переделывать захотел. Надеется: памятник Иршахчану снесут, а ему поставят.
А психологию он тоже переделает? Этот мир пропах Иршахчаном. Заведут здесь
космодром и демократию, а как заведут, - найдется охотник объяснить народу
всю правду про иностранных эксплуататоров, которые нефть - выкачивают,
уран забирают, а взамен приносят чуждое народному духу. И окажемся мы,
впридачу ко всем нынешним диктатурам, нос к носу с какой-нибудь
нововейской империей, восстановившей справедливость в масштабе планеты и
теперь порывающейся восстановить ее в масштабе Галактики...
Толпа с ревом колыхнулась вперед, ловя зерно и медные монеты, -
Араван Баршарг проходил мимо. Рядом с Ванвейленом он поднял руки и
оборотился, улыбаясь. Ванвейлен побледнел: на него глядел Марбод
Кукушонок.
То есть, конечно, не совсем Кукушонок. Баршарг был лет на пятнадцать
старше, и волосы были рыжие, и выражение лица было другое, настолько
другое, что три дня назад, при встрече, Ванвейлен не поразился сходству.
Другое, ибо араван Баршарг, без сомнения, никогда бы не устроил
жертвенного костра из оружия, захваченного в битве, дабы не отдавать этого
оружия своему начальнику, - а Марбод Кукушонок, без сомнения, никогда бы
не стал на черном рынке торговать зерном в обороняемом им городе. Но схожи
они были несомненно. Действительно, род Белых Кречетов.
Араван Баршарг уже шел по наружной галерее, высоко и далеко, махая
руками. Ванвейлен разжал руку с пистолетом.
- Ты чего не кричишь?! Кричи - государев потомок! - сказал рядом
кто-то.
"Боже мой! - подумал Ванвейлен. - Ведь Иршахчан - тоже из рода
Кречетов..."
Баршарг исчез меж колонн. Огромные узорные ворота управы стали
тихо-тихо закрываться.
- Ур-ра аравану Баршаргу, - вместе с другими закричал Клайд
Ванвейлен.
Через полчаса Ванвейлен стоял у девятых, малых ворот управы.
- Меня прислали из усадьбы господина Даттама, - сказал он, показывая
жетон. Мне очень надо видеть его секретаря.
Стражник усмехнулся и подобрался: жетон-то у человека был, но - ни
правильных слов, ни курьерского знака.
- А кто тебя прислал? - облизнувшись, спросил он.
Ванвейлен подумал и сказал:
- Янни, дочка наместника.
- А, - заколебался стражник, - а мне-то что с того?
Ванвейлен задумался и полез в рукав.
- А правду говорят, - сказал стражник, что бумажных денег скоро не
будет?
Ванвейлен вытащил из рукава серебряный "омень".
Стражник выразительно закрыл глаза.
Через двадцать минут Ванвейлен разыскал одного из секретарей Даттама.
Тот очень удивился.
- Мне надо поговорить с членами совета.
Секретарь улыбнулся.
- Там, видите ли, обсуждают важные дела, господин Ванвейлен.
Подождите.
- Несомненно, - сказал Ванвейлен. - Там обсуждают очень важные дела.
Я, однако, боюсь, что о самом важном деле араван Баршарг забудет доложить
сегодня совету. И я бы хотел исправить его оплошность.
Секретарь покачал головой.
- Тогда позовите господина Даттама.
Секретарь прошел через ряды стражи и вернулся с отказом.
Ванвейлен кивнул и пошел назад. Прошел две комнаты - свернул в пустую
анфиладу, пробежал через парадный кабинет наместника, стал щупать угол...
Ему повезло: пять лет назад к планировке дворца приложил руку Арфарра, и
тайный ход в серединную залу из кабинета наместника начинался там же, где
и в Ламассе.
Пятеро наследников собрались в центральной зале обсудить последнюю
волю экзарха и последний указ государыни Касии. Указ сулил Варнарайну
власть законного государя, справедливых чиновников и законы Иршахчана.
Баршарг вошел в зал заседаний последним, - четверо опекунов поспешно
встали, кланяясь ему. Маленького государя в зале не было, мальчик,
наверное, где-то спал или играл с шариком.
