Больше они ни о чем не говорили. Потом Кукушонок попросил помочь
ему встать, и они вместе вышли во двор замка, где недавно
растаял красный снег, и поцеловались на прощание.
Когда Кукушонок вернулся обратно в свои комнаты, у его постели
сидел пожилой адвокат и мешал железным прутом в жаровне. Он
слышал весь разговор.
- Ну, - сказал адвокат, - и зачем его было звать? Это же
маленький советник Арфарра...
- Когда, - сказал Кукушонок, - Алом вызвал на поединок Пернатого
Вея, всем было известно, что Вея можно поразить лишь его
собственным копьем. И Алом попросил перед боем поменяться
копьями, а Пернатый Вей не посмел отказать, ибо был человеком
благородным. Господин Ванвейлен - благородный человек, и, если
бы что-то знал, - предложил бы. И что, однако, он так на мои
руки глядел? А если, - осклабясь, прибавил Кукушонок, - он
человек неблагородный, он, по крайней мере пойдет и донесет
Арфарре о моем нездоровье и речах Махуда...
Кукушонок отодвинул в сторону прошение, как вещь совершенно
ненужную, и вместе сел с адвокатом над бумагами.
* * *
А королевский советник Ванвейлен поехал от замка Ятунов на
Песчаный Лог, что в Мертвом Городе. Там, под самыми городскими
стенами, освящали новую - и первую - городскую больницу для
бедных. Собралась вся городская верхушка, были советник Арфарра
и господин Даттам.
Погадали на прутьях, и гадание вышло очень хорошим; потом прутья
собрали в связку и отдали бургомистру; бургомистр напомнил, что
прутья легко переломать поодиночке и нельзя сломать в связке, и
советник Арфарра и господин Даттам перевили руки и выпили за
прутья, которые нельзя сломать в связке. Люди глядели и
радовались.
- Хорошо, что обвинителя Ойвена нет, - сказал один цеховик
другому. Это же как злой дух при советнике Арфарре!
Был ли обвинитель Ойвен злым духом при советнике - неизвестно.
Но вот что он кричал на улицах, что люди из цехов скупают все
земли, а беднякам нечего есть, и добивался, чтоб никто не мог
купить новых земель больше, чем на сто золотых шагов, и чтобы
каждому бедняку был выделен один золотой шаг - это уж точно.
В это время Лосси, по прозванию Розовое Личико, зашел в рыбную
лавку. Лосси много повидал в свои двадцать семь лет, а теперь
служил у Шамуна Большеротого. Шамун Большеротый был с недавних
пор вассалом Даттама, и Даттам дал Шамуну землю под городом: сто
восемьдесят золотых шагов.
Итак, Лосси Розовое Личико зашел в рыбную лавку, разинул рот и
стал разглядывать полки. Наконец восхищенный взор его
остановился на двух плававших за белым стеклом рыбах. Рыбы были
то плоскими, зелеными и чешуйчатыми, то вдруг раздувались,
становились в точности как шар, и из этого шара лезли
желто-красные иголки. Рыбы эти назывались ушанчики, и Лосси это
прекрасно знал.
- Экое чудо! - сказал Лосси, - это что ж такое?
Хозяин лавки оглядел посетителя. На ногах у Лосси были
деревянные башмаки, на плечах - бродячий плащ с конопляной
завязкой, и вид он имел чрезвычайно придурковатый: только что из
деревни. Хозяин решил пошутить и сказал:
- А это - рыба Суюнь.
Рыба Суюнь водилась далеко-далеко, в Серединном Океане в
империи, и отвар из ее чешуи приносил здоровье на тысячу лет.
- Правду, однако, говорят у нас в деревне, - сказал Лосси, - в
городе в лавке можно купить все, даже рыбу Суюнь... И сколько ж
она стоит?
Торговец увидел, что дело серьезное, вздохнул и сказал:
- Ну, если из деревни... уступлю, за сколько взял: два "золотых
государя" штучка... только покупать-то надо сразу обоих, самца и
самочку.
Лосси вздохнул, достал из-под плаща тряпочку, размотал и высыпал
на доску.
- А здесь сколько?
Стали пересчитывать всякую пузатую мелочь и рубленую медь, и
вышло на три золотых государя.
Торговец долго думал, потом прослезился и махнул рукой:
- Ладно! Бери, раз из деревни! Торгуем себе в убыток!
