древние законы рационального судоговорения. Никаких божьих
судов, никаких ордалий, поединков, каленого железа и прочего.
Судья, обвинитель, адвокат - и присяжные.
Правда, кого только в королевстве не именовали присяжными! В
королевских судах присяжными, точнее, соприсяжниками, назывались
те десять, а то и семьдесят человек, которые вместе с подсудимым
клялись в его невиновности и, в случае ложности клятвы, делили с
ним небесную кару.
В мирских судах присяжными назывались очевидцы происшествия, и
число их колебалось в зависимости от характера преступления.
Если преступление было тайное, как, например, убийство, то могло
не найтись ни одного присяжного, а если явное, как, например,
порча или колдовство, - так вся округа ходила в присяжных.
В соседнем городе Кадуме присяжными были три тысячи голодранцев,
получавших за судейство три гроша в день. Дополнительные деньги
присяжные получали в случае конфискации имущества подсудимого, и
недаром говорили, что в городе Кадуме перед судом опаснее было
быть богатым, чем виновным.
А в городе Ламассе присяжные, от десяти до двадцати человек,
выбирались из числа самостоятельных и ответственных граждан,
слушали адвоката, слушали обвинителя и выносили приговор,
руководствуясь совестью, законами и прецедентами.
Город гордился, что правосудие в нем было не только способом
пополнения казны, и что убийца отвечал за преступление против
общего блага, а не уплачивал убыток, нанесенный ответчику.
Город называл свои законы законами Золотого Государя. Это было
некоторым преувеличением. Большая часть дел, связанных с
убийством, воровством, грабежом и прочим, давно судились по
прецедентам. Ну, а если прецедентов не было - справлялись с
Золотым Уложением.
Старший брат Кукушонка, Киссур Ятун, слушал назначенного городом
защитника. Он был бледен от ярости: только что на городских
улицах его челядь оборонялась щитами - добро бы от стрел - от
тухлых яиц.
- Главное, - говорил молодой и близорукий крючкотвор, -
доказать, что ваш брат не несет юридической ответственности за
дневное побоище. Дружинники учинили вышеуказанное побоище после
священного перемирия. Если Марбод за него ответственен - то
ответственен и весь род. Если ответственен весь род - вы опять
вне закона.
Киссур закусил губу. Судейский глухарь нес чепуху. Дружинники
уступили Марбоду и свою волю, и свою жизнь, и свои подвиги. Как
это не по воле Марбода они убивали?
В королевскими суде никто бы не сказал подобной глупости. Король
за сегодняшнее кровопролитие мог бы объявить весь род вне
закона, и без сомнения, сделал бы это.
И поэтому Киссур Ятун дал согласие: судиться городским судом по
законам Золотого Государя.
В зале суда собрались самые уважаемые граждане.
Общественный обвинитель Ойвен сказал:
- Я обвиняю Марбода Ятуна от имени общего блага. Я обвиняю его в
том, что он хотел убить гражданина Ламассы Сайласа Бредшо и с
этой целью проник на принадлежащий тому морской корабль.
Обнаружив, что на корабле никого нет, он решил убить не
человека, а корабль - проступок, естественный для тех, кто с
равной радостью истребляет жизни людей и их имущество. Когда его
пытались задержать, он убил молодого кожевника Худду, и после
Худды остались двое сирот и молодая вдова. Из-за Марбода Ятуна
сгорела кумирня Светозарного Чиша, нанеся ущерб городской казне.
А дружинники Марбода Ятуна стали убивать во время священного
перемирия - такого не было вот уже пятьдесят три года!
Адвокат закричал:
- Заявляю протест! По законам города и Золотого Государя нельзя
обвинить человека в действиях, совершенных другими людьми без
его ведома и распоряжения.
- Протест принят, - сказал судья.
Обвинитель Ойвен поклонился адвокату.
- Итак, - продолжал он, - ответчики согласны, что в этом деле
присяжные должны руководствоваться Законами Золотого Государя?
- Несомненно, - подтвердил адвокат.
