торговле, осознал бы немедленно. Ну хорошо, Даттам обменял свое
серебро с выгодой. Но если серебро в империи в три раза дешевле
золота, то какого черта он вообще везет его в империю?
- Серебро-то серебро, - сказал Бредшо, усмехаясь, - а удельный
вес - как у золота.
Даттам и мастер замерли. Граф, может быть, ничего бы и не понял,
но вдруг припомнил слова колдуна, нахмурился и побежал из забоя.
* * *
Вечером граф позвал чужеземца в свою горницу. Лицо графа было
все в красных пятнах, ученая обходительность исчезла.
- Значит, ты разбираешься в рудах? - спросил граф.
Бредшо понял, что утвердительный ответ сильно повредит ему,
потому что благородный человек должен разбираться в мечах, а не
в металлах, но ответил:
- Разбираюсь.
- Я правильно понял: то, что добывают в шахте - не серебро, а
золото?
Бредшо покачал головой:
- Не серебро и не золото, а совсем другой металл. Он, однако,
тоже не ржавеет.
Из стены возле поставца торчал небольшой швырковый топорик с
черненой рукояткой. Граф вытащил этот топорик, перекинул из руки
в руку и спросил:
- Мне сказали, что это - глупое серебро, а в империи его можно
превратить в настоящее. Можно ли?
- Ни в коем случае, - сказал Бредшо. - Серебра из этого металла
не выйдет. Но если подмешать его в золото, то фальшивая монета
будет совершенно неотличима от настоящей.
Тут граф запустил топорик в большого бронзового Шакуника,
стоявшего в западном углу. Топорик попал богу в плечо, разрубил
ключицу и глубоко ушел в грудь; бог зашатался и упал, а князь
подхватил со стены меч и выбежал из гостиницы.
Бредшо с легким ужасом глядел ему вслед. Да, Даттам не зря решил
не связываться с рудниками империи.
Все было очень просто. Серебро стоит в тринадцать раз меньше
золота. Глупое серебро стоит совсем дешево. В империи храм
Шакуника имеет право чеканить золотые монеты. Даттам извлекает
из этого дополнительную прибыль, добавляя в состав платину. Для
надежности чеканят не новую монету, а старые золотые государи.
А в рудниках - в рудниках некоторые забои так узки, что в них
могут работать только дети, и жители варят в одних и тех же
горшках рис и серебро, - собираются вокруг и дуют через
трубочки, - и храм, которому известен динамит, употребляет
динамит только на жуткие фокусы и не озаботится приспособить
архимедов винт для подъема руды.
* * *
На следующее утро Бредшо справился, чем кончилась ссора Даттама
и графа.
- Я думаю, - сказала служанка, - что ссора кончилась миром,
потому что ночью у бога Шакуника в графской горнице срослись
ключица и ребро.
- Я думаю, - возразила другая, - что ссора кончилась миром,
потому что поздно вечером прискакали два гонца из страны
Великого Света и, наверное, много важного рассказали.
Бредшо вздрогнул и подумал: уж не рассказали ли, в числе
прочего, об упавшем с неба корабле?
В это время принесли богатые подарки от Даттама, а в полдень
явился он сам, в бархатном кафтане и с ларцом под мышкой.
- Я хотел бы, чтобы мы остались друзьями, - сказал Даттам.
- Остались друзьями! - взвился Бредшо, - да как вы смеете,
Даттам! Вы меня надули на триста тысяч ишевиков! Опоили
снотворным! Повесили человека, которого мне подарили! Сделали
фальшивомонетчиком!
- Еще нет, - возразил Даттам. - Фальшивомонетчиком вы станете,
только если из этой платины будут изготовлены монеты. Покамест
вы не фальшивомонетчик, а владелец глупого серебра, которое,
кстати, вообще ничего не стоит. Кстати, как вы догадались о
платине?
- Так уж догадался, - буркнул Бредшо. - Раньше надо было
догадываться. Надо было спросить себя: а какого черта Даттам
везет серебро туда, где оно дешевле, чем здесь?
И махнул рукой.
- Но неужели граф ничего не знает?
Даттам усмехнулся:
- Граф алчен и суеверен. Граф думал, что я подделываю серебро. А
серебром и медью расплачиваются простолюдины, серебро называют
"перьями пестрой дрофы". Это - металл ночи, женщины и торговли.
