кожаные ботинки.
- Держи, - сказал Бемиш, - это тебе подарок. Парень ахнул и взял ботинки.
Бемиш полез в карман, вынул триста местных "единорогов" и протянул парню.
- За работу.
- Сударь, - сказал парень, - мы ведь только починили колесо. Это стоит
двадцать единорогов.
- Куда ты сейчас едешь? - спросил Бемиш.
- В Синий Лог, это на левом конце деревни.
- Садись, - сказал Бемиш, - я подвезу. Деревня вытянулась вдоль дороги,
как бы между горой и ущельем. В ширину она редко тянула на сотню метров, а
длиной была километров восемь. Парень забился в угол, чуть не под сиденье, и
молчал. Можно было подумать, что он первый раз в жизни сидит в машине. "Гм,
- подумал Бемиш, - впрочем, господин и чужестранец подвозит его первый
раз... Надеюсь, что я не очень роняю честь рода Белого Кречета".
- Давно Ашидан живет в замке? - спросил Бемиш.
- Второй месяц, господин.
- Он пьет?
- Нет, господин, - испуганно сказал парень.
Бемиш высадил парня у поля, где уже начинали танцевать девушки в синих и
красных юбках, и подошел посмотреть, что росло на поле. Он хотел спросить,
давно ли крестьяне выращивают на своих полях эту штуку, но тут к нему
заспешил староста. Бемиш развернулся и уехал.
Он ехал по предзакатному лесу, пока не нашел хорошей лужайки слева от
дороги. Он въехал на лужайку, заглушил мотор, приподнял капот и воззрился на
двигатель.
Карбюратор был собран, как птичье гнездо, из самых разнообразных деталей,
воздушный фильтр тоже был чужой. Остальное ночные воры из единственной в
селе мастерской поставили, откуда взяли.
Бемиш развернулся и поехал обратно.
Киссур уже спустился во двор, и они вместе облазили замок. Тот был
огромен: стены, как капустные листы, вставали одна за другой.
Замок сидел на самой верхушке скалы, и к нему вела только одна дорога, с
запада. Со всех остальных сторон наружная стена на востоке стояла над
пропастью, и эта пропасть для полноты защиты была гладко стесана, - этакая
ровная, как стекло, стена.
Киссур показал гостю дворик, где убили Канута Кречета, и маленький
замковый сад, под одной из яблонь которого прабабка Киссура согрешила с
крылатым и двухголовым быком. Бемиш сказал Киссуру, что замок могли бы
посещать туристы со всей Галактики.
- Этот замок не годится для туристов, - осклабился Киссур, - он не
предоставляет всех удобств инвалидам, - и ловко протиснулся сквозь узкую и
немыслимо крутую лестницу, змеящуюся вдоль одной из наружных стен.
Вечером в замке царило веселье: конюхи заплетали коням хвосты, из
кладовых тащили старые луки, тисовые, огромные, обмотанные истлевшим
волокном с серебряными надписями. Бемиш заглянул в полутемную конюшню и
замер: Киссур, с холодной усмешкой, прятал в седельную суму тупорылый черный
автомат.
Бемиш ступил внутрь. Киссур опустил плетеную крышку сумки.
- А на кого, - спросил Бемиш, - мы будем завтра охотиться?
- В здешних краях, - сказал Киссур, - издавна охотятся на крупного зверя:
на вепря, на медведя.
На языке у Бемиша завертелось: "Хотел бы я знать, на какого такого вепря
тут издавна охотятся с автоматами", - но Бемиш облизнул губы и проглотил
вопрос.
Они выехали, когда месяц еще не убрался с черного неба, снаряженные так
же, как и восемь, и сто лет назад: на Киссуре были серые замшевые сапожки, с
узором в виде лилий и с высокими красными каблуками, но без шпор; зеленые
штаны и красная куртка, перехваченная тяжелым поясом из золотых блях: каждая
бляха изображала зверя или рыбу. Плащ на Киссуре был тоже зеленый, с двумя
широкими полосами, шитыми золотой сеткой. На плече висел лук, за спиной -
кожаный колчан, из которого торчали перья стрел, белые, как пенопласт. За
поясом - швырковый топорик, у седла - два ясеневых дротика и меч. Другие
господа были одеты так же. Для Киссура это нельзя было назвать театральным
костюмом: он, как и большинство вейцев, и в столице одевался по-старому, а
уж широкое ожерелье из нефритовых пластинок, оправленных в золотое плетенье
с изображениями кречетов, носил почти всегда. А Бемиш, - Бемиш точно понял,
что в своем охотничьем прорезиненном комбинезоне разгневает здешних диких
богов и они оставят его без подопечной им дичи, и теперь, в кожаных штанах,
расшитых серебром, чувствовал себя самозванцем.
