предзнаменованиями. Он взял отряд конников в пять тысяч человек,
провел этот отряд по горному перевалу, по которому не ходил
никто, кроме привидений и контрабандистов, зашел горцам в тыл и
разрешил проблему чахарских горцев полностью и бесповоротно.
Перед отъездом Киссур пришел к советнику Арфарре и попросил
наложить на него какой-нибудь зарок: не есть, например, кур по
пятницам, или не ездить на вороном коне, или что-нибудь в этом
роде. У предков его было принято ради победы давать такие
зароки. Арфарра подумал и наложил на Киссура зарок: чтобы ни
случилось, не взимать никогда самому налоги с провинции
Кассанданы, смежной с Чахаром.
После победы Киссур собрался навестить мятежника Ханалая, но тут
близ соседней провинции Кассанданы тоже объявились желающие
стать подданными империи. Шестьдесят тысяч их подошло к самой
реке; князь их явился в лагерь Киссура и сказал, что народ его
хочет переправиться через реку и выразить покорность государю.
За выражение покорности он просил для своего народа - треть
доходов с земель по ту сторону реки, а для себя просил должность
наместника.
Киссур выслушал его молча, швырнул ему под ноги дырявую корзину
и сказал:
- Собери свои дрянные слова в эту корзинку и убирайся. Или ты не
знаешь, собака, что государь Страны Великого Света, - самый
великий владыка в мире, что одной ногой он попирает небо, а
другой землю, и от слова его расцветают сады и колосья
наливаются золотом?
Князь плохо разумел по-вейски, и толмач перевел ему речь так:
- Или ты не знаешь, собака, что господин Страны Великого Света -
самый удачливый князь в мире, и что в великом Государевом Шатре
от одного золотого колышка до другого пролегает дневная кочевка,
и благодаря его удаче осенью в лесах по колено желудей и по
локоть орехов?
Горец ответил:
- Я слыхал про государеву удачу, но, видать, государь в чем-то
прогневал богов: съел зимнюю пищу в летнее время, или выпил
кислого молока, не сходя с коня, - потому что со времени опалы
господина Нана люди повадились дергать золотые колышки
государева шатра.
- И потом, собака, - прибавил горец, - у меня сорок тысяч
войска, а у тебя - семь.
Киссур задумался и сказал, что он даст на это ответ завтра, но
вместо ответа сам переправился через Бирюзовую Реку. Конники
Киссура разгромили варваров, а наглого невежественного князя
Киссур своей рукой убил в поединке, не желая, чтобы чудесные
доспехи варвара достались какому-нибудь простолюдину.
Как мы помним, эти варвары ничего не хотели, кроме как изъявить
покорность государю. Когда они увидели, что удача государя
осталась при государе, они раскаялись и даже хотели избрать
Киссура своим князем. Киссур отказался, но всех, кого он не
убил, он взял в свои войска.
Kuccyp cтал расспрашивать их, как они решились на войну с
империей, и ему рассказали следующее: далеко на запад, по другую
сторону гор, течет большая река. Раньше у этой реки была
огромная пойма, а в пойме жил народ по прозванию "черные шапки".
Они жили рыбой и водяной птицей, и устраивали на воде грядки из
плетеных ветвей. Это был мирный народ, и ни соседям не было дела
до черных шапок, ни черным шапкам до соседей, потому что соседи
не могли поживиться черными шапками в их болотах , а черные
шапки не ходили в степь, где не было рыбы и плетеных водяных
грядок.
Но тридцать лет назад в горах случился обвал, река изменила
русло, пойма стала сохнуть, и черные шапки оказались без рыбы и
плетеных грядок. Роды и кланы их развалились, а молодые люди с
длинными мечами и с длинной волей сказали, что лучше умереть от
врага, чем от голода, и отправились в степь.
К чему много слов?
Нынче черные шапки завладели половиной степи, и все, кто не
стали их рабами, побежали кто куда: вот они, люди племени Дан,
родственники аломов, побежали в ойкумену.
Самих черных шапок очень мало, тысяч двадцать, и, чтобы люди не
разучились воевать, черные шапки постановили, что своим у
человека может быть только меч и конь, а земля, скот и рабы -
это все общее. Еще никто не побеждал черных шапок. Они не пашут,
не сеют, а только воюют.
