казну, а брали себе. В этом смысле я и писал о беззаконии." Но
император лишь молвил: "Недостойно лгать государю! Если б вы
имели в виду именно это, чернь не растащила бы ваш доклад на
подзаборные стишки!"
Неревен смотрел на чужеземца. Тот слушал, светлея глазами.
Королевна и хмурилась. "Ах ты, тыква с требухой! - подумал
Неревен. - Учитель писал доклад по указу Харсомы, наследника
престола, экзарха Варнарайна. Экзарх и государыня Касия не
ладили между собой. А тыква норовила намекнуть, будто учитель на
само государство покушался!"
- Тут государыня сказала...
- Да неважно, что она сказала, - перебила с досадой Айлиль. -
Расскажите, как она была одета.
Принесли чай со сластями, стали играть в резные квадраты и "сто
полей". Вскоре все зашептались, что чужеземец играет отменно.
- Где вы научились? - спросил Неревен.
- У нас есть похожая игра, - отвечал Ванвейлен.
Неревен смотрел, как ловко выстроил чужеземец Сад, а потом
Дворец, и думал: если есть "сто полей", то и Зала Ста Полей
должна быть. А откуда ей быть, если, как говорит учитель, город
их еще совсем молоденький, с народовластием вроде кадумского?
Ох, напрасно чужеземец смеялся над Парчовым Старцем! Это глупый
судья разгадывает преступление после того, как оно произойдет, а
умный разгадывает наперед. А почему? Потому что в мире нет
случайного и непроисходившего тоже нет. И отсюда следует:
чужеземцы явились не случайно, а по воле Бужвы, и недаром
корабль их - как корабли мертвых. Не случайно - значит, к
Весеннему Совету. И надо обязательно понять, что они значат. Не
поймешь, что они значат - не поймешь, кого убьют на Весеннем
Совете. Не поймешь, кого убьют на Весеннем Совете - может
статься, убьют тебя.
Наконец затеяли играть в прятки.
В вогнутой нише, образованной гигантской ладонью богини
Исии-ратуфы, Айлиль поймала Неревена, затеребила его.
- А правда, - учитель твой знает все тайны неба?
Неревен испуганно пискнул.
- Он меня в лягушку превратит, если я скажу...
Девушка затеребила его волосы, шепнула:
- А я тебя - поцелую.
Неревен замер.
Девушка взяла его за ушки, и вдруг - впилась пахучими губами в
губы мальчишки. Меж бедер у Неревена вспыхнуло и заломило, он
страшно задышал и сел на ступеньки.
- Ну, - сказала королевна.
- Учитель составил гороскоп и увидел, что если начинать войну
сейчас, то империю завоевать можно, но землю потом придется
раздать знатным воинам. А если начать ее через шесть с половиной
лет, ветви государева дерева достигнут знака черепахи, и король
не только завоюет чужую империю, но и раздавит собственную
знать.
- А чего же твой учитель молчит?
Неревен вздохнул.
- Учитель поклялся отомстить экзарху Варнарайна. Тот отнял у
него женщину и предал его. Но экзарх умрет через пять лет, и
если начать войну после его смерти, то и мстить будет некому.
Вот советник и мучается, - если воевать сейчас, выйдет проруха
королю, а если воевать через шесть лет, то пострадает его
собственная честь.
После этого в прятки играли недолго. Айлиль сказалась нездоровой
и отпустила всех. Когда Неревен выходил из голубой залы, его
нагнала напудренная служанка и передала шелковый отрез,
намотанный на палочку, чтобы заткнуть за пояс.
Это был не подарок гостю, это была плата рабу, и Неревен понял,
что ему бы не заплатили, если бы сегодня утром закон не признал
его рабом.
* * *
Марбод Кукушонок стоял под окнами женских покоев. Ночь была
дивно хороша, далеко внизу токовали глухари, и луна Ингаль была
узкая, как лук, обмотанный лакированным пальмовым волокном.
На Марбоде был синий шерстяной плащ королевского стражника, а
под плащом - белый кафтан с пятицветной родовой вышивкой.
Рядом, у столетних сосен и кипарисов, начиналось болотце. В
болотце, меж ирисов и опавших сливовых лепестков, квакали
лягушки, и из окон доносилась мелодия, такая тихая, что было
ясно: играла сама Айлиль.
Марбод заслушался, а потом полез на сосну, стараясь не измять
темно-лиловых цветов глицинии вокруг ее ствола.
