Семен Олегович лежал на своей полке, слушал звуки и сочинял в уме
пронзительные монологи о достоинстве и жестокости.
Время от времени приходила рыжеволосая женщина с серо-зелеными глазами
и брала Семена Олеговича для разных своих надобностей, как-то: забить им
гвоздь, наклеить им обои, запустить Семеном Олеговичем в магазин за
продуктами питания, а то и просто использовать по его природному мужскому
предназначению. Попользовавшись, клала его обратно до следующей надобности
или просто до утра.
По утрам она выхватывала Семена Олеговича из его шкафа, наскоро
обтирала с него пыль и. широко, размахнувшись (рыжие волосы разлетаются в
стороны, серо-зеленые - о, Боже! - глаза прищурены, ярко-красные губы
раздвинуты в хищном оскале, обнажив убийственно белые естественные зубы),
швыряла Семена Олеговича на работу. Семен Олегович летел со свистом,
стукался, рикошетил, сшибал препоны, а к вечеру как бумеранг возвращался
обратно - в шкаф.
Так прошли какие-то годы - небольшие, но тоже нелишние. И вот однажды
Семен Олегович, запущенный как обычно с утра во внешкафное пространство,
после обеда столкнулся в своем полете с непреодолимым препятствием. У
препятствия были весьма симпатичные веснушки, натуральные белокурые волосы
и широко распахнутые восторженные глаза. А поскольку на Семена Олеговича до
сих пор так никто еще не смотрел, то все решилось само собой. Обнаружилось,
что Семен Олегович еще мужчина ого-го! Что Семен Олегович еще мужчина хоть
куда: умен, обаятелен, да чего там - почти красив! Что его могут любить
натуральные блондинки, а, согласитесь, это ведь не каждому дано.
В этот день Семен Олегович не вернулся из полета. Не вернулся ни через
неделю, ни через десять лет. Не вернулся в ту не самую плохую квартиру со
встроенным шкафом, где пыль и полумрак, банки и бутылки, узел с грязным
бельем и ящик с инструментами. Где между ящиком и банками давно уже
хранилась та жестокая женщина - слушала звуки, кусала белы локти и
извлекалась кем-то по мере его мужских надобностей.
Семен Олегович больше не летал (если тот кошмар можно назвать
прекрасным словом "полет"), но спокойно и с достоинством шел по жизни,
отряхиваясь от встречных особ альтернативного пола. В нагрудном кармане
сидела счастливая натуральная блондинка, сидела и смотрела на своего
хранителя с неувядаемым восторгом.
Они жили так долго и дружно, что Семен Олегович однажды умер. Такое,
увы, рано или поздно случается со всеми, впрочем только один раз. Семен же
Олегович умер в весьма преклонных летах, в солидных жизненных
обстоятельствах, окруженной женой, детьми и внуками.
Он умер, и душа его, естественно, отлетела, как совершенно справедливо
утверждает современная наука. Но если бы современная наука еще и нашла
способ наблюдать сам процесс отлета души из ее земного футляра, то тогда бы
перед современной наукой предстало зрелище весьма поучительное. Она бы
увидела, как из груди Семена Олеговича вышло светло-оранжевое облачко,
вышло и сгустилось до четкого образа, и образ этот - рыжеволосой женщины с
серо-зелеными глазами - кружился над Семеном Олеговичем все дни, отпущенные
до окончательного отлета.
ЕЩЕ РАЗ К ВОПРОСУ О КУРЕНИИ
Юные читатели обращаются в редакцию "Магазина" с письмами, в которых
интересуются, когда и как лучше всего начать курить? Сегодня мы отвечаем на
эти многочисленные вопросы.
- Слушай сюда, дружок. Курить следует начинать постепенно. Первая
выкуренная сигарета, как правило, вызывает неприятные ощущения: горький
привкус во рту, кашель, головокружение. Ощущения эти настолько сильны, что
навсегда могут отбить у начинающего охоту к курению И тут очень многое
зависит от силы воли, от того, насколько серьезно твое намерение. Именно в
этот критический момент и проявляется характер.
Следующую попытку, дружок, нужно предпринять сразу же. Для того, чтобы
избежать неприятных ощущений, связанных с проникновением дыма в легочную
полость, следует набрать его в рот и держать там некоторое время, по
истечении которого дым необходимо выпустить наружу.