Золото же приносит не прибыль, а удачу. Это металл солнца и
сокровище вождей. Его зарывают в землю и раздают дружине. Граф
не позволил бы мне подделывать золото, как не позволил бы спать
со своей женой, прибыльно ли это или нет. Граф, - добавил
Даттам, - возмутился святотатством, а не правонарушением.
- В теперь?
- Золото - не свобода. Попробовал - не отвыкнешь...
Даттам усмехнулся, вспомнив, как кричал и бился вчера граф.
Кончилось все кубками, выпитыми рука в руку, и еще граф
потребовал от храма сундучок с фальшивой монетой, расплачиваться
с недругами.
- А чиновники империи, - спросил Бредшо, - тоже, в случае чего,
обидятся лишь за оскорбленное мироздание?
Даттам постоял, усмехаясь.
- Или ты не понял, Сайлас, что в империи правят не чиновники, а
мы? Видел, что было с чернью, которая на нас напала? С законом,
который нас не устроил? Ты ехал сквозь земли королевства, - и
половина из них принадлежит храму. Ты думаешь, в империи
по-другому? Император стар и слаб, а наследник престола, экзарх
Варнарайна, - про него в народе говорят, что его душа в
хрустальном кувшине, а кувшин в храме Шакуника. Нам ведомы духи
разрушения и духи созидания, мы знаем имена звезд, неизвестных
никому в империи, и знание превращает наше золото в новое
знание. Что с тобой? Тебе плохо?
Бредшо и в самом деле побледнел, запрокинул голову.
- Ничего, - сказал Бредшо.
Он глядел на Даттама с ужасом. Он вдруг понял, почему химическое
оружие - есть, а огнестрельного - нет. Потому что выстрелившая
пушка - это оружие, а взорванная гора - это чудо. Он подумал:
"Науки в империи все-таки нет. Как звать оксиды - мертвыми
металлами или еще как - это неважно. Важно, что люди действуют
не как ученые, а как колдуны. Не публикуют результаты
экспериментов, а морочат головы. У них одна область применения
открытий - шарлатанство. Все, что не является общедоступным -
есть магия, на какие бы принципы оно ни опиралось. Бедняжка
Белый Ключник был прав: какое же это колдовство, если оно
известно всем? Стало быть, динамитом распоряжается не империя, а
один лишь храм. Чиновники - любители справедливости, и монахи -
любители чудес. И кто из них и на что употребит упавший с неба
корабль?
- Это красивые слова для фальшивомонетчика, - сказал Бредшо. -
Но я не думаю, что души чиновников империи сидят у вас в
стеклянных кувшинах. Во всяком случае, господина Арфарру вам
вряд ли удастся посадить в кувшин... И неужели вы не боитесь,
что я расскажу в империи о глупом серебре?
- Но это же ваше серебро, Бредшо, а не мое. Расскажете - так не
получите за него ни гроша.
Бредшо - уже в который раз - представил себе реакцию Ванвейлена
на его покупку.
- Однако слова о всемогуществе храма несколько противоречат
принятым вами предосторожностям.
Даттам усмехнулся и встал.
- У храма есть враги и есть завистники, но я вам не советую,
Бредшо, становиться на их сторону. Для них вы останетесь
человеком храма, а для нас станете предателем. К тому же они
ненавидят чужеземцев... Вам придется во всем слушаться меня,
Бредшо, иначе вы вообще не попадете в империю, для чего бы вам
ни было нужно туда попасть, - заморский торговец!
И с этими словами Даттам повернулся и исчез в двери.
Бредшо встал и выглянул в окно: там, во дворе, перешучивались с
бабами двое вчерашних гонцов из империи. Вот так. "Для чего бы
вам ни было нужно туда попасть..." Что привезли эти гонцы?
Известия о врагах храма? Известия о скорой смуте? Или известия о
том, что, да, шлепнулся с неба стальной бочонок без людей, и не
видели ли вы, господин Даттам, странных людей, которые
отчего-либо хотят в империю? Ибо много замечательного есть в
этом бочонке, и всего нашим инженерам и алхимикам не понять, но
вот если заполучить его экипаж и подвесить к потолочной балке,
то, может статься, нашего ума как раз достанет разобраться в
бочонке. И тогда мы станем такими колдунами, такими колдунами,
что куда вам шуточки с динамитом или отравляющим газом! Звезды
посадим в хрустальный кувшин, всю империю поставим на колени, из
государственного социализма сделаем государственную теократию!
