Осенью он смотрел, как жена готовила огурцы на зиму, и принял решение.
Это произошло, когда в маленький городок Коромыслово пришла мода сдавать
партийные билеты. В голове бывшего Первого такое не умещалось.
Он долго смотрел, как Полина управлялась с огурцами. Тогда все и
созрело.
- Оппортунисты захватили власть в стране, - твердо сказал Чебышев.
- Тише, - просила Полина, - соседи услышат.
Но Чебышев уже распалился:
- Чтоб я, партиец со стажем, расстался с красной книжкой, не бывать
этому!
И велел жене совершить то, что она потом и сделала.
- Может, зимнее пальто наденешь? Ведь я банки в холодильнике держу,
как тебе там-то будет, - пожалела жена.
- Как будет, так и будет, но знай - соленая вода сохраняет долго. А я
тебе так скажу - советская власть вернется, тогда и посчитаемся с
предателями.
Жена знала - с Первым не поспоришь - и внутри себя гордилась его
твердостью.
В том новом повороте он уже все обдумал: в огурцы пойдет в белом
костюме, в котором в последний раз ездил в Сочи отдыхать. А партийный билет
завернет против огуречной сырости в целлофан.
Едва сдерживая горючие, Полина закрутила банку, обложив мужа
небольшими, но крепкими огурчиками. Все делала по своим привычным правилам
- хрен с корнем, укропу в достатке, конечно. Чесноку, эстрагоновой травки,
немного красного перцу. Некоторые еще кладут дубовый лист, но Полина
отказалась. "Да сам Коля, как дуб - буйная головушка, один в чистом поле" -
с любовью подумала о муже Полина и поставила банку с Чебышевым среди других
в холодильник.
Между тем бывшие партийцы, товарищи Николая, особенно молодые,
сориентировались по другому: создавали фирмы, банки, акционерные общества с
ограниченной ответственностью. В Коромыслове запахло иностранным словом
"бизнес".
Полина вынимала мужа из холодильника, рассказывала о городских делах.
- Может, ты поторопился? - осторожно говорила она.
Но бывший Первый отрубил:
- Чтоб я заделался торгашом на иностранный манер? Не бывать этому!
Через стекло банки Полина показывала мужу телевизионные передачи.
Но это вызывало у Николая такую перцово-красную ярость, что вокруг
него огурцы трещали:
- Развалили Союз! Голые зады показывают!
Постепенно жизнь наладилась. Полина привыкла и даже радовалась. Раньше
муж по командировкам мотался, задержался допоздна на работе, а теперь
всегда при ней, тут, рядом. Откроешь холодильник:
- Коля, как ты там?
- Нормально, - и даже шутил. - Ни один огурчик не подгнил.
А иногда пел с сильной хрипотцой: "Я люблю тебя, жизнь..."
Полина отводила глаза и, чтоб не заметил муж, рукой убирала кручинную
слезу.
Гости к ним редко приходили, все больше по праздникам. Полина ставила
на стол банку с Чебышевым.
Старые друзья ругали новую власть. Полина откручивала крышку, чтобы
гости могли закусить, а Николай - высказаться и выпить.
Еще не успеет Полина открыть банку, а Николай уже стучит по стеклянной
стенке:
- Пейте, товарищи, за Союз Советских Социалистических Республик, за
коммунизм!
Гости осторожно. Чтобы не задеть хозяина, тыкали вилкой, доставали
огурчики.
- Коля, - горячились они от его слов и водки, - мы тебя понимаем, но
ты тоже нас пойми. Не у всех такая воля, нам надо бабки зарабатывать.
- Надо объединяться, - кричал Чебышев, - а вы как тараканы.
И он высовывался из банки, облепленный укропом. Ему наливали водки.
Выпивал разом несколько рюмок, благо соленые огурцы были рядом.
- Еще меня вспомните, - и уходил на дно. От красного перца его лицо
горело знаменем.
К лету в банке остался один огурец. Но Чебышев ни разу не усомнился. И
как напророчил.
К дому Чебышева подъехала иномарка с темными стеклами.
Полина Андреевна похолодела от предчувствия.
- Николай Григорьевич дома?
- Он нездоров, - прошептала жена.
- Поправится, - улыбнулся самый молодой. - Доставайте из холодильника.
У Полины Андреевны сердце сжало обручем. Она вытащила банку с огурцом
и мужем.
