нижняя рубашка, которую она жутко обожала. Но самое ужасное, что Малин
тоже обожала эту рубашку. И каждое утро бабушка и Малин ругались, кто из
них ее наденет. Под конец они сговорились, что будут носить ее через
день, по очереди, ну, чтобы по справедливости! Но подумайте только, ка-
кой ведьмой могла быть Малин! Иногда она, бывало, прибежит, даже когда
был бабушкин черед надевать рубашку, и скажет: "Не видать вам брюквенное
пюре на сладкое, если не дадите мне надеть розовую нижнюю рубашку". Хи!
И как вы думаете, что оставалось бабушке? Ведь брюквенное пюре было ее
любимым блюдом. И ей приходилось отдавать Малин рубашку. А потом, стоило
Малин отхватить рубашку, как она сразу становилась как шелковая, доб-
ренькая-предобренькая. Она тут же выходила на кухню и принималась взби-
вать брюквенное пюре, да так усердно, что только брызги по стенам лете-
ли.
На мгновение в комнате наступила тишина. Но затем фру Александерссон
сказала:
- Я не до конца уверена в этом, но сильно подозреваю, что моя Хильда
нечиста на руку. Я точно заметила, что некоторые вещи пропадают.
- Малин... - снова завела Пиппи, но тут фру Сеттергрен решительно
сказала:
- Дети, немедленно поднимайтесь в детскую.
- Да, но я только расскажу, что Малин тоже воровала, - сказала Пиппи.
- Как сорока! Открыто и бессовестно. Бывало, она встанет среди ночи и
немножко поворует, иначе, говорила она, ей спокойно не заснуть. А один
раз она стибрила бабушкино пианино и засунула его в верхний ящик своего
бюро. Она была очень ловка, и бабушка всегда восхищалась ею.
Но тут Томми с Анникой взяли Пиппи под руки и потащили вверх по лест-
нице. Дамы пили уже по третьей чашке кофе, а фру Сеттергрен сказала:
- Я вовсе не собираюсь жаловаться на мою Эллу, но фарфор она бьет,
это точно.
На верхней ступеньке лестницы снова показалась рыжая головка.
- Кстати о Малин, - сказала Пиппи, - может, вам интересно, била она
фарфор или нет? Так вот, можно утверждать: била. Она выбрала себе специ-
альный день на неделе, чтобы бить фарфор. Бабушка рассказывала, что это
бывало по вторникам. И вот уже около пяти утра во вторник слышно было,
как эта крутая девица бьет на кухне фарфор. Начинала она с кофейных ча-
шечек и стаканов и других более мелких предметов, а затем уничтожала
глубокие тарелки, потом мелкие, а под конец - блюда для жаркого и супо-
вые миски. И до самого обеда, рассказывала бабушка, в кухне такой звон
стоял, что просто сердце радовалось. А если у Малин находилось немного
свободного времени и после обеда, то она шла в гостиную с крохотным мо-
лоточком и кокала им античные восточноиндийские тарелки, развешанные по
стенам. А по средам бабушка покупала новый фарфор, - сказала Пиппи и ис-
чезла с верхней ступеньки лестницы, как попрыгунчик в коробке.
Но тут терпение у фру Сеттергрен лопнуло. Она взбежала по лестнице,
потом вошла в детскую и направилась прямо к Пиппи, которая только-только
начала учить Томми стоять на голове.
- Ты никогда больше не придешь сюда, - заявила фру Сеттергрен, - если
будешь так плохо вести себя.
Пиппи удивленно посмотрела на нее, и глаза ее медленно наполнились
слезами.
- Так я и думала, что не умею вести себя! - сказала она. - Не стоило
и пытаться, мне все равно никогда этому не научиться! Лучше бы мне ос-
таться на море!
С этими словами она сделала книксен фру Сеттергрен, попрощалась с
Томми и Анникой и стала медленно спускаться по лестнице.
Но и дамам тоже пора было идти домой. Пиппи уселась на ящик для галош
в прихожей и стала смотреть, как дамы надевают шляпы и плащи.