Вы ведь это умеете, господин Даттам, подвесить людей к балке...
Глава ТРИНАДЦАТАЯ, повествующая о том, как обвинителя Ойвена
искупали в луже, а королевна Айлиль влюбилась в портрет.
Минуло три недели с тех пор, как в Ламассу пришло первое письмо
от Бредшо, и неделя с тех пор, как явился он сам.
Ранним утром накануне Весеннего Совета королевский советник
Клайд Ванвейлен навестил свой городской дом.
Ванвейлен никогда теперь не носил передатчика, а дни и ночи
проводил во дворце. Земляне узнали о том, что советник проехал
через городские ворота, от толпы просителей, внезапно
заполонивших двор. По распоряжению советника ворота всегда
держали открытыми, а на кухне двое поварят варили каши и
похлебки.
Ванвейлен соскочил с лошади, собрал прошения, положил их в
переметную суму, каждого посетителя утешил, суму отнес в свою
горницу. Потом спустился в залу, где собрались остальные шестеро
землян, швырнул на лавку шитый плащ королевского советника и
попросил какой-нибудь еды:
- А то с вечера было недосуг поесть. Арфарра, - прибавил он со
смешком, - по-моему, только медузий отвар пьет. Здоровому
человеку рядом с ним невозможно.
Бредшо спросил:
- Ты где был вчера?
- На дамбе, - ответил Ванвейлен.
- Неправда, - ответил Бредшо. - Я там был с Даттамом, тебя на
дамбе не было.
Ванвейлен молча уминал молочного поросенка с серебряной тарелки
о трех ножках. Поросенка вчера прислали с королевского стола.
Серебро поднесла депутация из Семиречья.
Бредшо внимательно оглядел одежду Ванвейлена, особенно юфтяные
сапожки, и решил, что одежда слишком чистая для человека с таким
утренним аппетитом. Он покинул залу, прошел в горницу, развернул
переметную суму. Там лежало шерстяное платье и грубые кожаные
сапоги, перепачканные зеленоватой, в каолиновых прожилках
глиной. Бредшо давно исходил окрестности Ламассы и знал, что
возле дамбы такой глины нет: есть ближе к городу, там, где
обнажилось старое русло. Бредшо решил не скандалить, спустился
вниз.
Ванвейлен внизу объел поросенка, съел целую тарелку лапши, запил
красным чаем, вытер губы и сказал:
- После Весеннего Совета я еду королевским посланцем в Кадум, а
оттуда - на Север.
Все потеряли дар речи, а Бредшо спросил:
- А корабль?
Надо сказать, что земляне, не считая Ванвейлена, потратили три
недели не зря. Из погребов бывшей бакалейной лавки вынесли бочки
и крюки, навесили замки с секретом. Достали все необходимое, -
вернее, треть необходимого, и кое-как Стависски и Шенфельд
ухитрились запеленговать аварийные позывные корабля, наложить их
на карту, вычислить место, и вычислили: выходило, что корабль
лежит где-то возле столицы провинции. Слишком уж точно свалился:
куда как вероятней, что был притащен...
- А что - корабль? - сказал Ванвейлен. - Пилоты - и без меня
есть, если вам дадут улететь. Связь теперь будет, по крайней
мере до тех пор, пока шпионов с неба не подвесят на стенке вверх
ногами. И это очень отрезвляюще подействует на чиновников
империи, что они не обладают монополией на шпионов с неба...
- А почему вы, собственно, думаете, что нас сразу зачислят в
шпионы?
Ванвейлен пожал плечами:
- В империи две тысячи лет как небо населено исключительно
чиновниками, судьями и шпионами. Под первые два разряда вы не
подходите.
Доел кусок лепешки, вымыл руки в бронзовой лохани и сказал:
- Никогда в жизни я не приносил и не принесу столько пользы,
сколько сейчас. И, заметьте, я не загоняю ручей в гору сообразно
собственному разумению, я делаю то, что делает Арфарра.
- Так, - осведомился Бредшо. - Может, господин королевский
советник хоть скажет своим недостойным соплеменникам, что будет
на Весеннем Совете? Говорят, чудеса будут.
- Это не мои тайны, - спокойно возразил Ванвейлен. - К тому же
