У Арфарры на лбу выступила кровь. Он узнал ту печать, которую
позавчера вложил одурманенному королю в руку. Куда-то она
пропала в ночной суматохе. Арфарра полузакрыл глаза. "Этого
человека купили, - понял он, - а печать поднял кто-то из
придворных".
- Ты человек посторонний, - сказала Ванвейлену старая женщина, -
и мы все хотели бы от тебя услышать, кому надо отдать эту
печать: графу Наю или Арфарре-советнику.
Король с детским любопытством глядел на Ванвейлена. Рыцари стали
приплясывать от нетерпения. Граф Най оправил реденькую бородку и
улыбнулся. Бывший чиновник империи, Арфарра, стоял совершенно
неподвижно.
- Вряд ли, - сказал Ванвейлен, - я имею право называться
посторонним, потому что час назад граф Най встретил меня в
Нефритовом Покое, и стал наставлять меня, что я должен делать.
Он говорил мне всякие гадости по Арфарру-советника, и еще не
высохли чернила на его подписи вот под этой бумагой, за которую
он думал купить мою честь.
И с этими словами Ванвейлен вытащил из рукава ту самую
дарственную, которую написал давеча граф Най, и протянул ее
королю.
- И я думаю, - продолжал Ванвейлен в полной тишине, - что граф
Най делает странные вещи: он ругает короля за то, что король
предоставляет купцам право на богатство и унижает знатных, - а
сам граф Най, как следует из этой грамоты, делает в своих
владениях то же самое. Так что получается, что граф Най вовсе не
хочет заботиться о старых обычаях, а просто хочет, чтобы от
налогов, следуемых с купцов, поменьше досталось государству, и
побольше - графу Наю.
Тут люди стали перешептываться и переглядываться, пораженные:
грамота, данная купцу, возмутила их до третьей души.
А Ванвейлен взял подносик с печатью, подошел к королю и протянул
ему поднос.
- Что же до того, кому отдать эту печать, - Арфарре или графу
Наю, - это, государь, должен решать не посторонний, а ты сам.
Ванвейлен с большей охотой сказал бы не "ты сам", а "народ", но
он был человек способный, схватывал все на лету, и понимал, что
вопрос о правительстве для народа и посредством народа поднимать
в данных обстоятельствах, пожалуй, не стоит.
- Что же, - промолвил король, - я тоже думаю, что решать такие
дела должен я сам, и я отдаю эту печать Арфарре-советнику.
* * *
Через полчаса Ванвейлена ввели в личный кабинет Арфарры,
затянутом красными гобеленами, с рисунками, напоминающими окна в
иной мир.
- Куда вы спешите? - осведомился советник.
- У нас корабль без хозяина, - ответил Ванвейлен, - я обещал
товарищам вернуться до второй ночной стражи.
Арфарра поднял брови:
- Вы переночуете в замке, в соседних покоях, а завтра я дам вам
охрану, и она проводит вас до корабля. Что же касается
сегодняшней ночи - ночью никакая охрана не убережет вас от
арбалетного шарика.
Арфарра помолчал и добавил:
- Когда вы сказали, что вопрос о том, кому отдать печать
Великого советника, должен решать не посторонний, а сам король -
королю это пришлось по душе.
Ванвейлен чуть усмехнулся. А Арфарра поглядел на него и
продолжал:
- Вы хорошо умеете говорить, однако только тогда, когда говорите
то, что думаете. Вы бы с большим удовольствием сказали, что
вопрос о печати должен решать не король, а народ.
Ванвейлен хлопнул глазами и сказал:
- Но нет...
- Когда лжете, не прикрывайте рта рукой.
Ванвейлен отдернул руку. А Арфарра помахал дарственной записью
графа Ная и спросил:
- Что это за гадости рассказывал вам Най про меня?
- Он говорил, что два дня назад вы хотели арестовать меня и моих
товарищей, но передумали, когда я застрелил эту глупую птицу.
Арфарра помолчал и сказал:
- Чтобы избежать дальнейших недоразумений между нами, я должен
признать, что это правда.
Ванвейлен не ожидал другого ответа, однако вздохнул и спросил:
- Это из-за моих похождений с Кукушонком?
- Так мне показалось наилучшим для общего блага.