Выезжая, Киссур бросил на алтарь у ворот кусок свежего, мяса и постучал
по камню обнаженным мечом, чтобы привлечь внимание бога.
Бемиш с интересом поглядел на меч: очень тяжелый и длинный, с трехгранным
лезвием и каким-то узором, кажется, бегущими лошадями, по ребру. Рукоять
была из сплетенных змей. Бемиш спросил, зачем им меч, и Киссур ответил, что
без меча боги не посылают удачу: ведь по лезвию меча идет дорога на тот
свет, и по ней уводят и приводят зверей.
Они наблюдали восход с верхушки горы: горный ветер плясал в хвостах их
коней, - говорили, что в древности этот ветер покрывал кобылиц, - черные с
белым пятном кони рождались от этого ветра, и под копытами изредка
похрустывали ракушки, напоминание о море, бывшем здесь миллионы лет назад.
Потом Киссур углядел оленя, тоже вздумавшего полюбоваться рассветом;
спустили собак, поскакали следом.
Господ было пятеро - Киссур, Ашидан, Ханадар Сушеный Финик, Алдон и
Бемиш, еще было восемь собак и трое слуг - они выгнали оленя прямо на
Киссура, и тот, расширив глаза и дико закричав, метнул копье, поданное одним
из слуг. Крашенное желтым, с зеленой шишкой на конце, копье пробило оленя
почти насквозь легче, чем оно пробивало старый клен в столичной усадьбе
Киссура. Вдруг зашумел лес, полетели листья. Бемишу пришло в голову или
здешние боги подсказали: "Сегодня с Киссуром будет несчастье. Вчера гора
взяла коня, сегодня..."
К полудню Бемиш был пьян от крови: слуги куда-то отстали, он с Киссуром и
Ашаданом выехал на поросшую рыжими цветами полянку. Киссур, отъехав в другой
конец полянки, разглядывал мох на дереве, видимо, гадал.
В этот миг на полянку выскочил медвежонок и, ошалев, полетел вверх по
дереву.
- Не надо, - сказал Киссур брату, - это дурной знак.
Но Ашидан уже натянул лук и выстрелил: медвежонок отцепился от дерева и
упал. Ашидан спрыгнул с седла и побежал к медвежонку. В этот миг кусты
раздвинулись, раздался рев, и на полянку вывалилась огромная, черная с бурым
медведица.
- Ашидан! - заорал Бемиш.
Ашидан обернулся. Медведица поднялась на задние лапы, а юноша стоял перед
ней, растерянный, с обломком стрелы, вытащенным из ее сына.
Бемиш выхватил пистолет. Но раньше, чем он успел поднять руку, Киссур
скатился с мечом с седла и поднырнул медведице под брюхо. Ашидан, взвизгнув,
отскочил в сторону. Бемиш выстрелил. Медведица грузно взмахнула лапами в
воздухе и обрушилась на Киссура. Дернулась и застыла, словно куча сваленного
с самосвала торфа.
Бемиш и Ашидан бросились к медведице.
- Киссур, ты жив?
Никакого ответа.
Бемиш подбежал и стал дергать медведицу за ухо. В эту секунду груда
мертвого, казалось бы, мяса, зашевелилась, и из-под нее выпростался Киссур.
- Черт, - оскалился он, - меч...
Но и меч, когда медведицу перевернули, оказался цел, - он вошел ей в
брюхо чуть не по самую крестовину. Осмотрели морду: пуля пришлась медведице
прямо в глаз.
Да, охота была славная; даже Сушеный Финик, который не умел улыбаться,
визжал и ухал, а потом сел к костру у колен Киссура и запел те свои песни,
которые Бемиш столько раз слышал с магнитофончиков в рабочих бараках, что
уже научился любить.
