-- Не охаиваю, а лишь повторяю слова доктора Фишера! Сначала
вот это, -- он ткнул себя пальцем в грудь, -- сочли непригодным,
но потом, за неимением лучшего, решились на пересадку. Вы к тому
времени были уже пересажены...
-- Я? Пересажен?
-- Ну да. Ваш мозг.
-- А это кто? То есть кто это был? -- указал я на себя.
-- Один из тех экстремистов. Какой-то их главарь, говорят.
Не умел обращаться со взрывателем, и его садануло в череп
осколком -- так я слышал. Ну и... -- Троттельрайнер пожал моими
плечами.
Меня передернуло. В этом теле мне было не по себе, я не
знал, как к нему относиться. Оно мне претило. Ногти толстые,
квадратные -- ни малейших признаков интеллигентности.
-- Что же будет? -- прошептал я, опускаясь на скамью рядом с
профессором. Ноги меня не слушались. -- Нет ли у вас карманного
зеркальца?
Он достал зеркальце из кармана. Я торопливо схватил его и
увидел огромный подбитый глаз, пористый нос, зубы в плачевнейшем
состоянии; нижняя часть лица утопала в рыжей густой бороде, за
которой угадывался двойной подбородок. Возвращая зеркальце, я
заметил, что профессор снова выставил оголенные ноги на солнце.
Хотел было сказать, что кожа у меня чрезвычайно чувствительная,
но прикусил язык. Обгорит на солнце до волдырей -- его дело;
теперь уж, во всяком случае, не мое!
-- Куда мне идти? -- спросил я потерянно.
Троттельрайнер оживился. Его (его?!) умные глаза с
сочувствием остановились на моем (моем?!) лице.
-- Не советую идти куда бы то ни было! Того типа разыскивали
ФБР и полиция штата за серию покушений. Объявления о розыске на
каждом углу; приказано стрелять без предупреждения!
Я вздрогнул. Только этого еще не хватало. Боже мой, опять,
наверное, галлюцинация.
-- Да что вы! -- живо возразил Троттельрайнер. -- Явь,
дорогой мой, самая настоящая явь!
-- А почему больница пуста?
-- Так вы не знаете? Ах да, вы же потеряли сознание...
Забастовка.
-- Врачей?
-- Да. Всего персонала. Экстремисты похитили доктора Фишера.
А взамен требуют выдать им вас.
-- Выдать меня?
-- Ну да, они ведь не знают, что вы, так сказать, больше не
вы, а Ийон Тихий...
Голова у меня шла кругом.
-- Я покончу с собой! -- заявил я хриплым басом.
-- Не советую. Чтобы вас снова пересадили?
Я лихорадочно соображал, как узнать, галлюцинация это или
нет.
-- А если бы... -- сказал я, вставая.
-- Что?
-- Если бы я на вас прокатился? А? Что скажете?
-- Про... что? Вы, верно, спятили?
Я смерил его взглядом, весь подобрался, прыгнул и свалился в
канал. И хотя я чуть не захлебнулся черной вонючей жижей -- какое
это было облегчение! Я вылез на берег; крыс поубавилось -- должно
быть, разбрелись кто куда. Остались всего четыре. Они играли в
бридж у самых ног крепко спящего Троттельрайнера -- его картами.
Я ужаснулся. Даже если учесть небывалую концентрацию
галлюциногенов -- возможно ли, чтобы крысы в самом деле играли в
бридж? Я заглянул в карты самой жирной. Она метала их как
придется. Какой уж там бридж! Ну и слава Богу... Я облегченно
вздохнул.
На всякий случай я твердо решил ни на шаг не отходить от
канала: всевозможные варианты спасения успели мне надоесть, во
всяком случае, на ближайшее время. Сперва пусть дадут гарантии. А
то опять привидится невесть что. Я ощупал лицо. Ни бороды, ни
маски. Куда она подевалась?
-- Что касается меня, -- произнес профессор, не открывая
глаз, -- я порядочная девушка и надеюсь, вы будете вести себя
должным образом. -- Он приложил ладонь к уху, как бы выслушивая
ответ, и добавил: -- О нет, я вовсе не притворяюсь невинной,
чтобы разжечь ваше пресыщенное сладострастие, а говорю чистую
правду. Не прикасайтесь ко мне, иначе я буду вынуждена лишить
себя жизни.
