- А еще ты ничего интересного не слышал, - спросил Нан.
- Еще, - сказал Шаваш, - я слышал, что отряд Бар-Хадана взбунтовался
потому, что секретарь Иммани не отдал Бар-Хадану тех двух миллионов,
которые он вез с собой, и все варвары это знают, потому что если бы
Бар-Хадан присвоил эти два миллиона, он бы давно проиграл их в карты.
- У тебя заячьи уши и лисий нюх, - сказал Нан. - Это принесло бы
много пользы, если бы ты остался при короле.
Шаваш промолчал.
- Ладно, - сказал Нан, - возвращайся к королю, и переночуй у него,
чтобы твое отсутствие не было замечено. Вечером, в час Росы, я явлюсь к
королю: смотри, попадись нам обоим на глаза.
И, действительно, вечером следующего дня Нан явился к королю с
подарками от Андарза. И вот, когда он выезжал со двора, чиновник увидел
Шаваша, который сидел с поводком на шее и заплетал хвосты лошадям.
- А это кто, - вдруг изумился Нан, тыча в мальчишку.
- А, - сказал король, - это мне подарил господин Андарз.
Чиновник в ужасе всплеснул руками.
- Помилуйте, - сказал он, - как можно! Вы сватаетесь к государевой
дочке! Господин Нарай только и ищет, чем вам навредить. Он непременно
доложил государю: этот варвар не соблюдает приличий! Сватаясь к девушке,
просит в подарок хорошеньких мальчиков, а ваш наставник потворствует
разврату!
Лицо короля вытянулось:
- Клянусь той штукой, которой я делаю детей, - вскричал он, - я
ничего такого... Пусть этот мальчишка убирается прочь!
Нан схватил Шаваша за поводок на шее и потащил к воротам лагеря.
Ворота между кварталами уже закрывались, и чиновник привел Шаваша к
себе домой.
Нан жил в небольшом домике на улице Семидесяти Облаков. Задняя стена
домика примыкала к управам, но это был не казенный домик, а частный. Нан
провел Шаваша в комнату для гостей. В комнате стояла кровать, отгороженная
шелковой ширмой. На ширме была нарисована во всю длину ветка цветущего
абрикоса. На стене висело несколько плетеных циновок, а под потолком
качались сухие цветочные шары. Около кровати стояла бронзовая курильница в
форме уточки и деревянный столик. Это была лучшая комната во всем доме.
Нан уложил мальчика в постель и сказал, чтобы тот спал и ничего не
боялся. Шаваш заплакал.
- Ну, что такое? - спросил Нан.
- Страну жалко, - вдруг сказал Шаваш.
- Это хорошо, - сказал Нан, - Андарзу страну не жалко, государю не
жалко, - спасибо, нашелся уличный мальчишка, пожалел.
Шаваш продолжал плакать. Чиновник положил руку на волосы Шаваша, и
сидел так, пока мальчик не заснул.
Когда Шаваш проснулся, было давно светло. Через растворенное окно был
виден маленький сад. В саду, под виноградным навесом, сидел господин Нан.
Перед ним на столе стоял чайничек с душистым чаем, лепешки и варенье. Он
читал какую-то книгу и завтракал.
Шаваш оделся и вышел в сад.
- Спасибо, - сказал он, подойдя к Нану.
- Бери-ка пирожки, - сказал Нан, и раскрыл короб, стоявший позади
чайничка: в коробе лежали свежие финиковые пирожки, круглые и светлые, как
полная луна.
Шаваш весь перемазался вареньем. Чиновник смотрел на него с улыбкой.
Шаваш съел один пирожок, и другой, и третий, а четвертый положил перед
собой и стал на пирожок глядеть. Потом спросил:
- А что вы делаете для Андарза?
Нан немного подумал, прежде чем ответить.
- Он меня просил об одной услуге.
- Найти убийцу того торговца, Ахсая?
Нан неторопливо окунул в чашку ложечку. Чашка была белого фарфора, с
узором из розоватых кленовых листьев. Ложечка тоже была отлита в форме
кленового листа.
- Да, - сказал Нан.
- И вы его нашли?
- Да, - сказал Нан.
- Его убили по приказу Айр-Незима, да?
- А ты откуда знаешь?
