каравана. Он воткнул сосенку на пригорке позади храма яшмового аравана и
произнес заклятье. Вообще-то Киссур не умел колдовать, но по обычаям
горного Варнарайна после битвы вокруг победителя бродит столько душ, что
он на время становится колдуном.
Зерно по приказу Киссура снесли в храм яшмового аравана и насыпали
под навес: крестьяне как раз должны были скоро прийти с молебном. Отдельно
зарыли мешочки с "волчьей метелкой". Киссур пересчитал их и составил
опись. Потом снял с пояса Радуна печать, надрезал себе запястье, смочил
печать кровью и оттиснул ее на описи. После этого грамотные разбойники
расписались внизу, а неграмотные поставили отпечатки пальцев.
Вечером разбойники вернулись в свой стан, чтобы поделить золото и
яшму. Они вошли в довольно большую хижину. Посереди хижины был земляной
очаг прямо в полу, немного слева от очага висело на цепи молитвенное
бревно, и к нему была привязана колотушка. Киссур и Нахира с поклоном
сняли мечи, и один из разбойников положил мечи на подставку у западной
стены. А разбойник Кон Коноплянка усмехнулся на недостойное ученого
человека суеверие, и оставил меч на себе.
Киссура стали упрашивать сесть на почетное место, посередине лавки,
прямо перед бревном с колотушкой, и, как он ни отказывался, главари
настояли на своем. После этого оба главаря расположились справа и слева, а
прочие разбойники сели на циновки вдоль стен. Принесли вина и лепешек, в
земляном очаге стали жарить барана. Нахира посовещался с товарищами,
поднес Киссуру тройную долю и сказал, кланяясь:
- Поистине у гор опять появился хозяин! Я тебя прошу от нашего общего
имени возглавить наш стан.
Киссур погладил мешок с золотом и яшмой у себя под ногами и сказал:
- Это большая честь, но я не могу быть вашим товарищем. Я думаю, что
я сегодня сделал хорошее дело, но я хочу сделать еще лучше. Я хочу пойти
вот с этим золотом и этими документами в столицу к государю и показать
ему, как его обманывают. Ханалай и за меньшие заслуги из разбойника стал
наместником.
Нахира просил его побыть с ними еще неделю, потому что Киссур очень
удачливый человек, но Киссур отказался. Что ж! Нахира раскатал по лавке
большую штуку бархата, и они опять сели втроем, тесно прижавшись, Киссур
посередине, а по бокам Нахира и Кон-коноплянка. Они налили вина на
прощанье, и Нахира промолвил:
- Теперь послушай, Киссур, что я тебе о всей нашей затее скажу.
Караван этот принадлежит не господину Айцару и наместнику, а аравану. А ты
знаешь, что араван и наместник всегда дерутся, как два кота из-за одной
кошки. Но непосредственно я действовал в этом деле не от себя, а от
господина Мелии и госпожи Архизы, они, знаешь ли, вновь сошлись. Но я
думаю, что за ними и за наместником стоит еще кое-кто повыше, из самой
столицы. Ведь чиновники не поверят этой загробной штуке. Госпожа Архиза
велела все свалить на тебя и тебя убить: за что-то она страшно на тебя
сердита. Но вот мы поглядели, как ты дерешься, и заметили этот осиновый
кол, и решили тебя не убивать, а выбрать предводителем, потому что удачи у
тебя больше, чем у Мелии.
Нахира замолк и выпил вина. Киссур сидел не шевелясь. Было слышно,
как в земляной печи жарится баран. Нахира хлопнул кружку о стол и
продолжил:
- А господин Мелия сказал нам так: "Это скверный человек. Он получит
свою долю, но c вами не останется, а пойдет в столицу. В столице у него
есть покровители, и он купит себе прощение." И мы, признаться, очень
огорчились, когда ты сделал то, что и предсказывал Мелия. И все-таки я еще
раз рассказываю тебе, как обстоит дело; и предлагаю тебе заключить союз, а
Мелие вышибить мозги, когда он сюда явится.
Нахира кончил. Киссур поглядел и увидел, что оба разбойника сидят,
тесно прижавшись к нему, и старший разбойник держит руку на своем мече, а
меч Киссура стоит в углу на подставке.