Согласие знатного рода подчиниться городским законам польстило
присяжным. Они заулыбались. "Оправдают покойника," - зашептались
в зале. Адвокат, видя их благодушие, решительно заявил:
- Граждане присяжные! Двое человек, по словам свидетелей,
бросились в воду с корабля. Как же получилось, что настичь и
убить при этом смогли лишь одного? И кого? Лучшего воина в
королевстве, Марбода Ятуна! Никто не может доказать, что Ятун
был на корабле, а всякое сомнение в истинности обвинения
надлежит трактовать в пользу подсудимого.
Тогда обвинитель Ойвен, многозначительно улыбаясь, подал знак.
Писец внес и поставил на стол заседателей железную укладку.
Обвинитель, скрипнув ключом, достал из укладки спутанный
светящийся клубок и торжествующе поднял его.
- Граждане присяжные, - сказал он. - Гражданин Ванвейлен
предоставил в распоряжение суда вот эту вещь, найденную, по его
словам, после посещения злоумышленников. Рассмотрим же ее
хорошенько. Что мы видим? Мы видим морской апельсин. Как
известно, морские апельсины раньше водились у песчаных плесов.
Теперь их там нет. Этот же апельсин - весьма необычный. Скажем
прямо - уродливый. А кому неизвестно, что Марбод Ятун носил с
собой, как потайного личного бога, морское уродство? Воистину -
волею судьбы обронил он своего кумира, чтобы тот не сгорел с его
костьми, но устранил у суда последние сомнения в том, кто именно
в ту злосчастную ночь проник на корабль.
Зал заревел. Присяжные передавали апельсин из рук в руки.
Ванвейлен, с растерянными глазами, подтвердил слова обвинения об
обстоятельствах, сопутствовавших находке. Последние сомнения
отпали.
- Сегодня мы, - сказал обвинитель Ойвен, - судим не мертвые
кости. Мы, горожане, судим в лице Кукушонка всех разбойников,
которые презирают законы божеские и человеческие. Которые
считают, что благородное происхождение дает им право убивать и
насильничать, истреблять наше добро и убивать наших детей. И
вместе с вами, граждане присяжные, судит их Золотой Государь,
оскорбленный нарушенным перемирием, судит их народ, который вы
слышите на площади, судит сам король, который даровал Ламассе
права свободного города.
О, граждане присяжные! Вас дважды по семь, и вы должны судить
мертвого Марбода. Но как бы хотел я, чтобы вместо вас, сидящих
здесь ныне, присяжными были ваши братья и сестры, ваши отцы и
деды, - все те, кто погиб от рук Марбода, дважды по семь, и
дважды по семьдесят, и дважды по семьсот! Уж эти-то люди осудили
бы знатного убийцу, не испугались лая родовитых собак, доказали,
что в стране правит закон, а не своеволие!
- Граждане присяжные! - сказал судья. - Сейчас вы удалитесь в
закрытую комнату и там вынесете приговор, руководствуясь
собственным суждением, законами Города и Золотого Государя. Вам
надлежит решить следующее:
Первое: виновен ли покойный в смерти свободного гражданина
Худды? По Законам Золотого Государя убийство карается смертью,
но по городским установлениям в случае согласия семьи покойного
позволительно заменить смерть вирой в тысячу золотых.
Второе: виновен ли покойный в поджоге морского корабля? По
законам Золотого Государя такое преступление карается смертью. -
Судья приостановился, погладил бородку и произнес: - В городских
прецедентах подобного преступления не значится. Стало быть, тут
присяжные должны судить по закону Золотого Государя, что и было
публично признано противной стороной.
В зале ахнули. Адвокат-хромоножка схватился за голову: "Великий
Вей! Вот это ловушка!"
- Негодяи! - закричал кто-то в зале. - Вы бы и пальцем не
посмели дотронуться до живого Кукушонка!
Но Кукушонок был мертв. Присяжные, удаляясь на совещание, знали:
королевский советник и сам король ждут от города подтверждения
преданности. А мертвецу - мертвецу, согласитесь, все равно.
И вот, когда на столы для голосования стали выкладывать камушки,
- на левый стол красные камушки обвинения, а на правый - белые
камушки оправдания, то правый стол оказался пуст.
Суд постановил: покойник подлежит смерти, но так как боги уже
исполнили приговор, для юридической гарантии вечером на площади
сожгут его чучело. Кроме того, городскому сыщику Доню за
вознаграждение в пятьсот ишевиков поручается разыскать второго
сообщника.