- Как обидно, что вам не по душе ваши служанки, - сказала она. - Вам
бы такую, как Малин. "Другой такой мировой девицы на свете нет", - всег-
да говорила бабушка. Подумать только, однажды на Рождество, когда Малин
надо было накрыть стол и поставить туда целиком зажаренного поросенка,
знаете, что она сделала? Она прочитала в поваренной книге, что уши рож-
дественского поросенка надо украсить цветами из гофрированной бумаги и
сунуть ему в рот яблоко. А бедняжка Малин не поняла, что это поросенку
надо сунуть в уши бумажные цветы, а в рот яблоко. Видели бы вы ее, когда
она вошла в комнату рождественским вечером, вырядившись в нарядный пе-
редник и с огромным надгробным камнем во рту. Бабушка сказала ей: "Ну и
скотина же ты. Малин!" А Малин ведь ни слова не могла вымолвить в свою
защиту, а только размахивала ушами, так что гофрированная бумага в ее
ушах мелко тряслась. Верно, она пыталась что-то сказать, но памятник ме-
шал, и получалось только "блюбб-блюбб-блюбб". Да и кусать за ноги людей,
как она привыкла, она тоже не могла из-за надгробного камня, а как наз-
ло, именно в тот самый день понаехало столько гостей! Да, невеселый вы-
дался рождественский вечер для бедняжки Малин, - горестно закончила Пип-
пи свой рассказ.
Дамы были уже одеты и попрощались с фру Сеттергрен. А Пиппи, подбежав
к ней, прошептала:
- Извини, что я не сумела хорошо себя вести! Покедова!
Затем, нахлобучив на голову свою огромную шляпу, она последовала за
дамами. Но за калиткой их пути разошлись. Пиппи отправилась на Виллу
Вверхтормашками, а дамы в другую сторону.
Пройдя немного, они услышали пыхтенье за спиной. То была Пиппи, кото-
рая, догоняя их, мчалась изо всех сил.
- Представляете, как бабушка горевала, когда потеряла Малин? Подумать
только, однажды утром, во вторник, когда Малин едва успела раскокать
чуть больше дюжины чайных чашек, она сбежала из бабушкиного дома и ушла
в море. Так что бабушке пришлось в тот день самой бить фарфор. А она,
бедняжка, к этому не привыкла, и у нее появились даже волдыри на руках.
Малин она так больше никогда и не видала. "А жаль, - говорила бабушка. -
Такая экстра-классно-люксовая девица! "
С этими словами Пиппи ушла, да и дамы поспешили скорее удалиться. Но
только они успели пройти несколько сотен метров, как услыхали издалека
голос Пиппи, кричавшей во всю силу своих легких:
- Она никогда не подметала под кроватями! Да, она. Малин!
ПИППИ СПАСАЕТ ДЕТЕЙ
Однажды в воскресенье, после обеда, Пиппи сидела в раздумье: чем бы
ей заняться? Томми и Анника вместе со своими папой и мамой были пригла-
шены в гости на чашку чая, и дожидаться их было нечего.
Целый день Пиппи занималась приятными делами. Встала она рано и пода-
ла господину Нильссону сок и булочки прямо в кроватку. Он казался таким
миленьким, когда сидел там в своей светлоголубой ночной рубашечке и дер-
жал стакан обеими руками. Затем Пиппи задала корм лошади, почистила ее
скребницей и рассказала ей длиннуюпредлинную историю своих приключений
на морях-океанах. Затем она пошла в гостиную и набросала большую картину
прямо на обоях. Там была изображена толстая дама в алом платье и черной
шляпе. В одной руке она держала желтый цветок, а в другой - дохлую кры-
су. Пиппи думала, что это очень красивый рисунок. Он украшал всю комна-
ту. Затем она села у бюро с откидной крышкой и стала рассматривать свои
коллекции птичьих яиц и раковин, а потом начала вспоминать все те удиви-
тельные места, где она и ее папа собирали их, и все те маленькие уютные
лавчонки, разбросанные по всему миру, где они покупали все эти красивые
редкости, хранившиеся теперь в ящиках ее бюро. Затем она попыталась нау-
чить господина Нильссона танцевать шоттис, но он не желал учиться. В ка-
кой-то момент она подумала было, не попытаться ли научить лошадь, но,
как бы там ни было, она вместо этого влезла в дровяной ларь и закрыла за
собой крышку. Она играла, воображая, будто она сардина в банке с сарди-
нами. Однако игру омрачало одно печальное обстоятельство: с ней не было
Томми и Анники, а ведь они тоже могли бы быть сардинами.