Николай Григорьевич не испугался и через стекло показал пришедшим
партийный билет.
- Вот-вот, вы нам нужны, Николай Григорьевич, - и пошутили. - Не
надоело вам в банке? Пора на волю.
- Буду сидеть, пока не придет Советская власть.
- Все, хватит. Переодевайтесь. Вас ждут. Пойдете выше.
- В область?
- Еще выше.
- Готов выполнить любое задание партии, - отрапортовал Николай
Григорьевич, дыша на молодых товарищей огуречным рассолом.
Полина вытащила из шкафа голубой костюм Первого, пахнущий нафталином.
Почистила.
Молодые парни вежливо предложили Николаю Григорьевичу помочь вылезти
из банки.
- Не надо! - сказал несгибаемый секретарь горкома, и сам, опираясь на
последний огурец, выбрался наружу, разбрасывая укроп и эстрагон.
- Поля, наполни ванну. Где моя рубашка, в которой я выступал на
последней партконференции?
В нем срабатывала давно и хорошо закрученная партийная пружина.
Слышались отрывочные приказы:
- Бритву. Одеколон. Где расческа? Платок. Орденов и медалей не надо.
Оставь орденскую планку.
Буквально через двадцать минут перед Полиной Андреевной предстал весь
в голубом свете партийной подтянутости Первый.
- Будто и годы его не тронули, - с гордостью подумала о муже Полина
Андреевна. - Не зря я его в рассоле держала.
- Ну что? - спросил Первый. - Поехали?
- Поехали, - четко отрапортовали молодые люди.
- Одну минутку, - задержался Николай Григорьевич и снял целлофан с
партийного билета. От целлофана пахло солеными огурцами. Красная корочка
мягко проскользнула в левый карман пиджака, рядом с сердцем Первого.
- Поля! - не сдержался Николай Григорьевич и снял. - Кто был прав? - и
пошутил. - Раз пошла такая пьянка - режь последний огурец.
В открытую дверь неожиданно вбежал очумело - безликий, весь в мыле. И
сквозь остывающий пот, красными губами:
- Отменяется.
- Что? - выдохнули товарищи.
- Все.
- Совсем все?
Безликий молча кивнул.
Выстрелом хлопнула форточка... На улице ветром снесло иномарку.
Полина Андреевна смотрела на голубой костюм.
Николай Григорьевич молчал.
- Что же это такое? - наконец выпростала слова Полина Андреевна.
Первый молчал.
- Что же, опять в банку?
- Непременно, - ответил Николай Григорьевич нержавеющим голосом.
- Коля, - встряхнулась Полина Андреевна, - может банку поширше?
- Нет, в ту же, именно в ту же. Да только рассолу погуще.
Полина Андреевна ехала в автобусе на рынок и деловито уже прикидывала:
выберу огурчики молоденькие, звонкие, чтоб один к одному. А соль у меня в
мешке надолго припасена.
Денис АНУРОВ
РЕПА
(Народный эпос-былина)
-
Чтобы, значит, с голодухи зимой не подохнуть, посадил дед
РЕПУ.
Ухаживал за ней заботливо, поливал даже, навозом обсыпал, побеги
прищипывал, колорадских жуков травил.
И, вследствие этого (правда, я не исключаю обычную генетическую
мутацию - прим.авт.), выросла РЕПА большая до чрезвычайности. До
нечеловеческих размеров вымахала.
И когда аж сок медовый через кожуру ее проступать стал, намылился дед
РЕПУ из земли-то вытащить.
Сказано-сделано: размялся, на руки поплевал, за ботву ухватился.
Тянет. Аж побурел весь от перенапряжения - не поддается РЕПА. не в
состоянии дедулька с ней справиться. Старенький потому что.
Решил бабку свою позвать.
- Не могу, - орет. - Помоги.
А бабка ему:
- Что не можешь, сама знаю. И сделать ничего по этому вопросу я не в
силах. А что касается непосредственно РЕПЫ, то потянуть ее, вообще говоря,
я согласна.
Стали вдвоем тянуть.
Тянут-потянут, вытянуть, опять же, не могут.
Куда деваться - кликнули внучку.
- Хватит, - сказали, - Ваньку валять, работать иди. Корова.