Год назад у черных шапок были всенародные выборы, на которой
один из вождей хотел принять соседей в союз и идти вместе на
ойкумену, но дело кончилось победой другого вождя, а первого
после выборов положили в мешок и удавили. Потом второго вождя
тоже положили в мешок и удавили, потому что выяснилось, что он
был подкуплен министром Наном, и теперь черные шапки готовятся к
походу в ойкумену. К черным шапкам ходили послы от мятежника
Ханалая.
Еще новые командиры Киссура рассказали ему, что в сердцевине
поймы стоит святилище бога войны в черной шапке на золотой
голове, и что в святилище ведут семь дверей, и эти двери так
изукрашены, что если бы нужны были двери на небеса, то
непременно бы взяли эти. Глаза у Киссура так и заблестели, когда
он услышал про двери и про сокровищницу: потому что он хотел
проявить щедрость к воинам, но не хотел тревожить
государственной казны.
Киссур рассудил, что войны все равно не миновать, и что
справедливей ему грабить земли варваров, чем варварам - земли
империи. И как он рассудил, так оно и вышло.
Люди Киссура вторглись в этот дикий край, кладя дороги и
переправы, потому что старые торговые дороги империи в этом краю
разрушились, а новые прокладывали только для войны. Киссур шел,
высылая вперед лазутчиков и вешая лазутчиков чужих, или
сочтенных таковыми; он двигался так быстро, что даже не жег
деревень на пути.
В это время в ойкумене уже начались зимние дожди, - воздушные
течения разбивались о Западные Горы, лило так, словно из неба
выдернули затычку; реки вздулись, нечего было и думать о войне с
Ханалаем. По ту сторону гор, наоборот, холод сковал болота и
пойму: древнее военное руководство рекомендовало воевать в этом
краю зимой. Киссур выиграл несколько сражений и вторгся в старую
пойму.
В пойме Киссуру стало очень трудно. Всадники проваливались в
ледяное крошево болот; преследуя врага, люди не могли найти
костров, чтоб обсушиться, а не обсохнув, помирали. Киссур с
досадой увидел, что автор проклятого руководства, верно, имел в
виду какую-то другую зиму, а может, и вовсе писал из пальца.
Через месяц Арфарра прислал Киссуру письмо, в котором было много
досадных слов и карта области черных шапок; и бочки с порохом
для осады.
Половина людей Киссура утопла, а с другой половиной он разбил
черных шапок и осадил святилище бога войны. Через месяц в
святилище стали жить, питаясь друг другом и случайными пленными,
а еще через пять дней Киссур его взял. После этого он покорил
еще несколько племен.
На золотую статую бога войны Киссур надел железный ошейник и в
таком виде отправил государю: очевидцы говорили, что статую
сама, плача, взошла на повозку. Остальное было роздано войску.
Через пять месяцев Киссур возвращался в ойкумену. В этот поход
он добыл огромное богатство, но продовольствия у него не
хватало. Киссур послал за продовольствием в Иниссу, но вместо
продовольствия приехал чиновник, который объяснил, что в этом
году в Иниссе неурожай, а зерно, посланное государем в Иниссу,
захватил и держит у себя наместник Кассанданы. Этот чиновник
Киссуру очень понравился: он был честен, умен, и родом, как и
Киссур, из Варнарайна. Киссур послал этого чиновника к
наместнику Кассанданы за провиантом. Наместник Кассанданы
прислал письмо о девяти страницах и десяти хвостах, а новый
чиновник изложил содержание письма в пяти строчках:
- Пишет, что заключил с государем договор - быть верным
подданным империи, пока с него не потребуют налогов. А так как
Киссур потребовал налоги, договор нарушен, и провинция
Кассандана вынуждена провозгласить независимость.
Тут только Киссур вспомнил о зароке, наложенном на него
Арфаррой: не требовать налогов с провинции Кассанданы ни в какой
крайности.
Мятежник Ханалай послал в Кассандану послов с предложением о
военном союзе. Наместник Кассанданы ответил, что он не для того
перестал повиноваться государю, чтобы вложить свои руки в руки
какого-то паршивого разбойника.
