- Ну не волнуйтесь так! Пусть они себе пишут. Главное, что в вашем
сердце написано.
Я чувствовал, что волна моих эмоций разбилась на мелкие брызги,
которые тут же и исчезли. Протянув руку, представился.
- Андрей Дубровский, - ответил он мне.
- Неужели тот? - вырвалось у меня.
- Да нет, только тезка, - он усмехнулся.
Мы присели на стулья. Я смотрел на него и думал, что он, а точнее его
манера говорить и вести себя вполне соответствуют его имени. Андрей
Дубровский. Именно таким можно представить себе Пушкинского героя:
печальное и величественное лицо, располагающее к себе.
- Откуда вы? - спросил Андрей.
- Из Москвы.
- А я из Таджикистана, из Душанбе, - негромко пояснил он мерным
голосом, скорее подходящим проповеднику. - Уже год, как в Германии. Я
работал здесь по контракту футбольным тренером. Потом он закончился, и мне
сказали, что я могу подписать новый, но нужно ехать в Москву и там ждать
полгода. Я вернуться не могу, вот и приехал сюда.
- А вы, простите, - русский? - осторожно тронул я его нацтему.
- Да, мои родители в войну, в оккупацию попали в Таджикистан, но я
свободно говорю по-таджикски. Жена у меня тоже русская, но она осталась в
Душанбе.
Признаться честно, он был превым человеком из Таджикистана, которого
я видел в своей жизни, и, хоть это и не в моих правилах, позволил себе все
же его расспросить о том, что меня давно уже интересовало.
- А как там у вас было, в Душанбе?
- О! - восхищенно ответил он. - Это прекрасный город! - потом добавил
с печальной ноткой. - Был прекрасный. Сейчас все изменилось.
Его глаза затуманились и, опустив взгляд на руки, он продолжал ровным
голосом:
- Это было действительно прекрасное место. Много русских. Знаете,
таджики - это в основном сельские жители. Название "Душанбе" переводится с
местного примерно как "торговое место". Таджики там поначалу не жили.
Потом лишь появились торговцы, те, кто управляют, потом интеллигенция. Еще
при царе, потом при советской власти туда стали съезжаться русские. Они
прекрасно сживались с таджиками. Те говорили, конечно, между собой, что
русские - плохо. Но, знаете, я часто бывал у них в селах, в гостях. Они
встречают тебя, как важного человека, хоть ты им и незнаком. Режут барана,
поют вином, очень много. Мне часто говорили: "Оставайся, мы тебе жену
найдем красавицу". Было хорошо.
Когда он рассказывал, его лицо светилось. Видимо его мысль сейчас
коснулась каких-то прияных воспоминаний. Но, вдруг, оно опять помрачнело.
- Потом все разрушилось за один день. Таджиков натравили на чужих.
Они боролись за власть, а мы оказались лишь козлами отпущения. Нас -
русских - много, и мы - не стадо телят. Мы знали, что защищать нас некому.
Мужчины взяли автоматы в руки, чтобы защитить свои семьи.
- А вы, Андрей?
- Да. Я тоже держал оборону с автоматом. Они стреляли в нас, и мы
стреляли в них. Но вы знаете, Павел, именно в те часы мне не давала покоя
одна мысль. Они, таджики - мусульмане. Их позвали под предлогом, что вера
требует уничтожить неверных. Они готовы убивать людей, женщин и даже
детей. Они хотели резать, видеть кровь.
В глазах Андрея застыл ужас и боль. Он и сейчас видел все это в
жутких кадрах памяти.
- Поймите, у нас тоже есть оружие. У нас даже было моральное
оправдание убивать, ведь на нас напали. Но мы не хотели этого. Мы
показали, что можем, но не сделаем этого просто так. И они поняли, что мы,
русские жили в мире, что нам не нужна смерть таджиков. Но, когда это
случилось, было уже поздно. Они стали воевать и с нами и между собой. И,
знаете, в тот самый момент я понял великое значение нашего Бога.
Тему Бога я не ставлю в список любимых, и меня слегка передернуло.
Андрей это заметил и покачал головой.