- Так, - сказал Шаваш. - Я слыхал в Осуйском квартале, что этот Ахсай
продал и погубил Айр-Незимова племянника, и еще я знаю одного человека по
имени Свиной Зуб. Свиной Зуб исполняет для Айр-Незима дела, для каких
нужен нож, а не взятка. Он убивает людей довольно необычным способом. У
него есть два камня, соединенных тонкой жилой, которые он мечет в человека
так, что жила обвивается вокруг горла, а потом он прыгает на человека и
душит его до конца. Я видел этого мертвого Ахсая, и мне показалось, что у
него, кроме следа от жилы, была еще и дуля от камней, под ухом и у скулы.
- Да, - сказал Нан, - это похоже.
- Отчего же вы не арестовали Свиного Зуба?
- Опасаюсь за здоровье господина Нарая, - желчно сказал Нан, - а то
его удар хватит от радости, что осуйского консула арестовали за этакую
уголовщину.
Подумал и прибавил:
- Кстати, этот Свиной Зуб, должно быть, взял с покойника осуйских
чеков на шестьсот тысяч. Неясно, что он с ними сделал. Вряд ли понес их к
Айр-Незиму. Знаешь, что такое осуйские чеки?
- Да, - сказал Шаваш.
- Ты знаком с этим Свиным Зубом короче, чем я. Если как-нибудь
услышишь, что он, или кто другой ищет, где бы сбыть осуйские чеки на
шестьсот тысяч, ты скажешь мне?
Шаваш вздохнул и стал есть четвертый пирожок. Он доел пирожок, вытер
о штанишки руки, и полез в грязный мешочек, висевший у него на шее. Он
высыпал из мешочка много разного сора и глиняную свистульку-печать. Он
разломал печать, вытащил из нее четыре длинные розовые бумажки, и протянул
их Нану.
Нан поглядел на бумажки.
- Как ты их достал, - спросил Нан.
- Я, - сказал Шаваш, - раньше жил в старом дубе, напротив статуи
Государя Иршахчана. В этом дубе есть дупло от верха до низа, и внизу оно
выходит к воде. В ночь накануне Праздника Пяти Желтоперок я сидел на
берегу канала и пытался поймать там желтоперку, рыбу удачи. Вдруг дверь
управы раскрылась, из нее вышли четыре человека и вынесли мертвое тело.
Они кинули тело в канал, и оно поплыло мимо дуба. Мне показалось, что я
узнал одного из них, и я подумал: "Такие люди гоняются за крупными вещами.
Может, и мне кое-что останется поклевать?" Но я испугался делать это на
глазах государя Иршахчана. Поэтому я пошел за телом так, чтобы меня не
было видно. Я подумал: "Хорошо бы укрыться под мостом, чтобы государь
Иршахчан меня не увидел, а если государь видит сквозь камень, то я хотя бы
укроюсь от глаз случайных соглядатаев." Я пошел за телом, пока его не
занесло под мост. Там я стал копаться в мертвеце, и вытащил из него
кошелек и золотой бубенчик, а из сапога, - вот эти бумаги. Это мне совсем
не понравилось. Я подумал: "Ба! Если этого человека убили, но не ограбили,
- как бы на того, кто украдет этот кошелек, не повесили убийства!"
После этого Шавашу ничего не оставалось, кроме как рассказывать
дальше. Шаваш кончил, Нан покачал головой, будто удивляясь, и сказал:
- Стало быть, ты поступил в дом Андарза, чтобы разыскать документ, за
которой Ахсай собирался платить деньги. Четверо могли его похитить:
пасынок Андарза, эконом Дия и оба секретаря. Кто из них, по-твоему,
виноват?
- Я думаю, - сказал Шаваш, - что виноват Иммани.
- Почему?
- Он меня не любит.
- Это серьезный довод, - сказал Нан.
Они помолчали, и Шаваш спросил:
- А что, нельзя арестовать всех четверых?
- Нет, - сказал Нан, - если бы это были четыре лавочника или четыре
нищих, я бы, конечно, арестовал всех четверых и кончил это дело. Но это
четыре высоких лица, и их просто так арестовать нельзя.
- Жалко, - вздохнул Шаваш, - что высоких людей нельзя арестовать, как
маленьких. Все было бы гораздо лучше, если бы с высокими людьми можно было
поступать также, как с маленькими.