Красная цена рыбкам была - три гроша. Лосси нанизал рыб на
прутик и вышел с ними на улицу. На улице было солнечно, людно и
весело. Младший хозяйский сын жарил в плоском чане с кипящим
маслом карасей, и раздавал приятелям и клиентам. Далеко Лосси
идти не пришлось: мимо как раз ехал обвинитель Ойвен.
Лосси закричал и бросился перед конем:
- Господин Ойвен! Мы все - маленькие и пришлые. Молимся вам...
то есть за вас... То есть я хочу сказать, что вот купил рыбу
Суюнь и чтоб вам жить всегда.
Лосси запнулся от избытка чувств и протянул прутик. Все вокруг
засмеялись. Обвинитель Ойвен глянул на ушанчиков, перевел взгляд
на простоватого парня, недавно из деревни, и понял, что жадные
торговцы опять надули бедного человека.
- Друг мой! - сказал обвинитель Ойвен. Тебя провели, это не рыба
Суюнь, это ушанчик.
На шум сходились люди. Привели из лавки торговца. Лосси
напустился на него с упреками:
- Как так! Опозорил меня перед таким человеком!
- Сколько же он с тебя слупил за рыбу Суюнь? - спросил
обвинитель Ойвен.
- Тридцать золотых государей, - отвечал Лосси.
- Что ты врешь! Три, а не тридцать! - закричал лавочник.
Кто ж, однако, поверил?
Лавочник заскулил, но делать нечего - пришлось отдать Лосси
деньги. Торговцы сгрудились в кружок и принялись ругать
обвинителя Ойвена. А старший сын лавочника бросил жарить своих
рыб и вцепился в Лосси:
- Отдай! Задушу!
В эту минуту на улице появился хозяин Лосси Шамун Большеротый, и
увидел, как торговец бьет его слугу. Шамун схватил торговца за
шкирку, покрутил в воздухе и швырнул на мостовую. Лавочники
заорали. При виде Шамуна настроение обвинителя Ойвена сильно
переменилось. Он заметил на плаще Шамуна Даттамовы цвета и
золотую цивету, а потом припомнил и его самого.
- Стойте, добрые люди! - сказал Ойвен. - Сдается мне, дело это
не так просто, и как бы этот слуга не провел честных людей!
От таких слов хозяин лавки бросился на Лосси с рыбным вертелом.
Лосси отпрыгнул. Вертел провалился в глубокий противень: масло
выплеснулось и обрызгало рыцарский плащ с золотой циветой.
- Палец за палец, око за око! - вскричал Шамун Большеротый,
подхватил лавочника и усадил его на противень. Тот заорал,
выдираясь, не своим голосом.
Началась всеобщая свалка, в толпе закричали:
- К Арфарре! Пойдемте к Арфарре-советнику! Он тут, рядом!
Кровь ударила обвинителю Ойвену в голову. Почему к Арфарре? Он,
обвинитель Ойвен, на месте, а они кричат: к Арфарре! И
обвинитель закричал громче всех:
- К Арфарре-советнику!
* * *
Когда толпа вкатилась во двор новой больницы, Даттам и Арфарра
уже прощались друг с другом. Их окружали цеховые мастера, и
толпа тоже, в основном, была из свидетелей-лавочников. Лосси
Розовое Личико как-то выпал и смылся с деньгами. К Шамуну
Большеротому пристали по пути другие Даттамовы рыцари. Входя во
двор, обвинитель Ойвен заметил, как с лошади слезает Клайд
Ванвейлен.
Ойвен знал, куда тот ездил и зачем; и вновь закусил губу, ибо с
Ойвеном в замке Ятуна даже драться бы не стали: приказали б
избить палками, или усадили бы на противень с маслом, как
несчастного лавочника.
Рыбные торговцы закричали, перебивая друг друга и излагая
обстоятельства дела, а обвинитель Ойвен поднял руку и сказал:
- Дело не в одном человеке! Дело в принципе! Для того ли город
освободился от рабства, чтобы новые сеньоры хозяйничали на его
улицах и скупали его земли? Люди господина Даттама обижают и
торговца, и простолюдина, наглости у них больше, чем у сеньоров,
а денег больше, чем у горожан! Тощий народ и жирный народ спорят
из-за земли, а Даттам скупил половину этой земли и посадил на
нее своих грабителей.
Господин Даттам поглядел на своих людей и на лавочников вокруг,
подошел к обвинителю Ойвену и схватил его за суконный воротник.
- Твоя, - сказал Даттам, - специальность, тараканий хвост -
натравливать простой народ на людей зажиточных... Вот вы этим и
занимайся. Это у тебя хорошо получается. А если ты и твои
покровители попробуют замахнуться на что-нибудь другое...