Это упражнение следует повторить несколько раз, пока не выработается
устойчивый навык. В первые три-четыре дня рекомендуется выкуривать по одной
сигарете. После того как ты убедишься, что вкус табака стал для тебя
привычным, глубину затяжки можно постепенно увеличить.
В течении последующих пяти-семи дней нужно выкуривать по две сигареты.
Для того чтобы проверить, насколько глубоко и эффективно ты, дружок,
затягиваешься, рекомендуется следующее упражнение.
Глубоко затянись и, почувствовав, что твои легкие целиком заполнены
дымом, попробуйте его там задержать, произнеся при этом: "Бабка печку
затопила, дым не шел...". Если при этом дым не выходит из твоего рта,
значит, затяжка была достаточно глубокой. После этого попробуй, произнести
вторую половину текста: "...бабка печку растопила, дым пошел" и выпустить
из легочной полости имеющийся там дым. Упражнение следует повторить
несколько раз.
Итак, дружок. ты овладел искусством глубокой затяжки. Теперь надо
постепенно увеличить количество выкуриваемых сигарет, доведя его до
десяти-двенадцати к концу первого месяца обучения. Однако навыки,
приобретенные тобой к этому моменту, еще недостаточно прочны. В этот период
начинающего курильщика подстерегают серьезные опасности. Бестактное
замечание преподавателя по поводу твоего курения на перемене, неприятный
разговор с родителями - все это может привести к тому, - что ты бросишь
начатое дело. Поэтому необходимо выработать в себе устойчивый иммунитет к
такого рода стрессам.
В течение второго месяца, дружок, следует постепенно довести
количество выкуриваемых сигарет до одной пачки в день. Учащение
сердцебиения после подъема на второй этаж и появление легкого желтоватого
налета на зубах убедительно показывают, что ты находишься на правильном
пути.
Алексей Дидуров
Дом спит. В подъезде тишина.
Ты где-то в нем уснула тоже.
А мне белесая стена
Рисованные корчит рожи,
Безграмотно грозя войной,
Любовью к анаше и панку.
Вот взять стило - и со стеной
Вступить бы слогом в перепалку,
Вписать писучей голытьбе
Меж глупостей ее и лажи
И обо мне, и о тебе
Все то, что вам не снится даже,
Вмешав в рифмованный ликбез
И горьких слов, и слов привета
По вкусу слез и грез. Но без
"Куда ж нам плыть..." Примерно, это:
"Почему ты так румяна
И без химии медвяна,
По-старинному наивна,
Как жена царя - Наина?
Для чего твой стан точеный
Аппетитностью деталей
Создает напряг никчемный
Для мозгов и гениталий?
горе мне, что ты не даришь
И намека на согласье:
Прилетишь - и улетаешь
Словно юность, словно счастье!
Что ж ты делаешь со мною
То, что все мы со страною,
Что страна - со всеми нами,
Что с Японией - цунами,
Что с Флоридой - ураганы.
Что с Фемидой - уркаганы,
Что с блядьми - эротоманы
И с детьми - телеэкраны!
Мне и так не так медово
Средь всеобщего дурдома,
Где в любви страшней облома
Лишь свиданье без кондома -
Это датая эпоха,
Это все мы задом в луже,
В ней, когда один - то плохо,
А когда вдвоем - то хуже,
Но предчувствию потопа
Лучше нет противовеса,
Чем тугие грудь и попа
У тебя, моя принцесса,
И, любуясь тайно ими,
Повторяя твое имя
Наподобие рефрена,
Я лечу себя и время -
Мир прощается с богами
И с тюленями в Байкале,
И со сказками о рае,
И с московскими дворами,
Не идут в страну кредиты,
Царь зазря тасует двор свой,
Небеса глядят сердито
Словно линза Новодворской,
Уезжают Афродиты,
Убегают эрудиты,
Остаются простатиты,
Идиоты, трансвеститы,
Новый круг расчета начат,
Новый Овод гнет свой повод,
Снова пингвин робко прячет
И опять гагары стонут,
И стреляют автоматы,
Умирают аты-баты,
А бесплатные стройбаты
Паханам плодят палаты,
И от этого кошмара
Стал желанен Че Гевара
И любые генералы -
Лишь бы мы не обмирали
И при глюке, и при звуке -
Крике, грохоте и стуке, -
И при всякой штуке-дрюке
Буки, суки и науки!