Обратно ехали, когда уже вечерело. Кони шли по тропинке двое в ряд,
черная жирная земля осыпалась под их копытами, справа темной стеной вставал
лесной склон, слева лохматое солнце садилось за далекие горы, покрытые
сверкающим снегом, словно торт белой глазурью. Птицы вспархивали из-под
копыт, жизнь была дивно хороша. "Господи, какой отель можно здесь
построить", - мелькнуло у Бемиша в голове, - он был человек практичный,
всегда искал, как приспособить природу к деньгам.
Ашидан, после случая с медвежонком, погрустнел, и теперь как-то так
получилось, что Киссур со свитой поскакали вперед, а Бемиш отстал и ехал
рядом с Ашиданом. Тот был бледен, - то ли от травки, которую возделывали
крестьяне на здешнем поле, то ли от Кембриджа. Бемиш наклонился к Ашидану и
негромко спросил:
- Киссур знает, что вы - наркоман?
- Я не наркоман, мне просто интересно! Я в любую минуту могу прекратить.
Бемиш, помимо воли, хмыкнул. Юноша вздрогнул. Потом вдруг оборотил серые
глаза к землянину. Зрачки их были неестественно сужены.
- Это не моя, это ваша вина, - сказал он, - семь лет назад из этого замка
правили Варнарайном, а теперь это дыра, потому что рядом нет восьмиполосного
шоссе! Вы прогнали наших богов, а что вы нам дали взамен? Банку с
пепси-колой?
Ашидан схватил землянина за руку.
- Эта трава здесь росла всегда! Ее ели, чтобы говорить с богами! Вы даже
разговоры с богами объявили уголовным преступлением!
- Бросьте, Ашидан! Вы не говорите ни с богом, ни с чертом, вы жрете эту
траву для собственного удовольствия и боитесь Киссура, потому что он вас за
эту траву запихнет в клинику для наркоманов или просто посадит на цепь.
- Я боюсь меча, который он с собой взял, - сказал Ашидан. - Я видел этот
меч в руках Ханалая, а души убитых после смерти уходят в их мечи.
Ханалай был тот самый мятежник, который семь лет назад воевал против
Киссура.
- Ханалая, - изумился Бемиш, - вы встречались с Ханалаем?
- Он меня взял в плен, - ответил Ашидан.
Бемиш уставился на юношу: тот был молод, тонок, как змейка, и невероятно
красив, со своими золотистыми волосами и серыми, густо накрашенными для
охоты глазами.
- Господи! Сколько же вам лет было?
- Пятнадцать. Почти пятнадцать. Киссур поручил мне пять тысяч всадников,
и со мной были Сушеный Финик и дядя Алдона, Алдон Полосатый. Мы должны были
ждать Киссура в Черных Горах. Но тут мы услышали, что вниз, в городок Лухун,
съехались на ярмарку купцы и сгрудились в городке из-за войны, и мы решили
взять этот городок, потому что так добычи достанется больше, если не ждать
Киссура.
Вот мы ночью подошли к этому городку с проводником, и, когда рассвело,
выяснилось, что это была ловушка, - войско Ханалая окружило нас. Ханалай
думал поймать самого Киссура.
Ашидан покачался в седле.
- Я выехал вперед и предложил Ханалаю поединок. На моем щите был Белый
Кречет, Ханалай подумал, что в ловушку попался сам Киссур. Он очень не хотел
драться, но ему пришлось принять вызов. Он испугался, что командиры его
засмеют.
Это был поединок, о котором нечего долго рассказывать: Ханалай рассек мне
плечо и бросил на землю, как кутенка, а потом снял шлем, чтобы отсечь
голову. Очень удивился и спросил: "Ты кто такой, мальчишка, чтобы носить щит
с Белым Кречетом?" Я сказал, что меня зовут Ашидан, и что брат мой Киссур
отомстит за меня, и чтобы он рубил мне голову, а не разевал свою поганую
пасть. Я был очень хорошенький мальчик, и Ханалай вдруг меня пожалел.
Размахнулся мечом и вдруг подумал: "Я умру, - в этих словах ужас
необратимости, ночью от них нельзя спать. Так стоит ли опускать этот меч?" -
так он мне, во всяком случае, говорил потом. Вот он перебросил меня, как
девку, через круп своего коня, и поскакал к своему войску. А мое погибло, до
последнего человека. Ведь это была совсем другая война, нежели между двумя
государствами. Потому что когда воюет одно государство и другое государство,
то справедливость в том, чтобы пощадить противника и сделать его своим
вассалом, а когда воюет правительство и мятежники, то справедливость в том,
