-- Разговоры? Это не разговоры. Это не доводы рассудка. Это прикос-
новение рукой. Я касаюсь целого. Я держу его. Что здесь лунный свет, что --
Таквер? Как мне бояться смерти, когда я держу его, когда я держу в руках свет...
-- Не будь собственником,-- прошептала Таквер.
-- Родная, не плачь.
-- Я не плачу. Это ты плачешь. Это твои слезы.
-- Мне холодно. Лунный свет холодный.
-- Ляг.
Когда она обняла его, он резко вздрогнул.
-- Мне страшно, Таквер,-- прошептал он.
-- Брат, милый, молчи.
Эту ночь, как и много других ночей, они проспали, обнявшись.
Глава седьмая
УРРАС
В кармане новой, подбитой курчавым мехом куртки, которую Шевек
заказал к зиме в магазине на кошмарной улице, он нашел письмо. Он не пред-
ставлял себе, как оно туда попало. Его совершенно точно не было в почте, ко-
торую ему доставляли дважды в день, состоявшей исключительно из рукописей
и оттисков от физиков со всего Урраса, приглашений на приемы и бесхитрост-
ных посланий от школьников. Это был кусок тонкой бумаги, сложенный тек-
стом внутрь, без конверта; на нем не было ни марки, ни штампа какой-либо из
трех конкурирующих почтовых компаний.
Смутно предчувствуя недоброе, Шевек вскрыл его и прочел: "Если ты --
архист, то почему ты сотрудничаешь с системой власти, предавая свою планету
и Одонианскую Надежду, тогда как должен нести нам эту Надежду. Страдая от
несправедливости и угнетения, мы следим за Планетой-Сестрой, светом свобо-
ды в темной ночи. Присоединяйся к нам твоим братьям!" Ни подписи, ни адреса
не было.
Это письмо потрясло Шевека и морально, и интеллектуально. Он по-
чувствовал не удивление, а что-то вроде паники. Теперь он знал, что они здесь
есть -- но где? Он до сих пор не встречал ни одного, он вообще до сих пор не
сталкивался ни с одним бедняком... Он допустил, чтобы вокруг него возвели
стену, и даже не заметил этого. Он принял предоставленное убежище, как собст-
венник. Его кооптировали -- в точности, как сказал тогда Чифойлиск.
Но как сломать стену, Шевек не знал. А если он ее и сломает, куда ему
идти? Паника охватила его еще сильнее. К кому он мог бы обратиться за по-
мощью? Со всех сторон он окружен улыбками богачей.
-- Эфор, я хотел бы поговорить с вами.
-- Да, господин. Извините, господин, я делаю место поставить сюда это.
Слуга умело управлялся с тяжелым подносом, он ловко снял крышки с
блюд, налил горький шоколад так, что пена поднялась до края чашки, и ни
капли не брызнуло, не пролилось. Ему явно доставляли удовольствие и сам ри-
туал завтрака, и то, как он умело его выполняет, и столь же явно он не желал,
чтобы ему в этом мешали. Он часто говорил по-иотийски совершенно грамот-
но, но сейчас, стоило Шевеку сказать, что он хочет поговорить с ним, как Эфор
перешел на отрывистый городской диалект. Шевек научился немного понимать
его; в замене звуков можно было разобраться, уловив ее принципы, но усечен-
ные фразы он почти не понимал. Половина слов пропускалась. "Это, как код",--
думал он: словно "ниоти", как они себя называли, не хотели, чтобы их понима-
ли посторонние.
Слуга стоял, ожидая приказаний. Он знал -- он в первую же неделю уз-
нал и запомнил все идиосинкразии Шевека -- что Шевек не хочет, чтобы он
отодвигал для него стул или прислуживал ему за едой. Он стоял очень прямо, в
позе, которая выражала внимание и убивала всякую надежду на неофициаль-
ный разговор.
-- Садитесь, Эфор.
-- Если вам угодно, господин,-- ответил слуга и чуть подвинул стул, но
не сел.
-- Вот о чем я хотел поговорить. Вы знаете, что я не люблю приказы-
вать вам.
-- Стараюсь делать, как вы любите, без приказаний.
-- Я это вижу... я не об этом. Знаете, у меня на родине никто никому не
приказывает.
-- Я об этом слыхал, господин.
-- Ну, вот, я хочу познакомиться с вами, как с равным, как с братом. Вы
единственный из всех, кого я здесь знаю, не богатый... не владелец. Я очень хо-
чу разговаривать с вами, хочу узнать, как вы живете...