- Сдается мне, - сказал Нан, - если бы маленьких людей нельзя было
арестовывать просто так, как и высоких, все было бы еще лучше.
Между тем за всеми этими варварами мы совсем забыли о городе Осуе,
где каждый свободен и богат, и о его консуле Айр-Незим, а этот город
играет немалую роль в нашем повествовании.
В царствование государыни Касии казна империи заняла у осуйского
банка этак миллиона два золотых монет, под самые незначительные проценты,
причем банк процентов, собственно, и не требовал, а довольствовался тем,
что получал вместо них, каждый год, какое-нибудь полезное право: право на
монопольную торговлю солью в провинции Чахар, или на монопольный вывоз
инисского льна, и тому подобное.
Но вот советник Нарай запретил ростовщичество, и ему показалось,
конечно, обидным платить заграничным ростовщикам такие проценты, за
которые собственным ростовщикам клеймили лоб.
К тому же осуйский консул держался очень вызывающе. Как-то на приеме
у Ишнайи он рассуждал о храбрости варваров. Нарай подошел к беседующим и
сказал:
- Сдается мне, что тетивы луков, которым стреляли ласы, были проданы
им Осуей.
- Мы, - ответил консул, - продаем то, на что есть спрос. Ласам мы
продаем лубяные тетивы для луков, а вам, господин Нарай, можем продать
конопляные веревки для виселиц.
А другой раз Айр-Незим сказал так: "В империи теперь два государя,
одного зовут Нарай, а имени другого я что-то не упомню".
Все были шокированы таким поведением, и решили, что господин
Айр-Незим зря распускает свой язык, и что Осуе теперь не видать процентов,
как собственных ушей. Но мало того, что Нарай решил не платить процентов!
Он представил государю смету доходов, которые Осуя получила от соляных и
шерстяных монополий, и по этой смете с хитрой арифметикой вышло, что не
только и проценты, и основную сумму банк давно получил, но что он еще и
нажился за счет казны на двадцать три миллиона, и что хорошо бы эти
двадцать три миллиона получить обратно. Документ был совершенно хамский,
хотя и весьма талантливый, и Айр-Незим просто взбеленился, когда узнал,
что одним из его соавторов является десятый судья Нан.
И вот, когда, покинув Шаваша, господин Нан явился в управу советника
Нарая, тот встретил своего молодого помощника очень весело. Если бы это
был не господин Нарай, можно было бы сказать, что он танцевал.
- Да, - сказал Нарай, - могу вас поздравить, государь подписал проект
о прекращении выплат осуйского долга. Завтра, в Зале Ста Полей, Айр-Незим
выслушает указ!
Нан поклонился и произнес:
- Множество вещей, полезных для государства в принципе, вредят ему в
данный момент. Не лучше ли подождать до той поры, пока варвары не покинут
столицу?
Но Нарай только отмахнулся:
- Этого требуют интересы государства, - сказал он, - к тому же я
больше не желаю теперь насмешек Айр-Незима!
Господин Нарай продиктовал ему несколько мыслей, подлежащих
обработке, и вдруг спросил:
- А что делает господин Андарз?
- Господин Андарз, - сказал Нан, - вчера сочинил стихи о месяце,
который плавает в пруду как желтый кораблик. Он выразил в них желание
забраться на лунный кораблик и уплыть на нем далеко-далеко.
Старый чиновник вдруг поднял голову и стал смотреть на почтительно
стоявшего Нана, и будь у Нарая вместо глаз два сверла, они бы мигом
провертели в чиновнике дырку.
- У вас острый язык, господин Нан, - сказал Нарай, - хотел бы я
знать, что вы говорите про меня Андарзу.
- Я, - сказал Нан, - говорю Андарзу, что вы думаете о благе
государства, и от этого он каждый раз принимается хохотать, потому что
господин Андарз находит очень забавным, что бывают люди, которые думают о
благе государства.
- А вы думаете о благе государства, господин Нан?
- Да, - сказал Нан, - все мои помыслы - о благе государства.
Нарай кивнул головой, полузакрыл глаза. Казалось, ответ Нана вполне
удовлетворил его. Вдруг он проговорил:
- Вы слыхали, как чиновник Аян клялся в верности Золотому Государю?
