Он остановился.
-- Вы так думаете?
-- Да уж не мешало бы, господин.
В ее голосе было что-то нахально-добродушное. Воздух в магазине был
душистый и теплый, словно в нем скопилось все ароматы весны. Шевек стоял
среди шкафчиков с красивыми излишествами, высокий, отяжелевший, сонный,
как отяжелевшие животные в своих загонах, бараны и быки, отупевшие от то-
мительного тепла весны.
-- Сейчас я вам подберу как раз то, что надо,-- сказала женщина и на-
полнила изящную, металлическую с эмалью, коробочку миниатюрными сахар-
ными розочками и шоколадными листиками. Она завернула коробочку в папи-
росную бумагу, вложила сверток в коробку из посеребренного картона, завер-
нув ее в плотную розовую бумагу и перевязала зеленой бархатной лентой. Во
всех ее ловких движениях сквозило веселое и сочувственное соучастие, и когда
она вручила Шевеку сверток, и он взял его, пробормотав слова благодарности,
и направился к выходу, она напомнила ему:
-- С вас десять шестьдесят, господин,-- но в ее голосе не было резкости.
Быть может, она бы отпустила его так, пожалев его, как жалеют женщины
сильных; но он послушно вернулся и отсчитал деньги.
Поездом поземки он добрался до садов Старого Дворца и разыскал в
них лодочный пруд, где детишки в очаровательных костюмчиках пускали игру-
шечные парусники, изумительные кораблики с шелковым такелажем и медными
частями, сверкавшими как драгоценности. По другую сторону широкого, свер-
кающего круга воды он увидел Вэйю и подошел к ней, обогнув пруд, остро
ощущая солнечный свет, и весенний ветер, и темные деревья парка на которых
из почек пробивались ранняя, бледно-зеленая листва.
Они поели в парке -- в ресторане, на террасе, под высоким стеклянным
куполом. В солнечном свете внутри купола деревья были уже совсем зеленые,
ивы склонялись над прудом, в котором бродили жирные белые птицы и смотре-
ли на обедающих с ленивой жадностью, в ожидании объедков. Вэйя не стала за-
казывать сама и ясно дала понять, что о ней должен заботиться Шевек, но ис-
кусные официанты так ловко подсказывали ему, что он вообразил, будто спра-
вился со всем этим сам; и, к счастью, у него была уйма денег. Еда была необык-
новенная. Он никогда не пробовал таких изысканных блюд. Привыкнув есть
два раза в день, он обычно, в отличии от уррасти, не ел среди дня, но сегодня он
съел все, а Вэйя только деликатно отщипывала и поклевывала. Наконец, ему
пришлось остановиться, и Вэйя рассмеялась, увидев, какое у него виноватое вы-
ражение лица.
-- Я слишком много съел.
-- Погуляем немножко, это вам поможет.
Они медленно пошли по траве; через десять минут Вэйя грациозно опу-
стилась на траву в тени высоких кустов, усыпанных яркими золотыми цветами.
Он смотрел на изящные узкие ступни Вэйи в нарядных белых туфельках на
очень высоких каблуках, и ему вспомнилось одно выражение Таквер. "Спеку-
лянтки телом" -- так называла Таквер женщин, которые пользовались своей
сексуальностью, как оружием в борьбе с мужчинами за власть. Он подумал,
что, увидев Вэйю, все прочие спекулянтки телом полопались бы от зависти.
Туфли, платье, косметика, движения -- все в ней источало соблазн, все возбуж-
дало. Казалось, она вообще не человек, а лишь женское тело -- так искусно,
продуманно и вызывающе она его демонстрировала, больше того -- была им. В
ней воплощалась вся сексуальность, которую иотийцы подавляли, загоняя в
свои сны, в свои повести и стихи, в свои бесконечные изображения обнаженных
женщин, в свою архитектуру с ее изгибами и куполами, в свои сласти, в свои
ванны, в свои матрацы. Она была женщиной, спрятанной в очертания стола.
Ее голова была полностью выбрита и припудрена тальком с крошечны-
ми блестками слюды, так что слабый блеск затемнял наготу очертаний. На ней
была прозрачная не то шаль, не то накидка, под которой форма и гладкость ее
обнаженных рук казались смягченными и защищенными. Грудь ее была закры-
та. Иотийские женщины не ходят по улицам с обнаженной грудью, сберегая
свою наготу для ее владельца. Запястья Вэйи были унизаны золотыми браслета-
ми, а в ложбинке под горлом на нежной коже синим мерцал драгоценный ка-
мень.