- В этом деле, - сказал Киссур, - есть одна загвоздка, а именно та,
что тот, кто предал первого господина за мешок, второго предаст за
полмешка.
С этими словами Киссур обнял обоих главарей за плечи и пихнул их на
землю. А сам перекинулся через лавку, схватил ее поперек и всей этой
лавкой приложил старшего разбойника по голове. Лавка и голова сломались.
Киссур отбросил обломки лавки, сдернул с цепи молитвенное бревно и так
ударил им Нахиру, что тот полетел прямо в земляную яму, где жарился баран,
и больше из этой ямы не высовывался. А Киссур схватил свой меч и мешочек с
золотом и выпрыгнул в окошко. Тут разбойники опомнились, выбежали во двор,
воткнули луки в землю и стали пускать стрелы. Однако, ночная темь - разве
тут попадешь?
- Ушел, - сказал кто-то. - Бес, а не человек!
Киссур, меж тем, не совсем ушел. Одна из стрел попала пониже правой
лопатки и, наверное, задела легкое. Он хотел ее вытащить, чтоб не
цеплялась за кончики ветвей, но не сумел и обломил. Так и пошел дальше. Он
спустился к императорскому тракту, но вскоре услышал голоса людей и собак,
и понял, что это едет Мелия с людьми и что скоро они пойдут по его следу.
Следы он оставлял за собой глубокие и с кровью. Киссур понял, что ему надо
где-нибудь укрыться. Перед рассветом он пришел к храму Серого Дракона. В
храме осыпалась крыша, и перед алтарем была куча сухих венков, заметенная
снегом. Киссур лег на эту кучу. Прошло некоторое время - Киссур
почувствовал, как что-то в него тычется, скосил глаза и увидел огромного
белого волка. Киссур закрыл глаза и вытянул горло. Через некоторое время
Киссур открыл глаза: волка не было, а рядом стоял старый колдун. Уже
светало. Где-то внизу слышались голоса и собачий лай.
- Пойдем, - сказал отшельник.
Киссур не шевелился. Снег на венках под ним наполовину растаял и был
красный.
- Тогда лезь в рукав, - сказал колдун.
Киссур послушался и полез. Изнутри рукав отшельника был расписан
тысячами павлиньих очей, как платье госпожи Архизы. Госпожа Архиза сидела
на диванчике и хихикала, а господин Айцар, первый богач Харайна, глядел на
нее и на пышный диванчик и говорил: "Я, человек неученый, и то нарисовал
вам подпись под картинкой". Тут задернули шторы и стало темно.
В полдень Мелия и еще человек десять явились к избушке Серого Дракона
на вершине горы. Надо сказать, что вокруг избушки никаких следов на снегу
не было. А в храме они нашли только затекшую кровью кучу листьев, и волчьи
следы кругом.
Отшельник мирно жарил на решетке зайца. Зайца стражники отобрали и
съели. Отшельник молчал, пока длился обыск, и только спросил Мелию, не
хочет ли Мелия поискать у него в рукаве. Мелия вцепился в отшельника и
закричал:
- Ты! Мне госпожа Архиза сказала, кто ты такой! Гляди - повесят, как
пособника в разбоях. Отшельник - а мясо ест!
- Ба! - вдруг заорал отшельник, тыча Мелие в рот. Тот схватился за
горло и поперхнулся, а куски зайца уже ползли из него наружу. Остальных
стражников тоже начало рвать. Куски с пола потянулись друг к другу, из них
соткался заяц и начал расти: глаза как плошки, лапы как сосны! Стражники,
визжа, кинулись наутек, а заяц за ними. Люди опомнились лишь у подножья
горы, и, так как им показалось, что бежали они целую вечность, одежда их
расползлась от ветхости. Одного стражника заяц, однако, догнал и заглотил.
Несчастного потом нашли головой вниз в сосновом дупле, совершенно
мертвого. Я в это, впрочем, не верю, а передаю, как рассказывают.
Киссур очнулся не очень скоро, дня через два, на лежанке в хижине
отшельника. Окошко с промасленной бумагой было открыто, прямо в солнечном
пятне грелся старый белый волк. Отшельник сидел рядом с волком и улыбался.