Киссур повернул войска, разгромил армию наместника и в два дня
овладел столицей провинции. Через час после успешного штурма ему
принесли письмо Арфарры, отправленное пять дней назад. Арфарра
отзывал Киссура в столицу и умолял не трогать наместника
Кассанданы. "Я сумел поссорить обоих мятежников - писал Арфарра,
- если теперь оставить их в покое, они сцепятся друг с другом и
погибнут, а мы одержим победу, не применяя оружия. Если же ты
разгромишь наместника, то победа, одержанная без применения
оружия, достанется Ханалаю."
Киссур зарубил в тоске какую-то козу, которая гуляла поблизости,
повесил наместника Кассанданы за срамную часть на городской
стене, наместником поставил того самого честного чиновника,
земляка из Варнарайна, и поскакал в столицу.
Киссур въехал в столицу накануне зимних дождей. Посереди шествия
везли золотого бога варваров, в железном ошейнике и с выдранными
глазами, а перед ним ехало новое чудо - пушечка-единорог. Народ,
ликуя, осыпал войско зерном, из фонтана на площади, по
распоряжению государя, било белое и красное вино, и войска шли в
абсолютном порядке - лошади, разряженные как женщины, и воины,
разряженные, как боги, и в триумфальном шествии участвовали
пленники из народов, самое имя которых было доселе неизвестно в
ойкумене.
Поистине удивительная вещь!
Полгода назад имя "Киссур" и слово "варвар" взбунтовало всех
лавочников столицы. Полгода назад Киссур сжег половину заречных
кварталов и развесил их жителей на стенах небесного дворца: а
теперь люди стлали циновки под копыта его конницы, и бросались
сами.
И, действительно, не подлежало сомнению, что Киссур въезжал в
город с богатейшей добычей; въезжал первым, за двести лет,
победоносным полководцем империи, истребившим то осиное гнездо,
к которому боялся притронуться бывший министр. Не подлежало
сомнению также то, что две из провинций империи были слегка
опустошены, и четыре провинции находились в состоянии, близком к
недовольству.
Варвары Киссура не привыкли жить в городе и разбили лагерь у
стен. В городе они появлялись только на рынке и в заведениях,
где мужчины сажают свой корешок. У них было множество всякого
добра, и каждый раз, когда конник Киссура оставлял легкий
военный золотой в столичной лавке, лавочник, и жена его, и дочка
его, благословляли Киссура. И этой осенью за Киссура возносилось
столько молитв, что если бы каждая молитва обернулась денежкой,
то Киссур стал бы, бесспорно, самым богатым человеком в
ойкумене.
На следующий день после вступления в город Киссур явился во
дворец Арфарры с первой стражей, еще затемно, чтобы говорить с
Арфаррой наедине.
Советник, один, читал книгу. Книга была старинная, тяжелая, на
трех ножках. Такие книги тоже когда-то назывались треножниками.
Поэтому советник сидел не за столом, а на плоской подушке перед
книгой о трех ножках. Справа от него стояла жаровня. В кабинете
было очень жарко, так жарко, что, казалось, снеговые вершины,
вышитые на тяжелых гобеленах, вот-вот растают и хлынут в долины,
но на Арфарре все равно было теплое белое платье без знаков
различия. В воздухе все было пропитано благовониями.
Киссур долго целовал руки Арфарры, а потом сказал:
- Советник! Полгода назад вы обещали мне, что укрепитесь у
власти и арестуете всех взяточников поодиночке. Но они до сих
пор на свободе! Почему вы, например, не арестовали этого...
Кидара?
- Друг мой, - сказал Арфарра, - у меня нет никаких законных
оснований для ареста Кидара и его друзей.
- Так арестуйте без оснований!
Арфарра немного смутился и не знал, казалось, чем опровергнуть
столь резонное соображение.
- Полгода назад, - продолжал Киссур, - у нас не было сил. А
теперь под столицей стоит шесть тысяч конников и двадцать тысяч
пеших. Пусть они войдут в столицу и будут как щелочь, которая
очищает старое серебро от грязи!