Ну, внучка спорить не стала - себе дороже выйдет. - поднялась, Ваньку
подняла, отряхнулась. вздохнула тяжко и говорит:
- Ладненько, старые козлы, придет время. мы с Ванюшей вам столько
правнуков настругаем - офонареете. Но на данном этапе придется вам
подсобить, тем паче я репу-то жрать здорова - вы ж знаете.
Соответственно, стали всей троицей мучаться.
Тянут-потянут, никаких положительных результатов, только
отрицательные.
Давай Жучку звать.
- Ну ты, - говорят, - Жучило, собачье отродье, иди с РЕПОЙ
бороться!
- А вы. - Жучка отвечает. - сначала цепь с меня снимите.
- Сама на себя цепей понавешала - сама и снимай! И футболку с
черепами сними, позорище!
Жучило футболку любимую не сняла, но за внучку ухватилась (она, к
слову сказать. всегда за нее хваталась - привычка, что ли, такая дурная -
пес ее знает).
Тянут-потянут, видят - без кота не обойтись.
Разбудили усатого, с печки скинули, ситуацию в двух словах обрисовали.
Заныл кот:
- Старый я уже, сила в лапах не та, мышей уже 10 лет не ловлю, и,
вообще, непригоден я для физической работы.
Ну, кота слушать не стали, дали по уху раз-другой, и присоединился он
к желающим РЕПОЙ завладеть. Только пользы от этого - ноль.
А тут мимо Мышь бежал, увидел все это дело невеселое, остановился,
пораскинул мозгами, и говорит:
- Хрен вы так чего вытяните, ежели я не подключусь. Только, -
добавляет, - я животина свободная, мне платить за работу надоть.
Прикидываю, что ведра зерна будет вполне достаточно.
- Валяй, - согласился дед, подсчитав приблизительный баланс
стоимости зерна и гигантской репы. - Разумная цена.
Уцепился Мышь за кошачий хвост и давай стараться...
Вот тут-то кот и подумал:
- А что это, собственно, я так упираюсь? На черта мне эта репа? Я что
- вегетарианец? Натурально: дед репу лопать будет, и бабка, и внучка - за
обе щеки, Жучило - тоже, если приспичит... А я-то?! Где вы видели. чтобы
коты репу жрали? Тут сто граммов мяса меня за хвост дергают, а я на репе
зациклился!
И, недолго думая, хвать Мышь за носище, - и в пасть.
Мышь даже пикнуть не успел, только прогундел:
- Вы ж без меня и за пятилетку этот корнеплод не одолеете, заразы!
Ну-у-у, тут все взвились, конечно, на кота набросились, отколотили его
до полусмерти, усищи повыдергивали, кастрировали и в лопухи выбросили, где
он, болезный, вскоре и помер тихонько...
А РЕПА-мутант за зиму сгнила, ясное дело.
Зато зерно, благодаря коту сэкономленное, деда, бабку да внучку от
голодной смерти спасло, так как калорийность данного продукта на порядок
выше, нежели у злополучной РЕПЫ.
И потому с тех пор дед с бабкой. когда блинчики с плюшечками кушают.
всегда кота добрым словом поминают, и даже горько плачут иногда.
Ему-то это, конечно, по фигу теперь, но, все равно, приятно.
Алексей ДЕКЕЛЬБАУМ
ПОЛЕТЫ СЕМЕНА ОЛЕГОВИЧА
-
Квартира, как квартира, между прочим, не самая плохая и даже с
кладовкой. Ну, не то чтобы с кладовкой - скорее, со встроенным
шкафом, но очень достойных размеров. Не Бог весть каких, однако же вполне
можно запихать очень много чего и еще останется место, ну, скажем, под
солидный бочонок анжуйского. В общем, вполне вместительный шкаф на
несколько полок.
Там стояли пыльные стеклянные банки, множество пустых бутылок, ящик с
инструментами, лежали старые тряпки, а внизу размещался обычно узел с
грязным бельем. На полке между банками и ящиком хранился Семен Олегович.
Дверь кладовки категорически отказывалась закрываться ("откуда у тебя
только руки растут!"), и внутри всегда имел место унылый полумрак с запахом
пыли и мышей, в который гармонично вплеталась прелая нота - нота грязного
белья. Сквозь неплотно закрытую дверь до Семена Олеговича доносился стук
каблучков. а то и смех, и шепот, а то и звон бокалов и прекрасные напевы.
