- Проклятье! Проклятье! - Юра почти кричал и собрался ударить по
деревянной переборке, однако потом передумал.
Наконец, первый полицейский оставил телефон и подошел к ним.
- В чем проблема?
- Виза плохая - авторитетно заявил Юра и протянул паспорт, в котором
и вправду значилось, что с визой проблемы.
- Плохо - ответил полицейский, мельком взглянув на паспорт. - И что?
- Виза совсем плохая! - с истерикой в голосе повторил опять Юра.
- Плохо. Вам нужно продлить ее в понедельник.
- Что? - спрашивающими глазами он посмотрел на служащего.
- Завтра вы должны взять новую, - повторил полицейский, показав
жестом что-то, и опять улыбнулся.
- Что он сказал? - спросил Леня.
- Он сказал, что ее нужно завтра продлить - и добавил, обратившись
опять к полицейскому. - Виза плохая, мы лететь назад в Ригу.
- Жаль, счастливого пути.
Они посмотрели друг на друга.
- Полиция должна нас везти в Ригу, - с плачем в голосе почти закрчиал
Юра.
- Нет, нет! - полицейский засмеялся. - До свидания - он отвернулся,
давая понять, что все сказал.
Они вышли из участка. Юрин голос по детски дрожал. В эту минуту
отчаяния парень был похож на теленка, отбившегося от стада, а не на
ветерана морской пехоты.
- Такого не может быть! Они должны нас посадить и дать поесть.
Следующий участок оказался похожим на первый.
- Я потерял все свои деньги, виза конец! - опять заявил, входя, Юра.
Полицейский флегматично посмотрел на паспорт, потом написал что-то на
бумажке и протянул ребятам.
- Это документ на сегодня и завтра, - пояснил он, помогая себе
руками. - Завтра получите новую визу.
- Но вы не имеете права! - в отчаянии взревел Юра. - Вы нас обязаны
отправлять, сажать...
Им помогли выйти.
На улице холодало, часы показывали одиннадцать вечера. Юра плачущим
голосом говорил:
- Они - идиоты! Идиоты, дураки, сволочи! Я есть хочу! Пойдем на
вокзал.
На вокзале полицейский участок прятался в темном улглу. Юра открыл
дверь и, войдя, бросил паспорта на стол и выпалил:
- Я потерял свои деньги, у меня нету визы - после этого он с
решительным видом уселся на стул и уставился на полицейского.
- Ну и? - ответил тот.
Юра взвыл.
Еще полчаса пытплись их уговорить или заставить уйти, но те твердо
сидели и уходить не собирались. Когда у полицейских терпение лопнуло, один
из них куда-то позвонил, потом взял фуражку и позвал с собой, поманив
пальцем.
- Леня, они хотят нас из участка выманить и там оставить! Нет! - Юра
дрожа взирал на немцев затравленным взглядом молодого волчонка и крикнул
им. - Я хочу в камеру! - покачал при этом для пущей убедительности головой
и показал пальцами решетку.
- Идем, идем! Красный крест! - их опять поманили.
Так они попали в гостиницу красного креста. Кормили там, как в
ресторане и три раза в день, много колбасы, мяса, фрукты, пироженные. В
комнате душ, каждый день свежее белье.
Тепреь они шли вдоль торгового ряда и мерно разговаривали. В основном
Юра.
- Это магазин мы уже видели, а в том, следующем, "Херти" красивей.
- Но мы его уже три раза видели - Ленино лицо имело кислое выражение
как от лимона, хотя на самом деле причиной тому был Юра.
- Тогда пойдем гулять к вокзалу: там порники.
- Нас уже два раза оттуда гоняли, потому что у тебя денег нет. И,
вообще, нас в Кресте лишь две недели держать будут. Куда потом пойдем?
- Куда?.. По большому счету мне здесь нравится, в Германии этой.
Кормят, поят, не надо ничего делать. Я думаю пока здесь остаться. Ты
помнишь, русский нам говорил, что есть какой-то азюль, и туда можно
сдаться, там просить убежище, они дают жить в лагере, кормят...
- Тебя в лагере нарядят в робу и будут кормить кашей каждый день.