-- Как он там держится?
-- Что? -- ей самой драгоценность была не видна, и она могла притво-
ряться, что не замечает ее, вынуждая Шевека показать пальцем, может быть,
провести рукой над ее грудью, чтобы дотронуться до камня. Шевек улыбнулся
и коснулся его.
-- Он приклеен?
-- Ах, это... Нет, у меня здесь вживлен такой малюсенький магнитик, а у
него сзади малюсенький кусочек металла... или наоборот? Во всяком случае, мы
не теряем друг друга.
-- У вас под кожей магнит? -- спросил Шевек с простодушным отвраще-
нием.
Вэйя улыбнулась и сняла сапфир, чтобы он мог увидеть, что там всего
лишь крошечная серебристая ямочка рубца.
-- Вы до такой степени не одобряете меня -- всю, полностью... это так
мило и забавно. У меня такое чувство, будто, что бы я ни сказала, что бы я ни
сделала, я уже не могу упасть в ваших глазах, потому что ниже падать уже не-
куда!
-- Это не так,-- возразил он. Он понимал, что она играет, но плохо знал
правила этой игры.
-- Нет, нет; я всегда вижу, когда моя безнравственность кого-нибудь
ужасает. Вот как это выглядит.-- Она скорчила унылую гримасу; они оба рас-
смеялись.
-- Я что, действительно так отличаюсь от анарресских женщин?
-- О да, действительно.
-- Они все ужасно сильные, мускулистые? Они ходят в сапогах, и у них
большие ноги и плоскостопие, и они одеваются разумно и бреются раз в месяц?
-- Они вообще не бреются.
-- Никогда? Совсем нигде не бреют? О, Господи! Давайте поговорим о
чем-нибудь другом.
-- О вас.-- Он облокотился на заросший травой склон, так близко к
Вэйе, что его охватило естественное и искусственное благоухание ее тела.-- Я
хочу знать, удовлетворяет ли уррасских женщин их постоянное подчиненное
положение.
-- Кому подчиненное?
-- Мужчинам.
-- Ах, это... Почему вы так думаете, что я кому-то починяюсь?
-- Мне кажется, что все, что делает ваше общество, делают мужчины.
Промышленность искусство, правительство, решения. И всю свою жизнь вы но-
сите имя отца и имя мужа. Мужчины учатся, а вы не учитесь; все учителя, и
судьи, и полиция, и правительство -- мужчины, не так ли? Почему вы им позво-
ляете всем распоряжаться? Почему вы не делаете то, что хотите?
-- Но мы как раз это и делаем. Женщины делают именно то, что хотят.
И им не приходится для этого пачкать руки, или носить медные шлемы, или
стоять и кричать в Директорате.
-- Но что же вы делаете?
-- Как -- что? Конечно же, командуем мужчинами! И вы знаете, мы мо-
жем совершенно спокойно говорить им об этом, потому что они все равно ни-
когда этому не поверят. Они говорят: "Хо-хо, смешная малютка!" -- и гладят
нас по головке, и удаляются, звеня медалями, вполне довольные собой.
-- А вы тоже довольны собой?
-- Я? Вполне!
-- Не верю.
-- Потому что это не укладывается в ваши принципы. У мужчин всегда
есть какие-то теории, и факты всегда должны в них укладываться.
-- Нет, не из-за теорий; а потому что я вижу, что вы не удовлетворены.
Что вы не удовлетворены. Что вы не находите себе места, недовольны, опасны.
-- Опасна! -- Вэйя просияла и расхохоталась.-- Какой изумительный
комплимент! Почему же я опасна, Шевек?
-- Да потому, что вы знаете, что мужчины смотрят на вас, как на вещь;
вещь, которую покупают и продают. И поэтому вы думаете только о том, как
обвести владельца вокруг пальца, как отомстить...
Она подчеркнутым жестом прикрыла ему рот маленькой рукой.
-- Замолчите,-- сказала она.-- Я понимаю, что вы не нарочно говорите
пошлости. Я вас прощаю. Но больше не надо.
Он свирепо нахмурился от такого лицемерия и от сознания, что, может
быть, действительно обидел ее. Он все еще ощущал на губах мгновенное при-
косновение руки.
-- Извините,-- сказал он.
