чтобы та закрыла въюшку.
- А вы, господин Даттам, вы еще не раздумали брать нас с собой в
империю?
- Не раздумал, - сказал Даттам, - но все упирается в ваше,
Сайлас, упрямство. Вы не хотите подписывать доверительный
договор, а я не могу пустить в империю другое золото, кроме как
принадлежащее храму.
- Очень хорошо, - сказал Бредшо. - Я хочу сделать так: мы
подпишем договор, что я продаю вам золото взамен серебра из
здешних копей, а потом мы подпишем форвардную сделку на продажу
вами золота за серебро, уже на территории империи.
Глаза Даттама бешено взблеснули, и он треснул рукой по столу,
отчего стол крякнул и присел.
- Так! - сказал Даттам, - это кого же я должен благодарить за
совет? Никак этого выродка Шавию?
- Шавия тут не при чем, - взъярился Бредшо, - стыдитесь, Даттам!
Хоть один раз заработайте деньги честно!
- Мне не нужно често, мне нужно много, - ответил Даттам.
На следующий день договор был подписан.
* * *
Два дня не случалось ничего, о чем стоит рассказывать. На
пятнадцатый день путешествия въехали в графские земли. Бредшо
сказали, что земля и все, что на земле отсюда до границ,
принадлежит Оско Стрепету. Никто, однако, не подумал ему
объяснить: все, что на земле, - это одно, - все, что под землей
- совсем другое. А все, что под землей, по-прежнему принадлежало
богу Варайорту, шельмецу и обманщику.
Граф был, по общему мнению, человек алчный. жадный до денег и
трусливый, потому что ему было нелегко убить человека. Крестьян
своих он согнал с полей, обнес поля изгородями, а шерсть
продавал храму. Кроме того, торговал с храмом серебром и
железом. Даттам послал эконома Шавию вперед с известием, что к
вечеру караван будет в замке, с Шавией поехали двое бывших
дружинников Марбода: Торхерг Бычья Кость и его брат.
А Даттам и Бредшо ехали рядом, впереди каравана.
На Бредшо был парчовый кафтан с плетеной тесьмой, стянутый
серебряным шнуром, красные штаны и поверх кафтана - легкая
кольчуга, подарок Даттама. За спиной, - меч с серебряной
перекладиной, сафьяновые сапожки. Конь под Бредшо был серый, с
белой полосой по хребту, и заморский торговец уже выучился ловко
на нем ездить. "Впрочем, какой торговец, - подумал Даттам,
оглядывая спутника, - это если нельзя - торговец, а если можно -
разбойник. У простых народов эти две вещи неотличимы, это только
в королевстве вроде здешнего рыцарям запрещено торговать, а
позволено лишь грабить".
- Расскажите мне о вашей империи, - попросил Бредшо, - сколько
лет ее порядкам?
Даттам наклонился, потрепал по холме коня.
- Законы империи, господин Бредшо, вечны и неизменны, как она
сама. Две тысячи лет назад император Иршахчан отменил в стране
"твое" и "мое", и с тех пор из нее исчезли зависть, злоба,
корысть, и прочая и прочая, - глаза Даттама сузились. - Две
тысячи лет назад! Запомните! Н не путайте, пожалуйста, его с
сыном основателя нынешней династии, тоже принявшим тронное имя
Иршахчана и также отменившим "твое" и "мое".
Бредшо подумал.
- Ага, - спросил он, - стало быть, император Иршахчан Второй
только восстанавливал законы, а не учреждал новые?
Даттам кивнул.
- И с тех пор за два столетия законы не менялись?
- Ни одной священной буквой. Правда, иногда приходится уточнять
значения некоторых слов в законе.
- Каких же?
- Например, в законах Иршахчана сказано, что воины Великого
Света не положат оружия, пока не дойдут до пределов ойкумены. Но
государь Меенун пояснил, что "ойкумена" значит не "весь
обитаемый мир", а "весь цивилизованный мир". А так как
цивилизованный мир, как известно, совпадает с границами империи,
то получилось, что войско уже дошло до пределов ойкумены и что
по этому случаю можно отменить и войско, и налоги на его
содержание.
- Экономно, но неразумно, - заметил Бредшо.
