что ему поверил.
Шакуник наклонился над землянином. Глаза его горели суетливым
безумием. В речи его, по крайней мере с точки зрения Бьернссона, явно
недоставало логики.
- Я сделал ему чертежи, - но я кое-где наплутал в деталях... - Монах
засмеялся. - Шаваш не соберет радиопередатчика. А я - могу собрать и
переслать весть туда, куда скажете.
Мысли Бьернссон окончательно спутались, как корни на грядке.
- Вы ведь не далеко ушли от нас, - сказал монах. - Нам, шакуникам,
осталось решить не так много вещей. Я все понимаю. Вы, желтые монахи, -
это то же самое, что и храм Шакуника, только вы решили эти вещи две тысячи
лет назад. Но с тех пор вы не продвинулись ни на шаг. Я, например, не
сообщил Шавашу, как устроена та штука, которую вы выставляете под именем
Великого Ира, но мне это известно.
- И как же она устроена? - осведомился физик.
- Если, - сказал монах, - выкачать из стеклянного шара воздух и
пропустить через него электрический разряд, начнется суета лучей и блеск
сообразно качествам газа.
"Гм, - подумал Бьернссон, - твой стеклянный шар годится для того,
чтобы написать неоновыми буквами: "Кофейня Нефритовых Ворот: лучшие
пампушки ойкумены!", но для великого Ира он жидковат."
- Я знаю, - продолжал шепотом монах, - что не вы сгубили храм, потому
что желтых монахов очень мало, и вы ничего не можете. Вы решили, что вас
никто не тронет, если вы будете бессребрениками. Из-за этого две тысячи
лет вы и стоите на месте. Чтобы править миром, нужны заводы и мастерские.
Пересмотрите свои правила! Я пошлю весточку госпоже Архизе: мы восстановим
старую мощь храма. Через полгода реформы министра зайдут в тупик. Он будет
смещен. Разразятся восстания. Через год мы будем владыками Харайна, через
два года - владыками ойкумены.
Послышались шаги. Монах отскочил от Бьернссона. Шаваш, подергивая
губой, вернулся в кабинет. Он медленно, испытующе оглядел монаха. Тот
вдруг съежился.
- Я, пожалуй, пойду посмотрю на праздник.
- Идите, отец Адуш.
Шаваш и Бьернссон остались одни. За окном уже совсем стемнело. Шаваш
задернул шторы, принес поднос с чаем и аккуратно разлил чай в белые с
красными ручками чашки.
- Так насчет золота... - сказал Шаваш.
Бьернссон внимательно посмотрел на чиновника. Больше всего Бьернссону
сейчас хотелось, чтобы его оставили в покое и дали опомниться. Но Шавашу
именно этого не хотелось. И, поразмыслив над причиной этого, Бьернссон все
понял.
- Бросьте, - сказал Бьернссон, - вам не золото нужно.
Шаваш досадливо сморщился и сказал:
- Какая жалость! Неужели это так заметно?
Бьернссон улыбнулся. Он хотел сказать. "Вы очень похожи на
образцового чиновника, Шаваш. Но будь вы просто образцовым чиновником и
идеальным взяточником, Нан не сделал бы вас своим секретарем." Но
Бьернссон этого не сказал, ибо имени Нана в этом разговоре не следовало
упоминать не в коем случае. Потому что - либо Шаваш не поверит, что его
хозяин - оборотень и лазутчик, либо, если поверит... Страшно даже
представить себе, что тогда может натворить Шаваш. И Бьернссон сказал:
- Мне тут этот монах наговорил всяких глупостей. Он ведь наговорил их
по вашему приказу?
Шаваш еще раз сморгнул.
- Это мой тесть, - сказал он.
- То есть он просто черт знает что говорил! Надеюсь, он не то
говорил, что вы думаете?
Шаваш помолчал, потом сказал:
- Видите ли, мой тесть разобрался почти во всем, что вы сделали. А
вы, между тем, даже и не пытались собрать световой луч, которым вы тогда
разрубили каменную стену в усадьбе. Какая тут причина? Та же, что мешает
зодчему, попавшему к дикарям, выстроить купол на тысячу человек. Зодчий,
может, и знает, как его построить, однако одного ума тут мало: нужны
резчики, столяры, каменотесы... Наука, в отличие от магии, нуждается в
сотнях ремесел и тысячах материалов: шакуники этим располагали в свое
время. Ваш же монастырь - вроде провинциального отделения, да и то нынче
закрыто за ненадобностью. Чай, одна фабрика, на которой делают такое
оружие, которое тогда разворотило стенку, больше всего вашего монастыря...