Марбод глянул в освещенные окна, поблагодарив в душе советника
Арфарру за цельные стекла вместо промасленной бумаги. Песню
опавших лепестков пел маленький негодяй Неревен, а королевна
слушала и играла расшитым поясом. Ах, как она была прекрасна!
Брови - как летящие бабочки, и глаза как яхонты, и жемчужные
подвески в ушах - как капли росы на лепестках айвы, и от красоты
ее падали города и рушились царства.
Ибо знатный человек сжигает из-за дамы города и замки. А
простолюдин - даже хижину сжечь поскупится.
Шло время. За окном стали играть в прятки. Марбод выждал, пока
Айлиль досталась очередь водить, и бросил в золоченую щель
камешек, обернутый бумагой. Айлиль, побледнев, стала
вглядываться в темноту.
Марбод соскользнул с дерева и затаился в густых рододендронах.
Айлиль все не было и не было. Марбод проверил, чтобы складки
плаща не мешали дотянуться до меча.
Айлиль показалась на тропинке одна. Марбод спрятал меч, скинул
плащ лучника и, взяв ее за руку, тихо увлек под дерево.
- Ах, сударь, - сказала Айлиль, - все уверены, что вы бежали...
- Ах, сударыня, - возразил Марбод, - я скроюсь куда угодно,
чтобы вы могли без помех слушать, как поют маленькие послушники.
Айлиль нахмурилась. О ком он говорит? Об игрушке? Рабе?
- А я-то мечтал, - сказал Марбод, - надеть на луну пояс, послать
брата с деревянным гусем...
С деревянным гусем ездили свататься.
Девушка заплакала.
- И все это из-за какого-то торговца, - сказала она. - Ну
почему, почему вам понадобилась эта шутка с мангустой!
- Как почему? - удивился Марбод. - Потому, что я ненавижу
Арфарру.
Девушка стояла перед ним, и губы ее были как коралл, и брови,
как стрелы, пронзали сердце, и оно билось часто-часто. Марбод
наклонился и стал ее целовать.
- Ах, нет, - сказала Айлиль. - Я боюсь Арфарры. Он чародей, и
все видит и слышит, и язык у него мягкий, как кончик кисти.
Марбод усмехнулся про себя. Арфарра - не чародей, а архитектор.
Сколько он понадел ходов во дворце, в добавление к старым,
оставшимся от империи...
- Слышите, как токуют глухари в Лисьих болотах? Им нет дела даже
до охотников. Что мне за дело до Арфарры?
Королевна возразила:
- В будущем году Арфарра осушит Лисьи Болота, и не станет ни
тетеревов, ни охотников.
Они молчали и слушали ночные шорохи.
- Неужели все из-за одного коня? - грустно сказала Айлиль.
Марбод, вздохнув, подумал о буланом Черном Псе. Конь был так
красив, что сердце едва не разрывалось, и все кругом смеялись:
король-де пожалел для Кукушонка коня по совету Арфарры.
- Что такое Арфарра? - пожал плечами Марбод. - Черный колдун.
Черный - от слова "чернь". Он слаб - и хочет, чтобы слабые
попирали сильных. Хочет, чтобы верность и равенство исчезли и
чтобы должности во дворце занимали рабы, потому что рабы будут
целиком от него зависеть.
Айлиль подумала о государыне Касии, простой крестьянке.
- Ах, сударь, - сказала она. - Вы напрасно презираете колдовство
слабых. Женщинам иной раз больше видно, чем мужчинам. И
проповедники Ятуна недаром говорят: "Слабые рушат города и
наследуют царства". Как же получилось, - с упреком сказала
Айлиль, - что вас победили в поединке?
Марбод, сжав зубы, показал обломок меча:
- Колдовство Арфарры. Так не рубят сталью сталь.
Девушка провела пальцем по оплавленному срезу и кивнула, хотя
мало что понимала.
- Но он достойный противник, - шепнула она. - Мне сказали... - и
осеклась. Она хотела повторить то, что говорил Неревен, но
вспомнила, как теребила длинные волосы послушника - и замолкла.
А вместо этого повторила рассказ эконома Шавии о сцене в покоях
государыни Касии.
- Как там, должно быть, красиво, - шепнула, поцеловала и пропала
меж деревьев.