- Нет, нет! Вы не правильно поняли. Я не уверовал в чудесное спасение
божественной силой. Нет, я не говорю о Боге, висящем на картинке настенке,
я говорю о подлинном христианском Боге, родившем нашу мораль две тысячи
лет назад и принесшим в наши сердца доброту. Это он призвал любить
ближнего своего. Магомет тоже создал великую религию, но она стала
жестокой, она не видит Бога, кроме аллаха, и всех, кто с этим не согласен,
призывает убивать.
- Вы во многом правы, Андрей, но вспомните, что история христианства
и его распространения тоже писана кровью.
- Конечно! - разволновался он. - Конечно! Вы понимаете, до нашей эры
человечество жило в возрасте детства. Все было очень просто: черное-белое,
теплое-холодное. Люди убивали людей, не задумываясь, люди умирали, не
задумываясь. Иисус повернул мир, привнеся в сердце человека сомнение.
Сомнение - это причина сесть и задуматься. Сомнение толкает человека на
поиск истины. Иисус привел людей в новый возраст - молодость, - сила
убеждения гремела в его голосе. - Да, история веры в Христа писана кровью,
но кровь эта пролита для того, чтобы мы - ристиане пришли к пониманию
заповедей Иисуса. Сегодня христиане ищут мира, а последователи Магомета
совсем не изменились. А ведь прошло полторы тысячи лет, а это -
достаточное время, чтобы повзрослеть.
Я смотрел на него и чувствовал огромную притягательную силу этого
человека. Он как бы весь светился изнутри.
- Сегодня мы с вами живем в великое время, - продолжал Андрей. - С
рождения Христа прошло две тысячи лет. Семя, брошенное тогда, принесло
свои плоды. Теперь человечество готовится перейти в новый возраст -
зрелость. Быть может мы живем в годы нового Христа, и он принесет нам
нечто абсолютно новое. Человек учится познавать мир глубже и глубже и ищет
свое место в нем. Человек должен любить людей, лишь животные борятся с
себе подобными. Человек отличается от них тем, что помогает друг другу,
только тогда он - человек, а не вид Гомо Сапиенс. Помогать друг другу,
любить добро - вот тот путь, по которому должен идти каждый. Я не боюсь
божьего суда. Здесь, в этой жизни, до него не близко. Но я боюсь пройдя
жизнь, в старости спросить себя: "Что есть истина?", - и не иметь ответа.
- Любить ближнего, понимать другого... Да, я согласен. Я люблю свою
семью, родителей, друзей. Но как быть с врагами? Их любить сложно, как
минимум на взаимность рассчитывать не приходится.
- Врагами не рождаются, ими становытся. Воевать - это великое
искусство. Но гораздо более великое искусство остановить войну. У вас есть
своя гордость и вы считаете, что боретесь за правое дело, но ваш враг
считает так же. Остановитесь, задумайтесь! Так ли уж неправ ваш противник?
В любой войне нужны, как минимум, две стороны. Остановитесь, и вашему
вчерашнему ненавистнику завтра будет не с кем воевать. Подайте ему руку
дружбы первым и поверьте: ее пожмут. Ведь ваш враг - тоже человек, такой
же, как и вы. Конечно, - продолжил он. - Бывает по разному. Бывают такие,
которые творят зло ради зла. Они могут убивать людей физически, могут
убивать их морально. Таких надо уничтожать, без жалости, - он взглянул
опять куда-то вдаль и неожиданно произнес. - Вы знаете, у меня жена там
осталась, в Душанбе. Сейчас город блокирован, выпускают по несколько семей
в день. Я не знаю, выпустят ли ее? Когда?..
Его лицо опять посерело.
Объявили посадку на автобусы. Наш путь лежал обратно в лагеря. Андрей
крепко пожал мне руку и сказал:
- Я вижу, что вы - очень добрый человек, но в глазах у вас усталость.
Вы тоже, наверное, много видели. Каждый идет своим путем, но помните,
всегда есть еще один, не очень простой, но самый верный: протяните руку
первым.
Он повернулся и пошел. В его облике было что-то доброе и спокойное,
но еще на нем лежала печать печали...