Куда вы, кстати, его дели?
- Выкинул, - сказал Бьернссон.
"Врет, - подумал Шаваш, - врет."
- А признайтесь, - перегнулся вдруг через стол Шаваш, - весело вам
было думать, как с Сият-Даша будут сдирать шкурку? Вы прямо весь белый
сидели от нетерпения.
- Негодяй, - сказал с тоской Бьернссон, - у меня не было выбора.
- Как так не было выбора? - спокойно сказал чиновник, - а покончить с
собой?
Бьернссон обомлел. Шаваш только усмехнулся.
- Это не мы, - сказал Бьернссон, - уничтожили храм Шакуника. Всеми
богами клянусь...
Шаваш покрутил чашечкой на блюдце.
- Видите ли, - сказал Шаваш, - я ведь тщательно изучил записи о
судебном процессе. И в этих записях есть несколько деталей, которые нельзя
объяснить, не предположив, что к этому делу приложил руку кто-то
посторонний. И заметьте, что государь убежден в виновности храма. Он
помиловал всех, казненных при матери, - а шакуников - нет.
Вдруг Бьернссон почувствовал странное спокойствие. Если у Шаваша
хватило ума выследить его, у Шаваша хватит ума его понять. Как только
Шаваш его поймет, он поймет и то, что к гибели храма земляне не могут
иметь никакого отношения. А дальше что?. "Господи, подумал Бьернссон, что
дальше? Даже если я докажу ему, что к гибели храма мы не имеем отношения,
то что? Если кто-то вперся в чужую страну, разве жители страны разбирают,
хорошее у чужаков государственное устройство или плохое?"
- Вы не представляете, что за дичь вы несете, - сказал Бьернссон. -
Если бы хоть тень этого была справедлива, у нас разразился бы такой
скандал... И потом, черт возьми, - как это вы не боитесь связываться с
нами, если мы всесильны?
- Вы не всесильны. Не бывает всемогущества, о котором никто не знает.
Колдун должен называться колдуном, чтоб им быть, и власть должна
называться властью, чтоб ей быть. Это пусть публике рассказывают, что у
такого-то министра все дела решает всесильный секретарь. А я знаю, что
такие вещи рассказывают только с тем, чтоб списать на секретаря все грехи
министра.
Бьернссон вздрогнул. "Да это он не о себе ли? Ведь этот человек
предан Нану! Стало быть, он спит и видит, как его арестовывают в качестве
козла отпущения?"
Шаваш нервно облизнул губы и передвинул светильник так, чтобы свет
падал на лицо землянина, а его собственное лицо оставалось в тени.
- Вопрос первый: когда вы явились в страну Великого Света?
- Четверть века назад.
- Со звезд?
- Со звезд...
- Как?
- Случайно. Был такой человек, Клайд Ванвейлен, - он разбил свой
корабль.
- Что вам надобно?
- Это очень трудно объяснить. Понимаете, этот объект, Желтый Ир, -
которого вы почитаете в желтых монастырях, - это действительно совершенно
необычайная штука. Нам очень хотелось узнать, что это такое. Но мы узнали
не больше вашего.
- Значит, вы ученый?
- Да, я ученый.
- Это хорошо, - усмехнулся Шаваш, - мне было неприятно думать, что
любой человек из вашего мира может устроить то же, что и вы.
- Далеко не любой, - согласился Бьернссон.
- Зачем вы ушли в мир босиком?
- Я... Мне трудно объяснить. Вы, вероятно, не поймете. Я... Я устал.
Я жил как-то не так. Я хорошо жил, но ночью мне хотелось повеситься с
тоски.
- Я вас понимаю, - сказал Шаваш. Я тоже живу очень хорошо. А ночью
мне снится, что меня арестовывают.
Шаваш помолчал и продолжил:
- Так что я бы ушел босиком, либо если б у меня было секретное
задание, либо если коллеги хотели меня убить.
