- Держи всю пачку, - сказал Волков. - Ты же знаешь, я почти не курю.
- За войну твои привычки могли измениться:
- Некоторые. Эта осталась. Как ты? В форме?
- Вполне.
- Наверху бываешь?
- Живу.
- Кем?
Джино хмыкнул. Сунул в зубы сигарету, закурил, жадно затянулся.
- Я там жиголо. В большом дансинге на побережье.
- Серьезно? Никогда не думал, что ты сумеешь научиться танцевать. Чувство
ритма:
Оба негромко хохотнули. Это была старая, смешная и довольно сальная
история.
- Научился: жить захочешь, и не такому научишься. А ты хочешь мне что-то
предложить?
- Да.
- Можешь сказать?
- В общих чертах. Убрать группу немцев. Из ближайшего окружения Гиммлера.
- Большая группа?
- От десяти до сорока голов.
- Можно попробовать. А кто они?
- Я же говорю: ближайшее окружение Гиммлера.
- Это я понял. Кто они?
- Штаб переговорщиков. Во главе с Зеботтендорфом.
- Каких еще переговорщиков?
- Гиммлер ведет переговоры одновременно со Сталиным и с Рузвельтом - при
этом одновременно наверху и внизу. Внешняя цель переговоров: сохранение
нижней Германии и германского влияния на Верх. Скрытая цель: воцарение
Гиммлера ценой выдачи Гитлера. Истинная цель: устроить наверху встречу
Гиммлера, Сталина и Рузвельта - и уничтожить всех троих.
- Так: А Зеботендорф - это кто?
- Общество Туле, если помнишь. Ближайший друг Гесса. Некоторое время был
директором "Аненэрбе". Очень опасен: Теперь тонкость. Заметая следы, мы
должны будем сделать вид, что грохнули немцев по ошибке или за компанию, а
на самом деле целью нашей была американская делегация. То есть бить
придется во время их встречи.
- Где будут идти переговоры?
- Пока еще не знаю. Но мои люди установят это вовремя:
- Хотя бы сектор.
- Я думаю, это будет лес Броселианда.
- Лучшее место для таких переговоров: - Джино был саркастичен.
- Вот именно. Сколько у тебя людей? И - что за люди?
- Четыре пятерки. Все - бывшие партизаны, диверсанты. Ребята что надо.
- Хорошо. Дня через три устроишь мне встречу наверху с капитанами пятерок. Я
тебе сообщу, когда и где точно. Значит, говоришь, дансинг: Ну, ты молодец.
Джино промолчал. В одну затяжку высосал сигарету и тут же поджег новую.
Берлин, 11 февраля 1945. 7 часов утра
Самое опасное - это перестать отличать сон от яви. Начать забывать явь так же,
как забывают сон. И наоборот: Верх в чем-то родственен снам. И сейчас,
проснувшись наверху, Штурмфогель не мог понять, что было с ним во сне.
Он не знал, где находился. Вероятно, это было питейное заведение, но столики
стояли лишь у стен, декорированных сетями, веслами, спасательными кругами и
рыбьими скелетами. Штурмфогель смотрел на все это неподвижным взглядом
откуда-то из-под потолка. Какие-то люди беззвучно пересекали видимое
пространство. Из одного угла в другой они таскали длинные ящики и тяжелые
корзины.
Потом он куда-то плыл. Умело и размеряно. Вода переливалась через голову.
Желтые огни оставались слева и медленно уползали назад.
Потом все поменялось. Но Штурмфогель по-прежнему не мог включиться в
происходящее. Кто эта женщина, сидящая напротив? Она очень красива, но у
нее холодный отрезвляющий взгляд. Она что-то говорит, ясно и четко,
сопровождая слова резкими взмахами кисти. У нее длинные пальцы с коротко
обрезанными ногтями. Как всегда, он не понимает речи.
Но почему-то знает, что здесь он - еврей.
