и доброго товарища; глаза ее
чуть-чуть светились улыбкой, всегда готовой вспыхнуть, если ей навстречу
улыбнутся другие глаза. И улыбка эта в зависимости от чувств, ее вызвавших,
была то веселой, то грустной, то насмешливой. А иногда свет этой улыбки
озарял все ее лицо, придавая ему выражение искренней заинтересованности и
дружелюбия.
У Фроны было много причин улыбаться, пока она, пересекая песчаную
отмель, пробиралась сквозь толпу по направлению к бревенчатому зданию, о
котором говорила мистеру Терстону. Казалось, время отступило здесь назад и
транспорт вернулся в первобытное состояние. Люди, которые никогда в жизни не
носили ничего, кроме маленьких свертков, превратились в носильщиков
тяжестей. Никто из них не шел выпрямившись, с поднятой головой -- все
двигались, согнувшись в три погибели. Спины этих людей превратились во
вьючные седла, и на них уже начинали появляться ссадины от ремней. Одни
спотыкались под непривычным грузом, ноги их скользили, как у пьяных, и
разъезжались во все стороны, пока у несчастных не темнело в глазах и они
вместе с грузом не сваливались на краю дороги. Другие с плохо скрываемой
радостью грузили свое добро на двухколесные тележки и весело тащили их, но
застревали на первом же повороте, где дорогу загромождали огромные круглые
валуны. Тогда они начинали постигать законы путешествий по Аляске: бросали
тележку или катили ее обратно на берег и продавали там за баснословную цену
последнему сошедшему на берег приезжему. Новички, обвешанные кольтами,
патронами и охотничьими ножами (все вместе не менее десяти фунтов веса),
бодро шагали вперед по дороге, а потом медленно тащились обратно, с
отчаянием бросая всю эту амуницию. Так, задыхаясь и обливаясь потом,
искупали сыны Адама грех своего праотца.
Фрона чувствовала какое-то неясное беспокойство среди этого бурного
потока людей, обезумевших от жажды золота, и даже хорошо знакомая ей
местность, где каждый шаг был связан для нее с воспоминаниями, показалась ей
чужой из-за этих мечущихся, взбудораженных чужеземцев. Даже старые межевые
столбы выглядели совсем незнакомыми. Все было, как прежде, и все было иным.
Здесь, на этом зеленом берегу, где она играла ребенком, где эхо ее голоса,
перекатывавшееся от глетчера к глетчеру, пугало ее, тысячи людей
безостановочно шныряли взад и вперед, вытаптывая нежную траву и нарушая
безмолвие скал. А там дальше, на дороге, были еще тысячи таких же, как они,
и дальше за Чилкутом -- еще тысячи. Вдоль всего побережья Аляски и до самого
мыса Горн еще десятки тысяч властителей ветра и пара спешили сюда со всех
концов земли. Дайя по-прежнему с шумом и грохотом катила в море свои воды;
но ее древние берега были исхожены бесчисленным множеством ног, и люди,
непрерывно шедшие друг за другом, тянули мокрую бечеву, а перегруженные
лодки медленно плыли за ними вверх по реке. Воля людей боролась с волей
реки, и люди смеялись над старой Дайей, все глубже вытаптывая на ее берегах
дорогу для тех, кто придет вслед за ними.
Дверь склада, некогда так хорошо знакомая Фроне, с порога которой она
прежде со страхом наблюдала за необычным для нее зрелищем -- заблудившимся
охотником или торговцем мехами,-- теперь была осаждена галдящей толпой. Где
письмо "до востребования" было когда-то предметом удивления, там, заглянув в
окошко, она увидела груду наваленных до потолка писем. Их-то и требовала с
криками и воплями толпа. Перед складом. у весов, стояло множество людей.
Индеец-носильщик бросал тюк на весы, владелец -- белый что-то отмечал у себя
в записной книжке, и наступала очередь следующего. Каждый тюк был обвязан
ремнями и ждал носильщика для тяжелого перехода через Чилкут. Фрона
пробралась вперед. Ее интересовал груз. Она вспомнила те дни, когда каждый
тюк обходился старателю или торговцу в шесть центов, то есть сто двадцать
долларов за тонну.
Какой-то новичок, взвешивавший свою кладь, справился в своем
путеводителе. "Восемь центов",-- сказал он, обращаясь к индейцам. Индейцы
презрительно расхохотались и хором ответили: "Сорок центов!" Лицо новичка
вытянулось, и он с беспокойством посмотрел вокруг. Уловив сочувствие в
глазах Фроны, он. казалось, смущенно уставился на нее. В действительности он
вычислял, во что обойдется кладь в три тонны при оплате по сорок долларов за
сто фунтов.
-- Две тысячи четыреста долларов за тридцать миль! -- воскликнул
он.--Что мне делать?
Фрона пожала плечами.
-- Лучше платите по сорок центов,-- посоветовала она,-- а то они сейчас
снимут ремни.
Человек поблагодарил ее, но вместо того, чтобы послушаться совета,
продолжал торговаться. Один из индейцев вышел вперед и начал снимать ремни.
Новичок заколебался, и в тот момент, когда он уже готов был уступить,
носильщики подняли цену до сорока пяти центов. Слабо улыбнувшись, он кивнул
головой в знак согласия. В это время к ним подошел еще один индеец и стал
что-то взволнованно шептать. Раздался радостный возглас, и, раньше чем
новичок успел сообразить, в чем дело, индейцы отвязали свои ремни и ушли,
распространяя радостную весть, что цена за доставку груза на озеро Линдерман
стала пятьдесят центов.