"Ага, -- догадался я, -- похоже, и этот не прочь искупаться
в канале!" Теперь я слушал профессора спокойнее -- его
галлюцинации вроде бы подтверждали, что я-то, по крайней мере, в
полном порядке.
-- Спеть я могу -- отчего бы не спеть, -- произнес между тем
профессор, -- скромная песенка еще ни к чему не обязывает. Вы мне
будете аккомпанировать?
Но может быть, он просто разговаривает во сне; в таком
случае опять ничего не известно. Оседлать его ради пробы? Но
прыгнуть в канал я мог и без его помощи.
-- Я сегодня не в голосе. Да и мама меня заждалась. Не
провожайте меня! -- категорически заявил Троттельрайнер.
Я встал и посветил фонариком по сторонам. Крысы исчезли.
Швейцарские футурологи храпели, лежа вповалку у самой стены.
Рядом, на надувных креслах, лежали репортеры вперемешку с
администрацией "Хилтона". Кругом валялись обглоданные куриные
косточки и банки из-под пива. Если это галлюцинация, то
удивительно реалистичная, сказал я себе. И все же мне хотелось
убедиться в обратном. Право, лучше вернуться в окончательную и
бесповоротную явь. Интересно, как там наверху?
Взрывы бомб -- или бумб -- раздавались нечасто и
приглушенно. Неподалеку послышался громкий всплеск. Над черной
водой канала показалось перекосившееся лицо Троттельрайнера. Я
подал ему руку. Он вылез на берег и отряхнулся.
-- Ну и сон же я видел...
-- Девичий, да? -- нехотя бросил я.
-- Черт побери! Значит, я все еще галлюцинирую?!
-- Почему вы так думаете?
-- Только при галлюцинациях другие знают, что нам снится.
-- Просто вы говорили во сне, -- объяснил я. -- Профессор,
вы по этой части специалист -- нет ли надежного способа отличить
явь от галлюцинации?
-- Я всегда ношу при себе отрезвин. Упаковка, правда,
промокла, но это ничего. Он позволяет выйти из состояния
помрачения, устраняет бредовые, призрачные и кошмарные видения.
Хотите?
-- Возможно, ваш препарат так и действует, -- хмыкнул я, --
но вряд ли так действует фантом вашего препарата.
-- Если мы галлюцинируем, то очнемся, а если нет, решительно
ничего не случится, -- заверил меня профессор и положил себе в
рот бледно-розовую пастилку.
Я тоже извлек пастилку из мокрого пакета и проглотил ее. Над
нами грохнула крышка люка, и голова в шлеме десантных войск
рявкнула:
-- Живо наверх! Давай торопись, подымайся!
-- Вертолеты или мини-ракеты? -- понимающе спросил я. -- А
по мне, господин сержант, идите куда подальше.
И я уселся под стеной, скрестив руки на груди.
-- Свихнулся? -- деловито спросил сержант у Троттельрайнера,
который уже взбирался по лесенке. Люди в подвале зашевелились.
Стэнтор попытался приподнять меня за плечи, но я оттолкнул его
руку.
-- Предпочитаете остаться? Ради Бога...
-- Нет, не так. "Бог в помощь!" -- поправил я его.
Один за другим они исчезали в открытом люке; я видел вспышки
огня, слышал команды десантников, по приглушенному свисту
догадывался о запуске очередной мини-ракеты. "Странно, --
размышлял я. -- Что это, собственно, значит? А может, я
галлюцинирую за них? Per procura? [Здесь: по доверенности
(лат.).] И что, теперь мне торчать здесь до Судного дня?"
И все же я не двигался с места. Люк захлопнулся, я остался
один. Фонарик стоял торчком на бетоне; тусклый круг света,
отраженный от сводчатого потолка, освещал подвал. Прошли две
крысы со сплетенными хвостами. Это что-нибудь да значит, подумал
я, но лучше не ломать голову попусту.
В канале послышались всплески. Ну, ну, чья теперь очередь?
Клейкая поверхность воды расступилась, из нее вынырнули пять
отливающих чернотой силуэтов -- водолазы в очках, кислородных
масках и с автоматами. Один за другим они выскакивали на бетон и
направлялись ко мне, полягушачьи хлюпая ластами.