Автобус вез нас назад к нашему временному жилищу через пейзаж
сменяющих друг друга деревень, полей и перелесков. Я молчал, думая об
услышанном.
Нет, не первый раз слышал я эти идеи, они уже не новы давно. Я думал
о том, что еще полгода назад, просто посмеялся бы над ним. Все, чему я
научился за последнее время - это лишь способы ставить подножку другим.
Победил соперника, и ты - король, нет - оказался в грязи. Нет жалости и
человек человеку - волк. Таковы правила игры. Даже от тех, кто тебе
совершенно не нужен и не мешает, ждешь каждую минуту подвоха. Перестаешь
доверять всем, кроме себя. И в один прекрасный момент понимаешь, что
заработал себе полк врагов, а друзья становятся просто знакомыми. Наконец,
начинаешь ощущать себя в трясине, из которой вырваться нельзя. Нервы
работают на пределе, вокруг замечаешь лишь озлобленные лица. Под конец дня
подавляешь в себе желание найти на помойке автомат и пострелять по живым
мишеням. И выхода отсюда нет.
Но сейчас мне показалось вдруг, что все могло пойти и иначе. Что
принесла мне некогда столь желанная жизнь? Азарт хождения по краю
пропатси? Богатую жизнь? Да, но это не принесло мне согласия с самим
собой. Раз за разом я задавал себе вопрос: "А что дальше?" Жизнь ли это
человеческая, весь результат которой, - запись на свой счет все большего и
большего количества врагов. Может нужно было давно протянуть им руку, а
может и, вообще, начать жить по-новому? Может быть... Но что прийдет за
этим?
На следующее утро, первый раз за все время, что мы в лагере, нас
никуда не повезли. Все официальные мытарства были закончены. Можно было
приступать к свободной программе и на этот раз тянуть нудоту по своему
разумению. Теперь не нужно просыпаться в семь утра. Позволив себе
подрыхнуть, встал ближе к полудню. Хотя мы и познакомились с жизнью
местного общества в какой-то степени, но теперь появилась вынужденная
возможность рассмотреть все с утра до вечера в подробностях.
Чувствуя себя хорошо выспавшимся, бодрой походкой я направился в
ватерклозет и умыться. Это место не зря считается особой
достопримечательностью лагеря. Разделение на мужской и женский, если и
существовало когда-то, то до наших времен воспоминания об этом факте
история не донесла. Для людей с определенными комплексами поход в туалет
превращался втрагедию жизни. Я благодарил Бога, что он воспитал меня
разгильдяем и, вложив в душу кучу других недостатков, про этот забыл.
После утренних процедур неисповедимые пути завернули меня в 33-ий
номер, находившийся в непосредствевнной близости. Постучавшись, повернул
ручку и зашел. Мерное посапывание трех спящих людей стало единственным
приветствием. Юра, Леня и Борис спали. Леня занимал нижнюю кровать, а двое
его "сокамерников" расположились на верхнем этаже. Я нарочно с шумом сел
на стул. Сверху, резко поднявшись, посмотрел расплывчато-ошарашенными
глазами Боря. Сообразив, что происходит, он обегченно откинулся на
подушку.
- Ну надоели! - с противоположного верха сонно простонал Юра. -
Сколько время?
- Вот-вот двенадцать, - укоризненно пояснил я.
- Ну вот! Можно еще полчаса спать! - он недовольно открыл глаза. -
Такая рань! Кто сейчас встает!
- Когда еда? - поинтересовался я, игнорируя его выступление.
- Ну, только двенадцать! - он скрипел недовольно со своего верха. -
Еда с полдня, но раньше полпервого там делать нечего: толпа!
- Ладно. Я пошел вниз, очередь занимать, а вам напоследок мудрость:
"Лень губит человека и отдаляет от него немецкий паспорт!"
- Чья мудрость?
- Моя мудрость!
В азюле, как мы называли наш лагерь, жизнь только начиналась. Люди,
потрепанные долгим сном, вылезали из своих нор - комнат и двигались, как
зомби, держа в руках подносы к столовой, находившейся на превом этаже. Я
прихватил свой тоже и тронулся за пайком. "Столовая" - это, конечно,