Теперь, на свету, Киссур заметил у него на лбу старое полустертое клеймо
каторжника. Отшельник сказал, что рана заживет через две недели, и стал
поить Киссура рисовым отваром с ложечки. Потом спросил, что он не поделил
с товарищами. Киссур рассказал.
Отшельник помолчал, потом проговорил:
- Да, я уже слышал такие истории. Сначала грабят казенный караван.
Налоги не приходят в столицу, казна терпит ущерб. Потом подают министру
Нану доклад: есть, мол, компания людей, которые так любят государство, что
готовы загодя выплатить налоги, а потом уж собирать их сами. Господин
министр эти доклады пока копит.
Киссур, в постели, вдруг скрипнул зубами:
- Вы говорите об откупах! Так было при прежней династии: откупщики
платили казне один миллион, а потом выбивали палками из крестьян три
миллиона. Налоги, отданные в частную собственность! И к этому-то такими
методами стремится господин министр?
Старик помолчал, потом сухо сказал:
- Не все, что делается от имени государя, известно государю. Не все,
что делается от имени министра, известно министру.
- Нет, - сказал Киссур, - об этом деле, я думаю, ему было известно.
Киссур поправлялся довольно быстро, и уже вставал и помогал старику и
волку по хозяйству. Старик его даже как будто избегал. Как-то вечером
разыгралась снежная буря: рана у Киссура заныла, старик уложил его в
постель и напоил травяной настойкой.
- Вы меня ни о чем не спрашиваете, - сказал Киссур.
- Захочешь, - сам расскажешь.
Тогда Киссур стал говорить о том, о чем до конца никому не говорил: и
об отце, и о матери, и о Западных Островах, и о том, как помер Кобчик, и о
том, что случилось с сыном первого министра; об Арфарре-советнике и о
советнике Ванвейлене, убивших отца, - обо всем.
Киссур кончил. Старик помолчал, потом спросил:
- А о чем ты больше всего жалеешь?
Киссур хотел сказать, что больше всего жалеет о своей слепоте
касательно госпожи Архизы, но передумал и ответил:
- Когда меня первый раз арестовали, я успел спрятать кинжал. А второй
раз - не успел. У этого кинжала золотая голова кобчика и два яхонтовых
глаза. Это очень ценная вещь, и этим кинжалом дружок Арфарры убил моего
отца. Теперь этот кинжал, конечно, пропал, и его-то мне больше всего и
жалко.
Отшельник помолчал, потом встал и вышел в соседний чулан. Там он
копался довольно долго и вернулся с чем-то, завернутым в рогожку.
- Ладно, мальчик, - сказал он. - Я хочу подарить тебе другой кинжал,
тоже из Верхнего Варнарайна.
Отшельник развернул тряпочку и протянул Киссуру кинжал. Рукоять у
него была в форме белой треугольной шишки, чешуйки шишки оторочены
серебром. Серебро немного почернело, в желобке на лезвии застыли кровяные
скорлупки.
- Этим кинжалом, - сказал старик, - твой отец, за несколько часов до
смерти, убил моего послушника Неревена. Мальчишке тогда было семнадцать
лет.
С этими словами отшельник повернулся и вышел. Часа через три, когда
совсем стемнело, Киссур прокрался с кинжалом в руках в соседнюю комнату.
Арфарра-советник безмятежно спал, свернувшись клубочком. Киссур
постоял-постоял и вернулся обратно.
В хижине был подпол, а из подпола подземный ход вел в заброшенные
штольни. У штолен было довольно много выходов, один из них - в храм Серого
Дракона. На следующее утро, когда выяснилось, что хижину засыпало почти
доверху, а еды почти что нет, Киссур не стал чистить снег, а вылез через
подпол и пошел добывать еду.
Он подстрелил зайца и еще рысенка с пестрой мордочкой, вернулся и
стал разделывать тушки. Арфарра подошел, встал рядом.
- Вас же тайком сгубили в ссылке, советник, - сказал Киссур.
Арфарра засмеялся:
- Вот именно, что тайком. Если бы меня казнили официально, ничего
поделать было б нельзя. А начальник лагеря получил тайный приказ и
забоялся, что девизы правления сменятся, и кому-то будет выгодно наказать
его за расправу. Беззаконные казни влекут за собой беззаконные