Но тут начало темнеть. Она прижала свой маленький носик картошкой к
оконному стеклу и стала всматриваться в осенние сумерки. Ей пришла в го-
лову мысль, что она несколько дней не ездила верхом, и Пиппи тут же ре-
шила прокатиться. Разве это не чудесное завершение приятного воскре-
сенья?
Она надела свою большую шляпу, взяла господина Нильссона, который,
сидя в углу, играл каменными шариками, оседлала лошадь и вынесла ее с
веранды. И вот они пустились в путь. Господин Нильссон - верхом на Пип-
пи, а Пиппи - верхом на лошади.
Было по-настоящему холодно, дороги замерзли, и копыта лошади громко
цокали о наледь, когда они ехали верхом. Господин Нильссон сидел на пле-
че у Пиппи и пытался схватиться за ветки деревьев, мимо которых они про-
езжали. Но Пиппи скакала так быстро, что ему это никак не удавалось. И
наоборот, шумевшие мимо ветви деревьев то и дело хлестали его по ушам, и
обезьянке было трудно удержать свою соломенную шляпку на голове.
Пиппи проехала через весь маленький городок, и люди боязливо прижима-
лись к стенкам домов, когда она вихрем проносилась мимо.
В этом маленьком городке была, само собой, рыночная площадь с невысо-
кой, выкрашенной в желтый цвет ратушей и множеством красивых, старинных
одноэтажных строений.
Там, под видом дома, стояло также своеобразное чудовище. Это было но-
вое трехэтажное здание, именуемое "небоскреб", так как оно было выше
всех остальных домов в городе.
Тихо и мирно выглядел маленький городок в послеобеденный воскресный
час. Но внезапно крики прорезали тишину:
- Небоскреб горит! Пожар! Пожар!
Со всех сторон, вытаращив глаза, сбегались люди. Неистово гудя, пром-
чалась по улицам пожарная машина, и маленькие городские дети, которым
обычно весело и интересно смотреть на пожарные машины, заплакали от
страха. Они боялись, что их дом тоже загорится. На площади перед небоск-
ребом собрались толпы народа, которым полиция пыталась преградить путь,
чтобы могла подъехать пожарная машина. Из окон небоскреба вырывались
языки пламени, а клубы дыма и искры обволакивали пожарников, храбро пы-
тавшись погасить огонь.
Пожар возник на нижнем этаже, но быстро распространился и на верхние.
И тут люди, собравшиеся на площади, внезапно увидели зрелище, заставив-
шее их содрогнуться от ужаса. На самом верху дома была чердачная мансар-
да, а в окне мансарды, которое в этот миг открывала слабенькая детская
ручка, стояли два маленьких мальчика и звали на помощь.
- Мы не можем выйти, кто-то развел костер на лестнице! - кричал стар-
ший.
Ему было пять лет, а его брат был на год младше. Их мама ушла по де-
лам, и теперь они были в мансарде совершенно одни. Многие люди внизу, на
площади, начали плакать, а у брандмейстера на лице читалась растерян-
ность. На пожарной машине была, ясное дело, лестница, но так высоко она
не доставала. Войти в дом и забрать оттуда детей было невозможно. Страш-
ное отчаяние овладело людьми, стоявшими на площади, когда они поняли,
что детям ничем нельзя помочь. А бедные малыши стояли там, наверху, и
горько плакали. Не пройдет и нескольких минут, как огонь охватит и их
мансарду.
На площади посреди людской толпы сидела верхом на своей лошади Пиппи.
Она с интересом разглядывала пожарную машину и размышляла, не купить ли
такую же. Машина эта понравилась ей тем, что она - красная, и тем, что
поднимала страшный шум, проезжая по улицам города. Затем она посмотрела
на трещавшее пламя, и ей понравилось, когда на нее упало несколько искр.
Но вдруг она обратила также внимание на малышей в окне мансарды. К ее
величайшему удивлению, непохоже было, что пожар доставляет им слишком
большое удовольствие. Это было выше ее понимания, и наконец ей пришлось
спросить тех, кто стоял вокруг нее:
- Почему дети вопят?
Сначала в ответ раздались лишь рыдания, но в конце концов какой-то
толстый господин сказал:
- Ну, а сама-то ты что думаешь? Ты что - не вопила бы, если бы была
там, наверху, и не могла бы спуститься вниз?
- Я никогда не ору, - заявила Пиппи. - Но если они, в конце концов,