-- Нет, ничего. Как вам понять, ведь вы же с Луны. Да и вообще, вы все-
го-навсего мужчина... Но вот что я вам скажу. Если бы вы взяли одну из ваших
"сестер" там, на Луне, и дали ей возможность снять эти сапожищи, и принять
ванну с маслами, и сделать эпиляцию, и надеть красивые сандалии, и вставить
в пупок драгоценный камень, и надушиться -- она была бы в восторге. И вы бы
тоже пришли в восторг! Да-да, пришли бы! Но вы этого не сделаете; вы, бед-
няжки, с вашими теориями; сплошные братья и сестры, и никаких развлечений!
-- Вы правы,-- сказал Шевек.-- Никаких развлечений. Никогда. На
Анарресе мы весь день добываем свинец глубоко в недрах шахт, а когда насту-
пает ночь, мы ужинаем -- по три боба холума, сваренных в одной ложке за-
тхлой воды, на брата; а потом, пока не придет время ложиться спать, мы декла-
мируем Высказывания Одо с антифонами. А спать мы ложимся все врозь, и не
снимая сапог.
Он говорил по-иотийски не настолько бегло, чтобы получилась такая
тирада, какую он произнес бы на родном языке,-- одна из его внезапных фанта-
зий, которые лишь Таквер и Садик слышали настолько часто, чтобы привык-
нуть к ним; но, как бы ни косноязычно прозвучали его слова, они очень удиви-
ли Вэйю. Раздался ее грудной смех, громкий и непосредственный.
-- Боже мой, да вы еще и забавный! Есть ли что-нибудь, чего в вас нет?
-- Есть,-- сказал Шевек.-- Я не торговец.
Вэйя, улыбаясь, разглядывала его. В ее позе было что-то профессио-
нально-актерское Люди обычно смотрят друг на друга очень внимательно и на
очень близком расстоянии, если они -- не мать и младенец, не доктор и больной
или влюбленные.
Шевек сел прямо.
-- Я хочу еще походить,-- сказал он.
Вэйя протянула руку, чтобы он помог ей встать. Жест был томный и зо-
вущий, но она сказала с неуверенной нежностью в голосе:
-- Вы и правда, как брат... Возьмите меня за руку. Я вас потом отпущу.
Они бродили по дорожкам огромного сада. Они зашли во дворец, где
теперь был музей эпохи древних королей, потому что Вэйя сказала, что любит
смотреть на выставленные там драгоценности. Портреты надменных дворян и
принцев в упор смотрели на них с затянутых парчой стен и резных каминных
полочек. Комнаты были полны серебра, золота, хрусталя, дерева, редких пород,
гобеленов и драгоценных камней. За толстыми бархатными шнурами стояли
стражники. Черная с алым форма стражников гармонировала с окружающей
роскошью, с затканным золотом драпировками, с покрывалами, сотканными из
перьев, но их лица нарушали гармонию. Это были усталые, скучающие лица,
усталые от того, что целый день приходится смотреть среди посторонних лю-
дей, заниматься бесполезным делом. Шевек и Вэйя подошли к стеклянному фут-
ляру, в котором лежал плащ королевы Тэаэйи, сделанный из выдубленной ко-
жи, заживо содранной с мятежников; плащ, в котором эта грозная и дерзкая
женщина тысячу четыреста лет назад шла среди своих подданных молить Бога,
чтобы моровая язва кончилась.
-- По-моему страшно похоже на козловую кожу,-- сказала Вэйя, разгля-
дывая выцветшие обветшавшие от времени лохмотья в стеклянном ящике. Он
подняла глаза на Шевека.
-- Вам не хорошо?
-- Пожалуй, я хотел бы выйти отсюда.
Когда они вышли в сад, его лицо стало не таким бледным, но он огля-
нулся на стены дворца с ненавистью.
-- Почему вы так цепляетесь за свой позор? -- спросил он.
-- Но это же просто история. Сейчас такого не может быть!
Вэйя провела его в театр на дневной спектакль -- комедию о молодых
супругах и их теще и свекрови, полную шуток о совокуплении, в которых слово
"совокупляться" не произносилось ни разу. Шевек пытался смеяться, когда сме-
ялась Вэйя. Потом они отправились в ресторан в центре города -- невероятно
богатое заведение. Обед обошелся в сто единиц. Шевек съел очень мало, потому
что поел в полдень, но, сдавшись на уговоры Вэйи, выпил две или три рюмки
вина, которое оказалось вкуснее, чем он думал, и как будто бы не оказало па-
губного влияния на его мыслительные способности. У него не хватило денег,
чтобы заплатить за обед, но Вэйя не предложила разделить с ним расходы, а