Наместник Рехетта начал разговор с упрека:
- Вы поторопились разделить государственные земли, даже не
посоветовавшись с нами!
Баршарг ответил:
- У людей не должно быть пути назад. Если бедняк захватил земли
империи, а богач нарушил ее законы - ни один из них не изменит нам.
Баршарг смял бумагу с государевым указом и оглядел членов совета.
- Господа! Мы все в прошлом не очень-то любили друг друга, но теперь
наша единственная возможность уцелеть - это быть заодно, как пять пальцев
в одном кулаке! Господин Рехетта! Государыня Касия не признает ни бывшего
повстанца во главе провинции, ни нынешнего посада Небесных Кузнецов.
Господин настоятель! Начальники цехов не потерпят храмовых
мастерских, а дворцовые чиновники не потерпят знаний храма!
Господин Арфарра! Новый первый министр никогда не забудет, что в
своем докладе государю вы назвали его проказой, поразившей кости
государства!
Господин Даттам! Вы самый богатый человек империи! Надо ли напоминать
вам, что в империи чиновник дает богачу обрасти жирком только для того,
чтоб затем ловчее отобрать отобранное?
Араван замолчал и оглядел собравшихся.
Некогда огромные зеленые глаза Рехетты совершенно утонули в красных
шелушащихся веках, двойной подбородок заплыл кружевами. Скосив глазки,
бывший пророк глядел в витражные раздвинутые двери. За витражами шла
вокруг третьего этажа управы мраморная галерея, полукругом охватывая
внешний двор. Там, в центре двора, стоял жертвенник со статуей Иршахчана,
и плечи государя были вровень с галереей. Мальчишка-скоморох, взобравшись
по уступам, дергал государя с головой мангусты за каменные кисточки на
ушах. Снизу бойко гоготали всадники из стражи аравана Баршарга: карнавал
сегодня перехлестнулся через каменные стены управы.
Настоятель храма сидел неподвижно, спиной к раскрытым витражам, и не
обращал внимания на хохот телохранителей. "Ничего, - подумал Баршарг, -
теперь у меня найдется управа на храм и его огненное зелье."
Арфарра, тощий и бледный, полузакрыл глаза, и на лбу у него выступили
крошечные капельки крови, как всегда, когда он волновался.
Господин Даттам тоже сидел не шевелясь, и, верно, в последний раз
подсчитывал: сколько он выиграет на том, чтоб не кормить дворцовую свору,
сколько проиграет, - потеряв кое-какие торговые связи.
Араван сожалел, что не смог переговорить с этими двумя раньше.
Возможно, он мог бы незаметно расспросить их о чужеземцах. Люди со звезд
могли утаить от Арфарры свое происхождение, но не свои убеждения.
В конце концов, ничто, кроме здравого смысла, не мешало словам
человека со звезд быть правдой. Араван Баршарг не имел пока права
поступить так, как если бы слова были правдой - но надеяться-то он на это
мог.
- Законы империи, - продолжал араван, - натравливали бедняков на
богачей, чтоб богачи не отобрали власть у чиновников. Теперь бедняка и
богача должна объединить ненависть к прежним законам. Принципы управления
заставляли местных чиновников шпионить друг за другом. Теперь у нас общий
враг - чиновник столицы. Между нами и империей не может быть мира. Это
все.
Араван сел. Секретарь в углу доскрипел пером и замер. Порыв ветра
донес заливистый хохот стражников, и запах жареного жертвенного мяса
смешался с ароматом "мира и спокойствия". Настоятель недовольно потянул за
кисточку, створки витража схлопнулись и засияли заколдованными
хрустальными цветами. С высоких мраморных стен на аравана укоризненно
глянули мудрые чиновники. Чиновники в малахитовых кафтанах мерили зерно,
которое несли им в кувшинах улыбающиеся крестьяне, и выдавали взамен без
меры справедливость и спокойствие. Всякий горазд сменять кувшин - на
кафтан, но только чиновник умеет сменять кувшин - на справедливость.
Улыбающиеся крестьяне водили хороводы средь праземовых и яшмовых полей.