Шевек в отчаянии умолк, увидев на морщинистом лице Эфора презре-
ние. Он сделал все возможные ошибки, Эфор считает его дураком, который
смотрит на него свысока и сует нос не в свои дела.
Безнадежным жестом он уронил руки на стол и сказал:
-- Ох, черт, извините меня, Эфор! Я не умею выразить то, что хочу ска-
зать. Пожалуйста, не обращайте внимания.
-- Как прикажете, господин.
Эфор вышел из комнаты.
Тем дело и кончилось. "Класс неимущих" остался для него таким же да-
леким, как тогда, когда он читал о нем в учебнике истории в Региональном Ин-
ституте Северного Склона.
Еще до этого он обещал Оииэ провести у них неделю между зимней и
весенней четвертью.
После того, как Шевек в первый раз побывал у них в гостях, Оииэ не-
сколько раз приглашал его на обед, всегда -- несколько официальным тоном,
словно выполняя долг гостеприимства или, быть может, приказ правительства.
Но у себя дома он держался с Шевеком с неподдельным дружелюбием, хотя
всегда оставался чуть настороженным. Ко второму визиту Шевека оба сына
Оииэ решили, что он их старый друг, и их уверенность в том, что Шевек тоже
так считает, явно озадачивала их отца. Она тревожила его, он не мог по-насто-
ящему одобрять такое отношение, но и не мог назвать его неоправданным. Ше-
век вел себя с ними, как старый друг, как старший брат. Они относились к нему
с восхищением, а младший, Ини, просто обожал его. Шевек был добрым, серь-
езным, честным и очень интересно рассказывал про Луну, но дело было не толь-
ко в этом. Для Ини он представлял что-то, чего малыш не мог выразить слова-
ми. Это детское обожание глубоко и загадочно повлияло на дальнейшую жизнь
Ини, но, даже став намного старше, он не нашел для этого подходящих слов --
только слова, в которых было эхо этого: слово "странник", слово "изгнание".
Единственный в эту зиму сильный снегопад случился именно в ту неде-
лю. Шевек ни разу не видел слоя снега толще дюйма или около того. От сума-
сбродства метели, от обилия снега его охватила радость. Он ликовал от того,
что всего этого было слишком много. Снег был слишком бел, слишком холоден,
нем и равнодушен, чтобы даже самый искренний одонианин смог назвать его
экскрементальным: увидеть в нем что-то иное, кроме невинного великолепия,
свидетельствовало бы о душевном убожестве. Как только небо прояснилось, он
вышел в сад с мальчиками, которые радовались снегу так же, как он.
Сэва Оииэ стояла у окна со своей свояченицей Вэйей и смотрела, как иг-
рают дети, взрослый мужчина и маленькая выдра. Выдра устроила себе горку
из одной стены снежного замка и раз за разом возбужденно скатывалась с нее
на брюхе. Щеки мальчиков пылали. Взрослый мужчина обрывком бечевки свя-
зал сзади свои длинные, серовато-коричневые волосы; от холода у него покрас-
нели уши; он с азартом прокладывал в снегу туннели. Высокие, звонкие голоса
мальчиков не умолкали: "Не сюда!" -- "Вон туда копайте!" -- "Где лопата?" -- "У
меня лед в кармане!"
-- Вот он, наш Инопланетянин,-- с улыбкой сказала Сэва.
-- Величайший из современных физиков,-- сказала свояченица.-- Как за-
бавно!
Когда Шевек вошел, пыхтя и топая ногами, чтобы сбить снег с сапог, и
излучая те свежие, холодные силу и бодрость, какие бывают только у людей,
только что пришедших с мороза и снега, его представили свояченице. Он протя-
нул Вэйе большую, твердую, холодную руку и дружелюбно посмотрел на нее
сверху вниз.
-- Вы -- сестра Демаэре? -- спросил он и добавил: -- Да, вы на него похо-
жи.
И это замечание доставило Вэйе огромное удовольствие, хотя в устах
любого другого оно показалось бы ей пустым. Весь остаток дня она думала:
"Он -- мужчина. Настоящий мужчина. Что же это в нем такое?"
Ее звали Вэйя Доэм Оииэ, как принято по иотийскому обычаю. Ее муж,
Доэм, возглавлял большой промышленный комбинат; ему приходилось много
ездить и ежегодно по полгода проводить за рубежом в качестве делового пред-
ставителя правительства. Все это Шевеку объяснили, пока он смотрел на нее.