Тут вошли монахи с подносами, и начали расставлять между
собеседниками круглые и квадратные горшочки, с янтарной рыбой и
с розоватым мясом, наструганным колечками и залитым скворчащим
соусом, с зелеными травами и с красными яблоками, и со сластями,
чея сладость пронзает душу.
Ванвейлен вдруг почувствовал жуткий голод, и без стеснения, как
и подобает варвару, набросился на еду.
- Вы же ничего не едите, - вдруг сказал он Арфарре.
Королевский советник улыбнулся одними глазами:
- Я мало ем, - сказал он, - наверное, что-то с нервами. По этому
поводу ходит слух, что королевский советник Арфарра боится, что
его отравят, и держит у себя в покоях бамбуковый посох. Когда он
хочет есть, он втыкает этот посох в землю, и нижнаяя половина
посоха превращается в мясо змей, средняя - в мясо зверей, и
верхняя - в мясо птиц, и он отрезает от посоха по кусочку и ест.
Ванвейлен невольно рассмеялся.
- А правда, что вы были наместником Иниссы?
- Да.
- И где хуже, - в Иниссе или здесь?
- Господин Ванвейлен, - это удивительный вопрос. За такой вопрос
половина наместников империи обрубила бы вам уши.
- Но вы принадлежите к другой половине.
Арфарра медленно пил из хрустальной, обсыпанной золотой пылью
чашки коричневый отвар со склизкой пленкой, и золотые блестки от
чашки отражались в его глазах. Он внимательно разглядывал своего
молодого собеседника.
- Вас назначил наместником наследник Харсома? Это правда, что вы
его школьный приятель?
- Да.
- А за что вас прогнали?
- За доклад.
- А о чем был доклад?
- Наследник Харсома - приемный сын государя. Сын чресел государя
был сослан в монастырь восемь лет назад, за развратную жизнь и
угнетение народа. Долгое время Харсома не имел при дворе
соперников, но два года назад одна из наложниц государя
очаровала его до того, что стала государыней Касией. Когда у
государыни родился сын, она стала требовать от императора, чтобы
ее годовалый сын был поставлен на место человека, который правит
десятой частью земель империи и половиной ее денег. Молодая
женщина не имела своих денег и не знала, как ей лучше сколотить
свою партию. И вот она упросила государя построить новый дворец,
и она раздала нужным ей людям подряды на строительство дворца. И
они стали ее сторонниками, потому что от этого строительства они
имели огромную выгоду и стали, вдобавок, соучастниками в ее
преступлении.
- А вы?
- Я подал доклад о злоупотреблениях при строительстве. Этих
людей сослали, и государыня вновь осталась без партии. А чтобы
помириться с ней и доказать, что он к этому непричастен, Харсома
подарил ей мою голову.
- Послушайте, советник, но ведь когда вы писали доклад, вы
думали о справедливости, а не о нуждах Харсомы?
- Побывав наместником Иниссы и советником короля, я отучился от
слова "справедливость", господин Ванвейлен. Сухими руками пожар
не тушат.
- А этот... первый государев сын... Из-за чего его сослали? Тоже
стараниями Харсомы?
Глаза Арфарры сделались как у больного воробья.
- Господин Ванвейлен, мне неприятно рассказывать о тех событиях,
так как я принимал в них участие на стороне экзарха Харсомы.
Ванвейлен помолчал.
- А экзарх Харсома - хороший правитель?
- Когда Харсома пришел в провинцию, матери варили старшего сына,
чтобы накормить младшего, воды озер были заражены трупами... А
сейчас провинция доставляет пятую часть доходов империи, занимая
тридцатую часть ее территории.
- Разве только доходы делают страну счастливой?
- А что же?
- А что случится в провинции с человеком, который станет ругать
экзарха?
- Вряд ли в Варнарайне найдутся люди, которые будут ругать
экзарха. Он содержит десять тысяч шпионов, и эти шпионы
рассказывают каждый день чудеса о Харсоме, и он выходит к
простому народу и читает его жалобы. А когда какой-нибудь
чиновник предаст его или обленится, он следит за этим
чиновником, пока тот не совершит что-нибудь против народа, и
карает его только за то, что было сделано против народа.
- Вы очень откровенны со мной, господин Арфарра.
- Вы спасли мне жизнь.