- Не трепи! Этот мужик тоже на азюле, и говорил, что все там
нормально. Я завтра тоже туда поеду, это где-то в городе Швальбах.
Видели ли вы когда-нибудь дорогу на Швальбах?
Нет?
Ничего не потеряли!
На окраине одного из пригородов Франкфурта - Швальбаха, правительство
земли Гессен устроило лагерь, где принимает тех, кто по каким-то причинам
решил назвать себя в Германии политическим беженцем, а проще говоря
азюлянтом. Стоит он, отделенный от города автобаном, рядом с бывшей базой
американской армии. Приехать сюда можно по разному, но в основном, все
добираются до станции городской электрички "Эшборн Зюд". Дальше дорогу
знать не надо. Туда идет нескончаемый поток. Сразу понимаешь, кто это.
Здесь люди всех рас, спокойно или взволнованно шагающие за билетом в новый
мир. Путь лежит мимо величественных зданий Бундесбанка, Комерцбанка,
других, не менее уважаемых фирм, названия которых, впрочем, ничего не
говорят искателям новой жизни. А фирмачи смотрят на толпу, в свою очередь
не понимая, что тех сюда влечет.
Народная тропа подводит к изумительному пейзажу из брошенных бараков,
бетонных строений и других сооружений, назначение которых было явно
непонятно даже их создателям, иначе они бы постарались придать им более
практичный вид.
По этой дороге, покрытой асфальтом и украшенной пирамидами
современности, шел человек в кожаном пальто и с дипломатом в руках. Он
двигался неспеша, помахивая чемоданчиком и делая вид, будто прогуливается,
отдыхая после трудного дня. Странным в нем кажется лишь потрепанное пальто
и подозрительно бегающие глаза.
Вдруг, он неожиданно остановился и как бы нечаянно уронил на землю
платок. Наклонился, взял его и вместе с ним, правда, совершенно незаметно
постороннему глазу, поднял и бычок - большой, сочный, уже третий за утро.
Это - был несомненно хороший улов. Его лицо ярко просияло от самой мысли о
такой редкой удаче.
Впереди на неровно сложенных блоках сидели два парня и говорили о
чем-то. Речь была русская, в основном матерная. Подойдя к ним, мужчина в
пальто обратился, слегка смущаясь.
- П-простите, вы не в лагерь сдаваться?
- Да, - кивнули те и осмотрели появивешегося субъекта с надменным
видом.
- Вы знаете, куда идти? - опять спросил мужчина вежливым голосом.
- Да, - белобрысый кивнул с видом знатока. - Идемте с нами, мы тоже
на азюль. Я - Юра, он - Леня, - представились ребята.
- Я Борис. Борис Юрченко.
Железные ворота забора, окружавшего лагерь, охранялись усиленным
отрядом полиции. По эту сторону ворот выстроилась толпа народа, принявшая
форму очереди спешившей получить свой кусок свободы за решеткой. Все
твердо уверены, что войдя за нее, они уже станут свободными полугаржданами
этого государства. По ту сторону шумит толпа уже "освобдившихся".
Рядом с воротами пристроился приземистый домик с одним окошком. Туда,
в это окошко и опускают приходящие дрожащей рукой свой паспорт. Очередь
движется очень медленно. Служащий с добрым лицом, несущим отпечаток
общенемецкой любви к приезжающим, берет документ, что-то там в нем долго
смотрит, потом кидает к себе в ящик и машет рукой: "Проходи". После чего
отходит от окошка с усталым видом и подходит перекинуться с сидящими там
же полицейскими парой слов. Затем, вздохнув, возвращается на свой пост,
чтобы опять выполнять свою тяжелую и ответственную работу.
К окошку подобрался высокий негр. Его соседи по очереди уже успели
понять из отдельно усваиваемых фраз, что он из Ганы.
- Ну! - торопит его дежурный немец своим голосом не терпящим
возражения и ненавидящий чужих проволочек. Уроженец Африки стоит и смотрит
на него широко открытыми глазами. - Ну! Паспорт!
Тот, опомнившись, дал паспорт. Служащий рассмотрел его и бросил в
коробку.