Хрупкость, светлые волосы и овальные черные глаза Демаэре Оииэ у Вэйи ста-
ли прекрасными. Груди, плечи и руки у нее были круглые, нежные и очень бе-
лые. За обедом Шевеком сидел рядом с ней. Он то и дело смотрел на ее обна-
женные груди, приподнятые жестким корсажем. То, что она в мороз ходит вот
так, полуголой, казалось ему сумасбродством, таким же сумасбродством, как
этот снег, и ее маленькие груди были так же невинно белы, как этот снег. Изгиб
ее шеи плавно переходил в очертания гордой, бритой, изящной головки.
"Она действительно очень привлекательна",-- сообщил себе Шевек.--
"Она, как здешние постели: мягкая. Но ломака. Почему она так жеманно гово-
рит?"
Он ухватился за ее довольно тонкий голос и жеманную манеру держать-
ся, как утопающий -- за спасательный круг, но не замечал этого, не понимал,
что тонет. После обеда она должна была поездом вернуться в Нио-Эссейя, она
приехала только на один день, и он ее больше никогда не увидит.
Оииэ был простужен, Сэва была занята детьми.
-- Шевек, вы не могли бы проводить Вэйю на станцию?
-- Боже милостивый, Дэмаэре! Не заставляй этого несчастного защи-
щать меня! Уж не думаешь ли ты, что по улицам рыщут волки? Или дикие мин-
грады ворвутся в город и утащат меня в свои гаремы? Что меня завтра утром
найдут на крыльце начальника станции замерзшей, с примерзшими к ресницам
слезинками и с букетиком увядших цветов в маленьких окоченевших ручках? О,
это мне даже нравится! -- Смех Вэйи накрыл ее звонкую болтовню, как волна,
темная, гладкая, мощная волна, которая смывает все, оставляя за собой пустой
прибрежный песок. Она смеялась не своим словам, а над собой, и темный смех
тела стирал слова.
Шевек вышел в холл, надел куртку и стал ждать ее у двери.
Полквартала они прошли молча. Снег похрустывал и скрипел у них под
ногами.
-- Право, вы слишком любезны для...
-- Для чего?
-- Для анархиста,-- сказала она своим тонким голосом, жеманно растя-
гивая слова (точно с такой же интонацией разговаривал Паэ, и Оииэ, когда бы-
вал в Университете -- тоже).-- Я разочарована. Я думала, что вы окажетесь
опасным и неотесанным.
-- Я такой и есть.
Она взглянула на него искоса, снизу вверх. Голова ее была повязана
алой шалью; на фоне этого яркого цвета и окружавшей их белизны снега ее
глаза казались черными и блестящими.
-- Но ведь вы так послушно и кротко провожаете меня на станцию, д-р
Шевек.
-- Шевек,-- мягко сказал он.-- Без "доктора".
-- Это ваше полное имя? И имя, и фамилия?
Он с улыбкой кивнул. Ему было хорошо, он чувствовал себя сильным,
ему были приятны пронизанный светом воздух, тепло его хорошо сшитой курт-
ки, красота идущей рядом женщины. Сегодня его не одолевали ни тревоги, ни
тяжкие думы.
-- А правда, что вам дает имена компьютер?
-- Да.
-- Какая тоска -- получить имя от машины!
-- Почему тоска?
-- Это так механически, так безлично.
-- Но что может быть менее безлично, чем имя, которое не носит ни
один из живущих одновременно с тобой людей?
-- Больше никто? Вы -- единственный Шевек?
-- Пока я жив. До меня были и другие.
-- Вы имеете в виду родственников?
-- Мы не особенно интересуемся родством. Видите ли, мы все -- родст-
венники. Я не знаю, кто они были, кроме одной, в первые годы заселения. Она
изобрела такой подшипник для тяжелых машин, который применяют до сих
пор, он так и называется -- "шевек".-- Он опять улыбнулся, еще шире.-- Вот на-
стоящее бессмертие!
Вэйя покачала головой.
-- Господи! -- сказала она.-- Как же вы отличаете мужчин от женщин?
-- Ну... мы изобрели некоторые способы...
Спустя секунду раздался ее негромкий, густой смех. Она вытерла слезив-
шиеся от холода глаза.
-- Да, пожалуй, вы правда неотесанный!... Значит, они все приняли при-
думанные имена и выучили придуманный язык -- все новое?
-- Первопоселенцы Анарреса? Да. Я думаю, они были романтиками.