- Очень разумно, - возразил Даттам. - Государь Меенун немало
посулил войску, чтобы оно возвело его на престол, и боялся, что
кто-то посулит еще больше. Как сказано в официальной хронике,
государь Меенун "умел отличать важное от второстепенного".
Понимал: справедливый государь на троне - вот это важно, а
одна-другая разоренная провинция - дело второстепенное.
- И с тех пор в империи нет войска?
- Никакого! Только охранные поселения. Это что! При государе
Иршахчане и тюрем не было, были только покаянные селения.
Даттам помолчал, подправляя уздечку.
- Да, сначала слово, а потом толкование. Знаете, сколько тысяч
жизней сохранил доклад о несовпадении объемов понятий
"преступная взятка" и "добровольный дар признательного
труженика" ? Или, например, в законах Иршахчана Второго сказано:
Государь должен "менять высшие посты каждые три года". И вот век
назад языковеды выяснили, что при Иршахчане Первом фраза значила
"назначать высших чиновников каждые три года". Чувствуете
разницу?
Бредшо подумал и сказал:
- Менять чиновника - надо обязательно на другого, а вот
утверждать - можно того же самого, стало быть, теперь чиновнику
сподручней получать... добровольные выражения признательности.
Даттам осклабился:
- Стало быть, теперь чиновник может думать о своих прямых
обязанностях, а не о том, куда его загонят через три года.
Бредшо удивился такому рассуждению. Странно: Даттам, в конечном
счете, рассуждал не как торговец, а как чиновник: образованный,
радеющий, - но чиновник. И все приводимые им толкования
облегчали жизнь чиновника, а не предпринимателя.
Какой, собственно, статус у этого человека, который в стране,
лишенной частной собственности, вполне официально владеет
миллионным состоянием? Теневого предпринимателя? Или теневого
чиновника? Какую цену требует с Даттама его хозяин, экзарх
Харсома, за возможность тысячекратной наживы?
Какую игру ведет этот человек? В этой поездке он набирает армию.
Армия должна явиться к Весеннему Совету и слушаться приказаний
Даттама. А какие будут приказания?
* * *
Надо сказать, что Белый Эльсил ничего не знал о том, что Марбод
Кукушонок жив, и отдал своих дружинников, Торхерга Бычью кость и
его брата, Даттаму. Те не возражали, потому что Даттам тоже был
удачливый человек. Это они поехали с экономом Шавией к замку, а
утром поспешили обратно к каравану.
Когда они на обратном пути подъезжали к мосту через овраг,
Торхерг вдруг увидел проповедника, убитого в Золотом Улье: тот
стоял серым кулем и показывал под мост. Торхерг глянул и увидел,
что под мостом стоит Марбод Кукушонок, иссиня-черный, Даттам,
весь в крови, и сам Торхерг, и вообще все вокруг полно
мертвецами. Тут конь заржал, встал на дыбы и сбросил Торхерга.
- Ты ничего не видел? - спросил Торхерг брата.
- Нет, - ответил брат.
- Плохо дело, - сказал Торхерг, и рассказал все, как было.
- Это ты двойника перед смертью видел, - сказал брат. - Наверное
это нам за убитого проповедника.
Тогда Торхерг подошел к крестьянам, рубившим неподалеку лес, и
спросил:
- А вы ничего не видели?
Те отвечали:
- Нет, господин. А вы кто же будете?
- Мы, - сказал Торхерг, - были люди Марбода Кукушонка, а теперь
- люди господина Даттама. Сдается мне, однако, - добавил
Торхерг, - что нам нужно спешить обратно.
* * *
А Даттам и Бредшо все ехали и ехали рядом, и Даттам рассказывал
Бредшо о последнем указе экзарха, дозволяющем частные занятия
алхимией. Старрый указ: а вот теперь не спросишь, откуда у
человека золото. Даттам, впрочем, не упомянул, что указ экзарх
выпросил у императора в обмен на голову хорошего знакомца Бредшо
- Арфарры.
- Я гляжу, - сказал Бредшо, - экзарх Харсома очень любит
торговцев, коль скоро даровал храму такие монополии. Надеюсь,
когда он станет государем, его вкусы не изменятся?