* * *
Из заброшенной беседки на краю бывшего пруда Неревену было
хорошо видно, как Марбод гладил Айлиль и мял ее платье, а о чем
они говорили - слышно не было. "Жалко, - подумал Неревен, - что
шакуников глаз есть, а шакуникова уха - нет".
* * *
Марбод завернулся в плащ королевского лучника, перемахнул через
садовую стену, смешался с праздничной челядью и без помех прошел
через замковые ворота. Никто даже не обратил внимания, что
стрелы в колчане - с белым оперением, без положенной черной
отметины.
Марбод шел Мертвым Городом, осторожно оглядываясь: но никто за
ним не следил. Только раз мелькнула чья-то тень, слишком большая
для перепелки и слишком маленькая для человека. Марбоду
показалось, что то был призрак убитого им проповедника-ржаного
королька. Он тихонько вытащил из колчана заговоренную стрелу, -
но тень пропала.
Впрочем, вряд ли тень ржаного королька стала бы бродить в этих
холмах. Вот уже триста лет, как короли хоронили под этими
холмами головы побежденных противников, чтобы удача и счастье
покойников перешли на землю победителей, и все эти
высокопоставленные покойники, конечно, задали бы страшную трепку
какому-то нищему проповеднику.
Марбод тихо крякнул. Из-за свежего кургана герцога Нахии
выскользнул и присоединился к Марбоду человек в городском
кафтане. Марбод провел весь вчерашний день в маленькой усадьбе у
городских стен, принадлежавшей одному из мелких вассалов рода,
пожилому Илькуну. Илькун хлопотал, не зная, как угодить
господину.
Теперь Марбод и Илькун шагали по дороге меж живых могил, глядя
на городские стены далеко внизу, освещенный залив, где качался
корабль торговцев. Марбод вновь вспомнил о разрубленном клинке
Остролиста. У него померкло в глазах, и он ухватился за шитую
ладанку на шее. В мешочке была пестрая колючая раковина - личный
его бог. Раковину он не унаследовал, не получил в дар и не купил
- просто нашел. Сидел в засаде на морском берегу и подобрал на
счастье, заметив, что колючие завитки закручены не влево, а
вправо. Засада была удачной - Марбод оставил себе красивого
божка.
Спутник его заметил движение и сказал:
- Я так думаю, что меч погиб из-за колдовства советника, и что
это не последний меч, который будет погублен его колдовством.
Марбод кивнул.
- А почему, господин, - спросил немного погодя вассал, - Даттам
уезжает от Весеннего Совета?
А это, надо сказать, было очень странно. Путешествие во время
золотого перемирия имело то сомнительное преимущество, что на
караван никто не нападал. Недостаток же был в том, что караван
сам не мог грабить. Впрочем, Даттам первым давно не нападал,
зато довольно часто бывало так, что налетит шальной сеньор - и
окажется связанным, у столба, на коленях. И, конечно, Даттам его
простит и даже одарит, сделает своим вассалом.
Марбод засмеялся.
- Потому что он - шакал, как все торговцы. Хочет быть подальше
от схватки и думает, что кто бы ни победил на Весеннем Совете -
он получит свой кусок. А на самом деле, кто бы ни победил, - он
получит пинок.
- Господин, - сказал верный Илькун, указывая на далекий
освещенный залив. - Ваш обидчик сейчас на своем корабле.
Прикажите мне отомстить...
В маленьком доме у городских ворот хозяин хлопотал, уставляя
стол лучшими блюдами.
- А где Лива? - спросил он служанку. Лива была дочерью Илькуна.
Служанка смутилась. Илькун вскочил и выбежал в соседнюю комнату.
- Никуда ты не пойдешь, - услышал Марбод через мгновение за
перегородкой. - Господин в доме - женщина должна служить ему за
столом и в комнатах.
Марбод отставил непочатую чашку и шагнул в соседнюю горницу.
Девушка стояла перед отцом в дорожной одежде, с белым платком на
голове. Марбод усмехнулся. Он еще утром, по преувеличенно
простой одежде и неприятной скованности догадался, что она ходит
слушать ржаных проповедников.
Марбод снова накинул плащ и взял в руки лук.
- Сегодня праздничная ночь, - сказал он, - но все равно нехорошо
бродить по городу одной. Я был бы счастлив сопровождать вас.
Марбод и Лива, держась за руки, прошли через город, спустились в
заброшенную гавань и влезли в какую-то дыру меж цветущих