Потом она смеется. Вернее, это не смех, а невеселая насмешка. Над ним? Он
пытается поцеловать ее пальцы. Она отнимает руку. Очень грустно.
Так грустно, что стынет сердце.
От этого холода в груди он проснулся и еще несколько минут лежал, глядя в
зеленый лоскутный потолок.
Цирк, наконец вспомнил он. Ангар. В ангаре - нелепый маскировочный шатер.
Значит, я наверху.
Значит, операция в разгаре.
Интересно, что я сейчас делаю там, внизу?..
Большинство людей живут только внизу, ожидая, что попадут наверх после
смерти. Напрасные мечты: Когда-то Штурмфогель попытался вычислить
процент тех жителей Земли, кто имеет два тела: верхнее и нижнее. Получалось
где-то от семи до пятнадцати процентов. Остальные жили по принципу: "Один
мозг - одно сознание - одна личность!" Подавляющее большинство из этих
семи-пятнадцати на сотню не имели представления о том, что им так повезло:
они обходились роскошными сновидениями, странными фантазиями, умением
погружаться в мечты; но они же - и только они - становились обитателями
психиатрических клиник, будучи не в силах принять, казалось бы, очевидное:
что их сознание принадлежит не одной, а двум личностям, каждая из которых
не подозревает о существовании другой. Сознание - это как матросская койка:
на ней спят двое, но они никогда не встречаются. Такие "вахты" в сознании
создает не только чередование сна и бодрствования, но и что-то еще: возможно,
инстинктивный запрет обращать внимание на "сменщика": сознание обязано
заботиться о сохранении себя в целости. Если "матросы" аккуратны, то никому
из них и в голову не придет, что в его отсутствие койкой пользуется другой
(построение, конечно, умозрительное, настоящие матросы обо всем этом
прекрасно знают:) - но если один оставляет на койке крошки, а второй
мочится во сне: тут недалеко и до поножовщины. То есть шизофрении.
Но есть среди людей и "настоящие матросы" - они знают о существовании
сменщика и спокойно принимают этот факт. Как правило, их истинное Я
фиксировано в каком-то из миров: верхнем или нижнем (вот тоже традиция:
ведь правильнее говорить: внешнем и внутреннем; но уже привыкли за сотни
лет, потому что ощущения при переходе именно такие: скользишь вверх или
вниз) - но при должной подготовке людей этих можно научить перемещаться.
Правда, это поначалу дорого обходится той части общей личности, которую Я
временно покидает. В лучшем случае будет жесточайшая мигрень, а чаще -
эпилептические припадки или кататония. Со временем личность привыкает:
впрочем, здесь множество вариантов и тонкостей. У каждого - свои проблемы,
и кто-то с ними справляется, а кто-то - нет.
Из этого меньшинства выделяется свое меньшинство, у которых способность
перемещаться - врожденная или приобретенная в раннем детстве. Штурмфогель
как раз из таких. То тело, из которого ушло Я, продолжает спокойно
существовать, всего лишь избегая принятия каких-то очень важных решений.
Этакая хорошо отлаженная организация, шеф которой без малейших опасений
уезжает в командировки или длительный отпуск:
(Отпуск! - простонал про себя Штурмфогель)
Но и в этом меньшинстве скрывается меньшинство: те, которые умеют изменять
свое верхнее тело. Те, которые непонятными способами присваивают себе
способности, обычным верхним людям не присущие. И, наконец, те, кто
наверху уже не просто люди - или просто не люди:
Штурмфогель встал и с хрустом потянулся. На спинке стула его ждал наряд
"Гейера" - трусы и футбольная майка. Намек на то, что его считают своим?
Рановато бы:
Все же он оделся именно в это, привел себя в порядок в фанерном, но удобном
туалете с горячей водой и даже душем, и пошел искать кого-нибудь из
подчиненных.
Телефонный звонок застал его у подножия лестницы. Он уже ступил на первую
ступеньку.