Золотое зеркальное солнце, ощетинившись лучами, катилось по потолку с
улыбкой Иршахчана.
Розовый, тонкий, как девушка, секретарь скользнул к Даттаму и тихо
зашептал ему что-то на ухо. До аравана долетело: "Требует, чтоб вы
вышли... сию же минуту". Глаза Даттама бешено сузились, и он что-то
прошипел секретарю. Тот испуганно сгинул.
Наместник Рехетта грузно заворочался в кресле, но так и не встал, а
только выудил из рукава платочек и промокнул широкий лоб. Зеленые его
глазки забегали по сторонам и наконец уперлись в жертвенник судье Бужве.
Отдуваясь, Рехетта заговорил:
- Здесь много было сказано о выгоде и мало - о справедливости.
Двенадцать лет назад мы поднялись, чтобы уничтожить слово "выгода". Я
старый человек. Я скоро умру, и когда я предстану перед судьей Бужвой, он
накажет меня, если я не успею сделать то, что начал двенадцать лет назад.
Два месяца назад экзарх Харсома велел схватить моего секретаря. Харсома
решил, что мой секретарь - шпион государыни Касии, что это он передал
инспектору из столицы документы о моей якобы провокаторской роли в
восстании. Харсома ошибался. Документы были переданы по моему приказу.
Харсома думал устроиться так, чтобы каждый был злобен и корыстен, а
государство процветало. Этого никогда не выйдет! По крайней мере, до тех
пор, пока люди способны быть людьми, а значит - поступать бескорыстно, как
велят законы Иршахчана и указы государыни Касии. Я - за то, чтобы
примириться с законным правительством.
Рехетта умолк.
- Я - только бедный монах, - сказал настоятель-шакуник. - Не мое
дело, - судить о законах ойкумены, мое дело судить о Небе и Храме. Голова
храма - в Варнарайне, члены его - по всей империи. Нам жалуются отовсюду:
в столичном храме Шакуника - стражники на постое, медные рудники Шукки -
окружены войсками. Зачем мясо, если не на чем жарить, зачем товар, если
негде продавать? Что мы будем делать с храмовыми мастерскими, если рынок
империи для нас будет закрыт? Я - за то, чтобы примириться с законной
государыней.
Арфарра был краток:
- Господин Баршарг! В справедливом государстве не должно быть трех
родов преступников, как-то: взяточников, землевладельцев, и торговцев.
Оставив в живых богачей, вы лишили себя уважения народа, попытавшись
отделиться от империи, вы посягнули на целостность государства!
Араван Баршарг, скрестив руки, рассеянно глядел на стену, где над
нефритовыми кустами и бирюзовыми полями вставало золотое солнце. От
выпуклого ока Иршахчана ничего не могло укрыться. Если приглядеться, то
было видно, как, забавно растянувшись и вверх ногами, желтые стражники
проходят за спиной Баршарга в плоскую галерею наверху и неслышно
натягивают арбалеты.
Араван перевел глаза на Даттама. Храмовый торговец сидел совершенно
белый, и глаза его были безумны.
- Отзовите вашего сына из войска, - сказал Даттам, - и подайте
просьбу об отставке. Вы избавите провинцию от ужасов войны, которую не
выиграете.
Баршарг поглядел ему в глаза. Он вспомнил: ночью, пока он допрашивал
чужеземца, приезжал человек в капюшоне, сказал: "От Даттама", просил
встречи. Ему отказали. Баршарг понял: "Приезжал сам Даттам, и решил, что я
не прощу ему смерти брата". Секретарь услужливо подоткнул ближе тушечницу,
Баршарг взялся за протянутое перо и, сощурившись, глянул в золотой лик
Иршахчана.
Двери распахнулись, и в залу вбежал человек в шелковой храмовой
куртке.
- Господа члены совета! - громко закричал он.
Перевернутые арбалетчики растерялись и расплылись.
Баршарг вскочил на стол, оттолкнулся и прыгнул прямо в заколдованные
цветы на витраже. Крашеное стекло со звоном посыпалось вниз, и Баршарг
вывалился на широкий, устланный мрамором балкон. Ослепительно ударило в
глаза солнце, заплескались шитые значки и знамена верного войска Баршарга,