Я полжизни был бездомен,
Я полжизни был безвестен,
Был изгнаннику подобен,
Среди местных неуместен,
И теперь не до уюта,
И теперь не до покоя,
Но всегда в промежность чью-то
Я входил. как в дом изгоя,
Страсть была моей харизмой,
А ответная - законом,
А межгрудье чье-то - домом,
А влагалище - отчизной,
Но теперь лафа накрылась
Так, что крепче не бывает,
И удачи легкокрылость
лоб другому овевает -
Ведь пока я Музу мучил,
О тебе канючил строки,
Он тебя подснял, окучил,
Соскочил и сделал ноги -
Он умеет это лихо,
Он профессор в этих сферах,
Он прописан в нарко-психо-
Кожно-венедиспансерах,
Он упертый, как бульдозер,
Оо вонзает без резинки,
Он душонку заморозил,
Как тушонку в морозилке,
Он читает Заратустру
И столпов неонацизма,
У него не дупель-"пусто",
Для него весь мир - отчизна,
Он нескромен и огромен,
И во всем скотоподобен:
Газы. позы, шустрый хобот -
Детородный биоробот! -
И его такие стати
На замете у природы -
Ей они подстать и кстати
Для продления породы:
На такой по силе полюс
Мчится ток, мосты сжигая,
И печально длится повесть,
Деву к пруду подвигая,
В лунной роще у дороги
Закипает брачный шелест,
Обдираясь о пороги,
Рыба грубо прет на нерест,
И овца везет барана,
И твоя, о, Донна Анна,
Плоть становится безумна,
И соски - темней изюма!
Но сие не блажь минуты
Для Владельца Небосвода,
Что нас сводит почему-то
И разводит для чего-то,
Ибо лишь Его приколы
Превратит пиит в глаголы,
Ибо только катастрофы
Заставляют ладить строфы -
Поэтическою строчкой
Зашиваю в сердце рану
И словесной суходрочкой
Через край сливаю прану,
оттого с ума - ни шагу,
А кончаю на бумагу:
"Что ж ты делаешь со мною
То, что я - с моей женою..."
Герман Дробиз
До встречи в раю
-
Снится Сергею Иванычу, что раздается звонок в дверь, и входят трое:
один - смущенный, другой - улыбчивый, а третий - строгий.
- Извините, - говорит смущенный. - Будем вас немножко принимать в
нашу секту. Нет бога, кроме Даждьбога, а это вот, - показывает он строго,
- пророк его и наш священный прораб. Поцелуйте ему стопы и ступайте отныне
по его следам.
- Но туфлей ему не расшнуровывай, Серега, - говорит улыбчивый. -
Пророк уж намаялся сымать-надевать. Через туфлю целуй, истинное чувство и
через нее пробьется.
Строгий говорит:
- Но сперва губы утри, прихожанин: туфли у меня недавно чищенные.
- Минутку, - говорит Сергей Иваныч. - Расскажите хоть, что за
секта. Какое учение в основе.
- Учение простое, - говорит смущенный. - Верим в Даждббога,
солнечного господа нашего, праведников греющего в своих живительных лучах.
На грешников же насылает перунов своих. мечет в окаянных громы и молоньи.
Тако ж признаем влияние Луны, отдаем должное северным сияниям. Ветра, бури,
метели - суть воплощения наших древних духов. Цунами, тайфуны, торнадо не
признаем, они от дьявола.
- А секта хорошая, дружная, - говорит улыбчивый. - Вместе работаем.
вместе отдыхаем. Потом самосожжемся - и прямо в рай.
- Ну, это вопрос дискуссионный, - говорит строгий. - Я как священный
прораб еще окончательно не решил. У зарубежных сект стало модным в
самолетах взрываться, в теплоходах тонуть. Нам это дорого. Мы вот, или
самосожжемся, или самоотравимся, а самое дешевое, к чему я склоняюсь:
самозарубимся. На топор уже скинулись, но чуть-чуть не хватает.
- Так что, - говорит смущенный, - с вас, Сергей Иваныч,
вступительный взнос на топор.
- Напрасно скидывались, - говорит Сергей Иваныч. - Сразу бы ко мне.
Вот вам топор. Он у меня в прихожей на всякий случай стоит.
- Замечательный взнос, - говорит строгий. - Деньги все же давай.
Все, какие есть в доме. Мы их сожжем. От них все беды, в них дьявол сидит.
Жалко Сергею Иванычу своих трудовых, но чувствует: неотвратимо тянет
его к этим чистым людям. Отдал все деньги, какие нашлись. И спички