-- Наbla usted espanol? [ Вы говорите по-испански? (исп.)]
-- обратился ко мне первый из них, стягивая с головы маску. Лицо
у него было смуглое, с усиками.
-- Нет, -- ответил я. -- Но вы наверняка говорите
по-английски? Так ведь?
-- Какой-то нахальный гринго, -- бросил тот, с усиками,
второму. Все, как по команде, сдернули маски и взяли меня на
мушку.
-- Что, в канал? -- спросил я с готовностью.
-- К стенке! Руки вверх, да повыше.
Дуло уперлось мне под ребро. Ну до чего же подробная
галлюцинация, подумал я; даже автоматы обернуты в полиэтиленовые
мешки, чтоб не промокли.
-- Их тут больше пряталось, -- заметил водолаз с усиками,
обращаясь к соседу, плотному и черноволосому, который пытался
зажечь сигарету. Видно, он-то и был у них главный. Они осмотрели
наше кочевье, с грохотом пиная банки из-под консервов и
опрокидывая надувные кресла; наконец офицер спросил:
-- Оружие?
-- Обыскал, господин капитан. Нету.
-- Можно опустить руки? -- спросил я, по-прежнему стоя у
стены. -- А то затекли уже.
-- Сейчас навсегда опустишь. Прикончить?
-- Ага, -- кивнул офицер, выпуская дым из ноздрей. -- Хотя
нет! Отставить! -- скомандовал он.
Покачивая бедрами, он подошел ко мне. На ремне у него
болталась связка золотых колец. "Удивительно реалистично!" --
подумал я.
-- Где остальные? -- спросил офицер.
-- Вы меня спрашиваете? Выгаллюцинировали через люк. Да вы и
так знаете.
-- Чокнутый, господин капитан. Пусть уж лучше не мучается,
-- сказал тот, с усиками, и взвел спусковой крючок через
полиэтиленовую оболочку.
-- Не так, -- остановил его офицер. -- Продырявишь мешок,
дурень, а где взять другой? Ножом его.
-- Извините, что вмешиваюсь, -- заметил я, немного опустив
руки, -- но мне все же хотелось бы пулю.
-- У кого есть нож?
Начались поиски. "Разумеется, ножа у них не окажется! --
размышлял я. -- А то все кончилось бы слишком быстро". Офицер
бросил окурок на бетон, с гримасой отвращения раздавил его
ластой, сплюнул и приказал:
-- В расход его. Пошли.
-- Да, да, пожалуйста! -- торопливо поддакнул я.
Это их удивило. Они подошли ко мне.
-- На тот свет торопишься, гринго? С чего бы? Ишь как
упрашивает, каналья! А может, пальцы ему отрезать и нос? --
переговаривались они.
-- Нет-нет! Прошу вас, господа, сразу, без жалости, смело!
-- ободрял я их.
-- Под воду! -- скомандовал офицер.
Они опять натянули на себя маски; офицер отстегнул верхний
ремень, достал из внутреннего кармана плоский револьвер, дунул в
ствол, подбросил оружие, как ковбой в заурядном вестерне, и
выстрелил мне в спину. Нестерпимая боль пронзила грудную клетку.
Я начал сползать по стене; он схватил меня сзади за плечи,
повернул лицом к себе и выстрелил еще раз, с такого близкого
расстояния, что вспышка ослепила меня. Звука я уже не услышал.
Потом была кромешная тьма, я задыхался -- долго, очень долго,
что-то тормошило меня, подбрасывало, хорошо бы, не "скорая
помощь" и не вертолет, думал я; окружающий мрак стал еще чернее,
наконец эта тьма растворилась, и не осталось совсем ничего.
Когда я открыл глаза, то увидел, что сижу на аккуратно
застланной кровати, в комнате с низким окном; стекло было
замазано белой краской. Я тупо уставился на дверь, словно ожидая
кого-то. Я понятия не имел, где я и как я здесь очутился. На
ногах у меня были туфли на плоской деревянной подошве, на теле --
пижама в полоску. "Слава Богу, хоть чтото новенькое, --
подумалось мне, -- хотя, похоже, ничего интересного на этот раз
не предвидится". Дверь распахнулась. В дверном проеме стоял,
окруженный молодыми людьми в больничных халатах, приземистый
бородач. На нем были золотые очки, седеющая шевелюра торчала