Этого-то Бьернссон и боялся.
- Не было у меня никаких заданий! - с тоской сказал он.
- Не было, - согласился чиновник. - Это я виноват, оговорился.
Агентам такого уровня, как ваш, не дают заданий. Им обрисовывают общие
замыслы.
- Вы несете чушь! - завопил Бьернссон.
Дверь распахнулась, и в нее просунулась рожа стражника.
- Сударь, сказал стражник, - а не лучше ли будет его связать?
- Вон, - закричал Шаваш.
Дверь мгновенно захлопнулась. Шаваш подумал, извинился, и вышел за
дверь.
- Что, - спросил Шаваш, - случилось?
- Ничего, а только отец Адуш говорит, что у него к утру все будет
готово.
Шаваш с отцом Адушем договорились о разделении обязанностей. Шаваш
допрашивал пленника, а отец Адуш, получив наконец флигелек в полное свое
распоряжение, а не на те два часа, что колдун обедал у Сият-Даша, проверял
описи и чертежи. Имелось три копии чертежей: одна для Адуша, другая для
Шаваша, а третью Шаваш тут же собирался послать Нану. Что бы ни случилось
с ними обоими, чертежи не должны были пропасть.
Шаваш сухо кивнул охраннику и сказал:
- Выбери себе напарника и коня. Утром поедете в столицу.
Стражник поклонился, а потом вынул из-за пазухи белый лист.
- Что это? - удивился Шаваш.
- Это давешний посыльный, про Арфарру, - сказал стражник. - Вы ему
вернули укладку с бумагами, он стал карабкаться на лошадь и все рассыпал.
Мы собрали ему бумаги, и он ускакал, а потом мы глядим - три листа
валяются под колодой с овсом.
Шаваш раздраженно сунул бумагу в рукав и вернулся к пленнику.
Тот не пошевелился с тех пор, как Шаваш его оставил, - так и сидел,
уронив голову в руки.
- Итак, - сказал Шаваш, - сколь велика ваша империя? Одна планета,
десять планет, сто?
- У нас не империя, - с мрачным предчувствием сказал Бьернссон, - а
свобода...
Ой черт, - подумал физик. Ведь с точки зрения здешних политических
классиков империя и есть страна свободных людей. Свободные люди - это те,
которые зависят только от государства. А несвободные - это рабы, сервы,
крепостные, наемные рабочие и все, кто тем или иным образом зависят от
частного лица... Он сейчас спросит меня, есть ли у нас наемный труд, и
выйдет, что у нас и не империя, и не свобода.
А Шаваш спросил, как ни в чем не бывало:
- Кто финансировал ваш... монастырь?
- Комиссия. Космическая комиссия при Организации Объединенных Наций.
Шаваш вдруг расхохотался.
Бьернссон с ужасом сообразил, что "Организация Объединенных Наций"
звучит по-вейски как "Сообщество объединенных народов", и что это дословно
совпадает с определением империи в "Наставлениях Веспшанки".
- Но ООН - это не государство, - заторопился Бьернссон. Я, например,
не гражданин ООН. Я гражданин планеты Кассины, это колония Земли. Но
Кассина, - это тоже не империя. Все граждане Кассины сообща избирают
президента.
- А кто, - спросил Шаваш, избирает главу ООН?
Политические знания Бьернссона не простирались так глубоко.
- Не знаю, - сказал он, - назначают как-то... Эй, - подскочил он тут
же, - это не то, что вы думаете. Председатель ООН - это не наследственная
должность.
Тут же он понял, что сморозил глупость, потому что титул императора,
теоретически, передавался не по наследству, а самому достойнейшему.
Достойнейшего усыновляли. И, конечно, кто осмеливался протестовать, если
достойнейшим оказывался сын государя?
- ООН, - жалобно сказал Бьернссон, это не государство, а собрание
суверенных государств, которые входят в ООН добровольно и чьи главы
избираются народом.
Шаваш пошевелился, глаза его засветились в темноте по-кошачьи. И при
свете этих глаз Бьернссон сообразил две вещи: Первая - согласно
официальной идеологии империи, все провинции входят в нее добровольно.
Вторая - принцип выборности в империи весьма приветствуют. Крестьяне