- Заходи!
Негр входит. Перед ним расстилается большой двор, переходящий в
улицу, вдоль которой стоят разного рода и вида строения, напоминающие
концлагерь. Видимое в открытые окна неисчислимое количиство задейстованных
компьютеров создают неожиданный контраст с первым впечатлением и
успокаивают: здесь как минимум, компьютеризованный концлагерь.
- Ждать там! Ну, давай, быстро пошел! - один из полицейских машет
неопределенно в сторону отдельно стоящего здания. Рядом в будке заливаются
лаем три овчарки, раздражаясь совершенно демократично на представителей
всех рас.
Внутри большого двухэтажного здания находится огромный холл, от
которого во все стороны расходятся многочисленные коридоры и кабинеты, в
которых прячутся работники. Он плотно забит людьми: черными, белыми,
желтыми, бесцветными, многоцветными и другими. Белые, одетые бедно или
совсем плохо перемешаны с высокими и статными неграми в добротных
костюмах. Яркие красочные курдско-турецкие платья мелькают между грязными
и порванными албанскими куртками. Там группа вьетнамцев вызывает явное
неудовольствие маленького турка, делающего вид, что он - султан всего
этого сброда. Ему есть на ком выместить свое неудовольствие - в углу
жмуться к стенке человек десять женщин и детей, все совершенно непонятных
возрастов, и совершенно очевидно его семья. Лица у собравшихся радостные и
облегченные. Они уже пережили тысячекилометровые путешествия, потратили
деньги, перешли вброд реки, нелегально пересекли границы. Все это позади.
Они в долгожданном месте, о котором столько мечтали, грезили в беспокойных
снах. Можно смеяться, говорить друг с другом обо всем, понимая и не
понимая. Ведь впереди совершенно точно, - счастье, богатство! Сейчас можно
быть беспечным.
Стоит адская какофония голосов, такая, какую, наверное, услышал
Всевышний, когда в Вавилоне покарал людей разными языками и наречиями. Но
нынешние потомки Адама оказались смышленней и научились находить общий
язык. Теперь здесь галдело нечто ужасное, периодически прерываясь детскими
истериками.
Вдруг над толпой пронеслось одно единственное слово, исковерканное
интонациями и акцентами и выученное в немецком языке первым: "Эссен!"
Толпа качнулась и лавиной бросилась в одну сторону, где появился человек,
держащий в руке пачку бумажек. Гул голосов стал еще более сильным и
взволнованным. Но мужчина, державший бумаги, был весьма опытен в усмирении
этого человеческого стада. Он просто стоял и молчал, смотря отсутствующим
взглядом в никуда. Ропот, шум постепенно смолкли. Тогда он принялся
негромким голосом читать имена и фамилии, написанные на бумажках. Когда
названный объявлялся, ему выдавали документ. Счастливчик с гордым видом
человека, который смог обмануть других и получить талон на еду раньше,
важно, но постепенно ускоряя шаг, направлялся он к столовой засвоей
порцией обеда. По мере того, как толпа редела, ропот усиливался. Те, кто
еще не получили причитающегося, бурчали громче и громче, боясь, что их
забыли или что не хватит еды. Но уже через пятнадцать минут в том же холле
все собрались назад и с довольными физиономиями уплетали выданный паек.
Голосов почти не слышно, лишь звук, создаваемый парой сотен одновременно
жующих ртов плывет над залом.
Юра, Леня и Борис устроились вместе на длинной лавке и спокойно
поедали свой обед, каждый расправлясь с ним по-своему. В твердой тарелке
из фольги лежал горячий гуляш с картошкой. Они имели ужасно
соблазнительный вид. Человеку, умеющему по-настоящему ценить еду после
долгого недоедания, проглотить такую порцию не позволит душа. Он скорее
будет молится на нее, а потом наслаждаться каждым граммом пищи. Мясо
оказалось свежим, нежилистым, картошка пахла картошкой. Ко всему этому
дали еще литровую пачку сока и сладкий йогурт с кремом.
Пережевывая со знанием дела, неспеша, русская компания
перебрасывалась словами. Юра, как всегда, задавал тон.