А в продолжение всей этой речи Ойвен пятился от Даттама, а
Даттам держал его за воротник и шел за ним.
А во дворе больницы сделали лужу для буйволов, добротную лужу, с
травертиновым бортиком и расписным столбом. Ойвен, пятясь,
наткнулся на этот столб, и Даттам приложил его макушкой так, что
глаза у Ойвена поехали вверх, а все остальное вниз, и обвинитель
с плеском свалился в лужу. А Даттам потряс руками, будто хотел
стряхнуть кончики пальцев, и продолжал:
- Это я, - сказал Даттам, - превратил эту страну во что-то
человеческое. Это я добился того, что сеньоры больше не считают
неприличным уметь читать, и детей своих учат грамоте. Это я
добился того, что здесь вновь покупают шелка и книги, что
торговцев на дорогах больше, чем грабителей...
Даттам замолчал и повернулся, чтоб идти, но тут заговорил
советник Арфарра.
- Да, - сказал, усмехаясь, Арфарра. - Это вы научили знать
обирать крестьян, чтобы купить шелка, это вы добились, что
страна кишит нищими, которые продают себя в рабство за гроши,
это вы научили сеньоров торговать, но при этом оставаться
сеньорами... Я понимаю, - продолжал Арфарра - вам выгоднее иметь
дело с насильниками и монополистами. Дай вам только возможность
- и вы бы задушили городские цеха, как котят, и установили бы
цены, от которых покраснеют даже перья белых кречетов.
- Что ж, - сказал Даттам. - Это правда, что вам нужны города для
борьбы со знатью. Верю даже, что король, победив знать, будет им
покровительствовать, потому что бюргеры смирны и не гневливы.
Может быть, король даже понимает, что, поощряя города, он
поощряет общее благосостояние... Верю, что король задушит города
не по злобе, а так. Просто будет нужда в деньгах, он и обложит
их налогами. Это - как вино при пьянице: если рядом стоит
бутылка - не удержится, хоть и знает, что лучше не пить...А
нужда в городских деньгах придет очень скоро, потому что король
спит и видит, как завоевать империю, а король видит те сны,
которые вы ему показываете, советник.
Тут, надо сказать, толпа притихла, только слышен был какой-то
треск; Даттам оглянулся: позади него стоял бургомистр, прижимая
к животу связку священных прутьев, и в забытьи ломал один прут
за другим. Глаза у него были широко открыты. Рядом с
бургомистром стоял королевский советник Ванвейлен, тоже белый,
как яичная скорлупа. Даттам усмехнулся, вскочил на коня и
ускакал со своими людьми.
А советник Арфарра наскоро благословил дом и отбыл во дворец. Во
дворце Арфарра усадил Ванвейлена за столик со "ста полями", и
Ванвейлен рассказал ему о своем визите к Кукушонку. А потом
Арфарра сломал костяную фигурку и заплакал.
Ванвейлену стало страшно, потому что людей из Великого Света, в
отличие от местных рыцарей, он плачущими не видал, и ему не
хотелось бы быть на месте того, кто заставил советника плакать.
А Даттам поскакал от милосердного двора прямо в замок Ятунов.
Хозяин, приветствуя Даттама, обреченно взглянул вправо. Даттам
покосился глазами: красная анилиновая лужа. Даттам почувствовал
раздражение, тем более законное, что это он, Даттам, выучился
красить ткани, прежде чем Арфарра вздумал красить снег.
Впрочем, тут Даттам усмехнулся и подумал: не задирайся! В том,
что касается открытий, он был плохой матерью, но хорошей
повивальной бабкой, и знал это. Был у Даттама такой дар:
посмотрит на идею и видит, принесет она прибыль или нет.
Ошибался редко. "Все равно, - подумал Даттам, ничего мне
Кукушонку не объяснить, не обидев экзарха, и храм, и самого
себя. Все, что он поймет, это то, что снег испортил
Арфарра-советник, а это он и без меня знает."
Прежде чем расцеловаться с Киссуром Ятуном, Даттам спросил воды
вымыть руки:
- А то, - сказал он, - за дохлую крысу подержался.
Даттам прошел меж гостей, прислушиваясь к речам, и подумал:
"Идиоты! Речь идет об их существовании, а они..."
Даттам вспугнул у Кукушонка адвоката, защищавшего его в суде.
Адвокат раскланялся и пропал. А Кукушонок, хромая, подошел к