Толпа, стоявшая у склада, вдруг заволновалась. Люди возбужденно
перешептывались, глаза всех обратились на трех человек, приближавшихся к
складу. Все трое ничем не отличались от прочих золотоискателей. Они были
плохо одеты, даже обтрепаны. Где-нибудь в другом месте они немедленно были
бы задержаны полицейским и арестованы за бродяжничество.
-- Француз Луи,--стало передаваться из уст в уста.-- Имеет три заявки
на Эльдорадо,-- сообщил Фроне ее ближайший сосед.-- Они стоят по крайней
мере десять миллионов.
Вид француза Луи, шагавшего несколько впереди своих товарищей,
совершенно не соответствовал этим словам. Где-то в дороге он потерял свою
шапку и небрежно обвязал голову потертым шелковым платком. Несмотря на свои
десять миллионов, он сам нес на широких плечах свой багаж.
-- А тот с бородой-- Билл Свифтуотер, тоже король Эльдорадо.
-- Откуда вы это знаете? -- недоверчиво спросила Фрона.
-- Откуда я знаю?!--воскликнул ее собеседник.-- Да его портрет был
помещен во всех газетах, вышедших за последние шесть недель. Смотрите! -- Он
развернул газету.-- Очень похожий портрет. Я так часто смотрел на него, что
узнаю его рожу из тысячи.
-- А третий кто? -- спросила она, безмолвно подчиняясь его авторитету.
Ее собеседник поднялся на цыпочки, чтобы лучше видеть.
-- Не знаю,-- сознался он грустно и хлопнул по плечу своего соседа.--
Кто этот худощавый, бритый, в синей рубашке и с заплатой на колене?
В то же мгновение Фрона радостно вскрикнула и бросилась вперед.
-- Мэт! -- позвала она.-- Мэт Маккарти! Человек с заплатой сердечно
пожал ей руку, хотя не узнал ее, и посмотрел на нее недоверчиво.
-- О, вы не узнаете меня! -- растерялась она.-- Нет, нет, не смейте
говорить, что узнали. Если бы здесь не было столько зрителей, я обняла бы
вас, старый медведь!
-- И вот Большой Медведь пошел домой к Маленьким Медвежатам,--
размеренно начала она.-- И Маленькие Медвежата были очень голодны! И Большой
Медведь сказал: "Угадайте, что я вам принес, детки?" И один Маленький
Медвежонок сказал, что это ягоды, а другой сказал, что это лосось, а третий
сказал, что это дикобраз. Тогда Большой Медведь рассмеялся: "Уф! Уф! -- и
сказал: -- Нет, это замечательный, большой, жирный человек!"
По мере того как он слушал, его взгляд прояснялся. А когда Фрона
кончила, лицо его сморщилось, и он засмеялся каким-то особенным тихим
смехом.
-- Я вас определенно знаю,-- сказал он,-- но никак не могу вспомнить,
кто вы такая.
Она указала на склад и робко посмотрела на него. -- Вспомнил! --
Отступив на шаг, он осмотрел ее с головы до ног, и неожиданно на лице его
отразилось разочарование.--Не может быть! Я ошибся. Вы никогда не могли бы
жить в этой лачуге. И он ткнул пальцем в направлении склада. Фрона энергично
закивала головой. -- Так это все-таки вы? Маленькая сиротка с золотыми
волосами, которые я так часто расчесывал? Маленькая чародейка, бегавшая
босиком по этим самым камням? -- Да, да! --радостно подтвердила она.
-- Маленький дьяволенок, стащивший упряжку и отправившийся в самый
разгар зимы через Ущелье, чтобы посмотреть, где конец света. И всему виной
были волшебные сказки старого Мэта Маккарти!
-- О, Мэт, милый старый Мэт! Помните, как я отправилась плавать с
сивашскими девочками из индейского лагеря?
-- Я вытащил вас за волосы из воды? -- И потерял новенький болотный
сапог! -- Ну, конечно, помню. Это был возмутительный, бесстыдный поступок! Д
сапоги стоили десять долларов в лавке вашего же отца!
-- А потом вы отправились через Ущелье в глубь страны, и мы больше
ничего о вас не слышали. Все думали, что вы умерли.
-- Да, я помню этот день. И вы плакали на моих руках и не хотели
поцеловать на прощание вашего старого Мэта. Но в конце концов вы все-таки
поцеловали,--торжествующе добавил он.--Когда вы поняли, что я действительно
ухожу. Какая вы были тогда крошка!
-- Мне было только восемь лет.
-- Двенадцать лет прошло. Двенадцать лет я провел в глубине страны, ни
разу оттуда не выбравшись. Вам теперь должно быть двадцать лет? -- И я почти
с вас ростом,-- прибавила Фрона. -- Славная из вас получилась женщина --
высокая, стройная...-- Он критически осмотрел ее.-- Не мешало бы вам только
быть немного полнее, по-моему.
-- Ни в коем случае,-- запротестовала она.-- Не в двадцать лет, Мэт!
Пощупайте мою руку и вы увидите...--Она согнула руку и показала ему, как
вздулся ее бицепс.
-- Мускулы ничего себе,-- с довольным видом согласился он, осмотрев.--