Ликующая толпа вынесла присяжных из ратуши на руках.
* * *
Судьи покинули зал. Сыщик Донь, оставшийся в одиночестве,
внимательно рассматривал морской апельсин.
Доню было около сорока лет. Он родился от городской шлюхи. Успел
побывать писцом, наемным дружинником, контрабандистом,
торговавшим с империей, и главой воровской шайки. Вражда с
другой шайкой вынудила его предложить свои услуги городским
магистратам. Испуганная ростом преступлений в городе за
последние десять лет, ратуша пошла на беспрецедентное решение:
взяла бывшего вора на службу, но, храня самые печальные
воспоминания о всесилии доносчиков и ярыжек, отказалась от
учреждения регулярной полиции.
Сотрудников себе Донь подбирал, исходя из принципа: "Вора может
одолеть лишь вор". А сотрудники его исходили из принципа: "Сажай
того вора, который не платит отступного".
Донь завел регулярные картотеки по образцу империи и за один
только год с пятнадцатью сотрудниками арестовал сто восемьдесят
семь грабителей и убийц и разогнал притоны, где детей
сызмальства кормили человечьим мясом, дабы приучить к убийству.
Итак, сыщик Донь внимательно рассматривал морской апельсин.
Ванвейлен подошел к нему со словами:
- Вы как будто сомневаетесь, что это - талисман Марбода
Кукушонка?
Донь промолчал.
- Ратуша платит пятьсот ишевиков за сведения о втором сообщнике
Марбода, - продолжал Ванвейлен. - Я плачу за то же самое три
тысячи.
Донь сказал:
- Господин обвинитель сказал много верного. Морской апельсин был
личным богом, хотя, конечно, и светильником тоже. Морские
апельсины в городе теперь не водятся. У Марбода Кукушонка был
бог - морской уродец. Кто говорил - крабья клешня, кто -
раковина. кто - губка. Однако в этом деле есть два "но".
Во-первых, морской апельсин - эмблема цеха ныряльщиков. Чтобы
Кукушонок взял себе, хотя бы и личным богом, обывательского
предка! Во-вторых, апельсин еще светится. Значит, выловили его
не больше года назад. А Кукушонок, говорят, ходил со своим богом
третий год. И третье. Не представляю, чего Кукушонок испугался
так, чтобы выронить свою удачу? - И Донь внимательно поглядел на
чужеземца. - А вы представляете?
Но Ванвейлен не ответил, а спросил:
- Значит, вы считаете, что апельсин принадлежал сообщнику? Кем
вы его видите?
Донь пожал плечами.
- Вероятно, дружинник Марбода, иначе Марбод бы его с собой не
взял. Вероятно, бывший ныряльщик, и добыл этот апельсин сам.
Значит, он не из потомственных воинов и не посчитает бесчестьем
остаться в живых после смерти господина. Странно, что Марбод
именно такого взял с собой. Странно, что он вообще кого-то взял.
- Я считаю, - сказал Ванвейлен, - что Марбода вообще не было на
корабле.
- Почему? - быстро спросил Донь.
Ванвейлен страшно сконфузился. Донь фыркнул.
- Чтобы Кукушонок сел на берегу и послал кого-то за себя
отомстить? Это все равно, что жениться и послать к жене
заместителя.
* * *
Тут в залу вошел какой-то вертлявый субъект и зашептался с
Донем. Донь с любопытством поглядел на Ванвейлена.
- А что, - спросил сыщик, - вы с вашим товарищем, Бредшо,
сонаследники или как?
Ванвейлен побледнел.
- Что такое?
- А то, - сказал Донь. - То-то я дивился, что Белого Эльсила нет
в гавани, и вообще дружинников было маловато. А он, оказывается,
час назад поскакал с дюжиной людей к Золотому Храму, за вашим
товарищем.
Глава ДЕСЯТАЯ, в которой Марбод Кукушонок получает по заслугам.
А теперь мы расскажем о Сайласе Бредшо. Тот гулял в священном
леске Золотого Государя, когда в ухе запищал передатчик.
Ванвейлен скороговоркой рассказал о случившемся.
- Можешь возвращаться в город, - сказал Ванвейлен, - а еще - в
четырех днях пути по дороге - владения Лахуров, кровных врагов