Даттам откинулся в седле. Да, господин экзарх очень любил
деньги. Даттам вспомнил его усталый, чуть хрипловатый голос:
"Произрастающее из земли уходит в землю, и богатство страны
остается прежним. Богатство страны возрастает тогда, когда она
больше продает, чем покупает. При древних государях золото и
серебро приходили из-за границы, потому что страна больше
продавала, чем покупала. А теперь золото и серебро уходят за
границу, потому что мы ничего не продаем, а только тратим
настоящие деньги на подкуп князей". Хорошие слова - если не
считать того, что экзарх Харсома всем говорит хорошие слова.
Мыши говорит "беги", а мангусте говорит "лови", и деньги он
любит больше жизни, а власть - больше денег.
- Господин экзарх поощряет торговлю, - ответил Даттам, - потому
что торговля - это государственное преступление. А с
преступлений можно получить доход. Только, разумеется, -
покажите мне государство, которое бы не обирало делового
человека.
- Я бы вас свозил ко мне на родину, - улыбнулся Бредшо.
Даттам рассмеялся.
- Вы очень мало говорите о своей стране, но вы думаете, я не
догадался, на что она похожа?
Бредшо слегка изменился в лице.
- Таких городов много по южному побережью. Кадум - из из их
числа, и все западные земли были такими. Вы считаете всех
чужаков - прирожденными рабами, гордитесь своими народными
собраниями и именуете это народовластием.
Даттам дернул узду и расхохотался, а потом приподнялся в
стременах и закричал на все ущелье:
- Но народ не властвует никогда! Вместо него у вас правят
болтуны или тираны. И залог их власти - ненависть народа к
богачам. Я был в таких городах, как ваш! О! Ваши богачи имеют
право купить землю, развести на ней торговую плантацию и
прогнать крестьянина в город. Но этот крестьянин - еще и
гражданин. Разве городские болтуны оставят его в беде? Разве они
позволят ему продавать свой труд, как он продал свою землю? Нет,
они будут кормить его бесплатным хлебом, который добровольно
отдадите вы же; они будут платить ему за участие в народном
собрании и в суде. И в этом суде он будет судить вас - памятуя,
что размер его дохода зависит от количества конфискованного
имущества. Перед вашим судом опасней быть богатым, чем виновным!
А когда проданных земель и задолжавших граждан станет слишком
много, тогда народ сойдется и постановит произвести передел
земли и отмену долгов, и назовет это демократической революцией.
Ваша чернь знает - чем меньше участников в дележке, тем больший
кусок пирога достанется каждому. Поэтому она никогда не допустит
чужеземца в число граждан. Потому ваши муниципии обречены на
вечное младенчество - или завоевание. Вы враждуете друг с
другом, как здешние сеньоры, и даже хуже, потому что когда вы
захватываете городок - вы не берете с него дань, как с вассала,
а выжигаете дотла, как торгового соперника. И когда Золотой
Государь завоевал западные города - ему даже не было нужды
менять их строй, до того самозабвенно бросились его славить.
Зачем? Он только крупно сэкономил на чиновниках, великодушно
разрешив городским магистратам по-прежнему раздавать свое зерно
нищим, да еще возложив на них ответственность за сбор налогов. -
Тут Даттам рассмеялся и продолжал: - Знаете, как говорится:
белая собака, черная собака - а все равно кусается...
Демократия, королевство, империя... Государство и
предприниматель - это два клинка в одних ножнах.
- Это все, - спросил Бредшо после некоторого молчания. - что вы
имеете против народовластия?
- Нет, не все, - отвечал Даттам. - у вас не только хорошие
болтуны, у вас еще мудрецы замечательные. Учтите - государь
Иршахчан и в самом деле правил две тысячи лет назад. И это
мудрецы изъяснили ему, что все зло мира произошло, когда человек
изобрел слова "твое" и "мое".
* * *
Тут подъехали к широкой расщелине, через которую шел подвесной
мост, и Даттам начал распоряжаться. Мост сильно раскачивался,
под ним, далеко внизу, росли грецкие орехи и тополя, кусты,
текла маленькая речка. А караван к этому времени был большой:
сначала повозки и охранники, потом ламы с грузом, потом
священная желтая повозка Шакуника, потом рабы, тоже с тюками:
товар несет другой товар, потом опять повозки. На священной
повозке развевалось храмовое знамя, золотая цивета, и еще