- Полноте, - там были боевые монахи, - они не дали бы вас в
обиду. Я всего лишь помешал драке.
- Я считал вас умнее, господин Ванвейлен. Это были монахи из
свиты Даттама. Они не стали бы вмешиваться без его приказа, а он
бы такого приказа не дал.
- Но ведь вы его друг!
- У Даттама есть только один друг, которого зовут Госпожа
Алчность. Торговцу Даттаму не нужны горожане, которые будут его
конкурентами. Торговцу Даттаму нужны рыцари, которые будут его
покупателями и которые будут обирать крестьян, чтобы заплатить
Даттаму за дивные ткани империи.
- Но он хотя бы делает вид!
- Он делает вид, что я его друг, потому что за предательство
друга можно выручить кучу денег, а за предательство врага не
заплатит никто. Даттам не прогадал. Позавчера граф Най Третий
Енот подарил ему право распоряжаться серебряными рудниками, -
граф Най дорого меня оценил.
Арфарра помолчал и добавил:
- Извините, господин Ванвейлен, я, кажется, порчу ваши отношения
с Даттамом, а между тем вам действительно не проехать без него в
империю.
- А из-за чего, - спросил Ванвейлен, - Даттам стал монахом?
Смирения у него меньше, чем волос у лягушки.
- Господин Даттам, - сказал Арфарра, - будучи девятнадцати лет,
возглавил в провинции Варнарайн восстание Белых Кузнецов. Вешал
людей сотнями и тысячами. Он, однако, был и тогда человек
аккуратный и вел восстание, как предприятие, где в графе
расходов - тысячи жизней, а в графе прибыль - императорская
власть. Проиграл, ибо законы войны - не законы хозяйствования.
Однако правительство помирилось с восставшими. Дядя, пророк и
колдун, стал наместником провинции, а Даттама едва не казнили и
заставили принять сан.
- Но это, - сказал Ванвейлен, - невероятно. Восставшая чернь...
Разве мог такой разумные человек, как Даттам, надеяться на
победу?
- Почему же нет, - сказал Арфарра. - Это только здесь, в
королевстве, где сеньоры кормятся с седла и живут войной, народ
не умеет бунтовать. А в империи люди, стоящие у власти, носят на
поясе не меч, а печать, и восстания продолжаются годы и годы.
- А чего добивались Белые Кузнецы, - спросил Ванвейлен.
- Белые Кузнецы обещали, - едко улыбнулся Арфарра, - что, когда
они завоюют ойкумену, они снова отменят "твое" и "мое". Тогда
люди перестанут делиться на богатых и бедных, а станут делиться
на избранных и неизбранных. Они обещали людям пять урожаев в год
и всеобщее равенство, и раздавали своим последователям грамоты с
обещаниями высоких чинов, и они убили больше народу, чем холера,
и меньше, чем правительственные войска, и они считали, что в
хорошо устроенном государстве не должно быть трех видов
негодяев, как-то, - взяточников, сеньоров и торговцев.
Ванвейлен невольно улыбнулся. Давеча Даттам употребил эту же
формулу, пугая своего собесединка убеждениями Арфарры, - видимо,
фраза эта давно стала клише и характеризовала не столько обоих
людей, сколько страну, из которой они были родом...
- Сдается мне, - сказал Ванвейлен, - что законы вашей империи не
уступают в нелепости убеждениям ваших бунтовщиков.
Реакция Арфарры была немедленной. Его глаза угрюмо вспыхнули, и
советник сказал:
- Господин чужестранец! Каковы бы ни были законы великой
империи, - это дело или беда ее подданых, - и наша дружба
окончится раз и навсегда, если вы еще хоть раз скажете что-то
подобное.
* * *
Было уже заполночь, когда Ванвейлена отвели в предоставленные
ему покои. Ванвейлен долго не спал, ворочался под шелковым
одеялом, глядел, как лунные лучи пляшут в рисунках на стенах.
Дело было не в том, что сказал ему Арфарра. Дело было в том, что
королевский советник посадил купца за свой стол и стал говорить
о таких вещах, о которых советники не говорят просто так.
Ванвейлен ведь кое-что знал о докладе, из разговора с экономом
Шавией. Знал он и том, как экзарх Варнарайна поощрил своего
друга Арфарру подать прошение о реформе под видом доклада о