Возвращаться не хотелось, это была дурная примета, но звонить мог кто-нибудь
всерьез:
Это был Кляйнштиммель.
- Хайль Гитлер, - сказал он. - Как продвигается наступление?
- Успешно, - сдержанно ответил Штурмфогель. - Правда, пока это не наша
заслуга.
- Ну-ну, не прибедняйся. Везет везучим. А ты, как известно:
- Это все, что ты хотел спросить?
- Спросить - да, всё. Но я могу еще кое-что сообщить. Может быть, тебя это
заинтересует. Насчет русского по кличке "Дрозд". В сороковом, сразу после
того, как русские разнесли в пыль свой Спецотдел, человечек Мюллера сумел
скопировать на микропленку досье сотрудников этого самого Спецотдела.
Двести рыл. Я точно знаю, что пленка так и хранится у Папы. Если сможешь, то
- вытаскивай ее из-под его кубической задницы, я тебе в этом не помощник: и
вообще на меня - никаких ссылок. Понял?
- Спасибо, Юрген: Это хорошая подача.
- Не за что. Ищи крысу. Я уснуть не могу, понимаешь? Ведь - кто-то из нас:
- Найду. Что-что, а искать я умею:
Штурмфогель положил трубку. Оглянулся. По лестнице осторожно спускалась
Ханна.
- Доброе утро, шеф, - сказала она. Глаза ее были полузакрыты и смотрели чуть
мимо.
- Доброе утро. Что слышно?
- Еще не проснулись.
- Спят вместе?
- Даже в разных комнатах. У парня железные принципы.
- Хочешь кофе?
- Я уже пила, шеф. Давайте сварю. Я хорошо умею. Меня все наши просят.
- Ты давно в отряде?
- Три года: почти. Два года девять месяцев.
- Ого.
- Это всё, что я могу рассказать. Извините.
- Я и не собирался расспрашивать.
Действительно не собирался? - Штурмфогель сам себе погрозил пальцем. Ну-
ну. Хотя и не положено заводить шашни с подчиненными, почти все это делают.
Даже рейхсфюрер. Штурмфогель видел его любовницу, мать двоих его детей,
женщину славную, но совершенно обыденную. А здесь:
Ханна чем-то напоминала ту женщину, которую он только что видел во сне. Не
чертами лица. Мимикой? Или только тем, что обе они смотрят чуть-чуть мимо
тебя своими чудесными, но полуприкрытыми глазами?..
- Кто-то проснулся, - сказала Ханна, продолжая колдовать с кофейником. -
Встает, бормочет. Идет умываться:
Ираклион, 11 февраля 1945. 9 часов утра
Мерри всегда завтракал плотно, зная, что в течение дня может не выкроить
времени на еду. Вот и сейчас перед ним стояла полная миска холодной
баранины и что-то вроде супа или жидкого салата из всяческой съедобной
зелени, залитой кислым молоком. Ну и, конечно, обязательные оливки, сыр и
крутые яйца. Мерри складывал в себя провизию под музыку, доносящуюся из
трофейного "Телефункена". Радио было настроено на Рим. Ни малейшей тени
измены. Я никогда не слушаю радиостанции врага:
- :полковника авиации Рональда Джонсона-третьего с двадцатишестилетием!
Он уже полковник, хотя ему только двадцать шесть! Кем он будет в тридцать?! -
вопрошал звонкий и глуповатый девичий голос.
Хорошо, если капитаном, додумал Мерри опоздавшую мысль, он знал, что
после войны звания будут пересмотрены с таким понижением, что у многих
хлынет кровь носом: все это чушь, потому что на самом деле сказаны слова
были только для него. Три-два-шесть-два-шесть-три-ноль. Примитивный код.
Завтра на связь, сообщить подробности.
Засуетились:
Он нацепил на вилку несколько колечек маринованного лука, подхватил кусок
мяса и отправил в рот. Будут вам подробности.
Чертов Эрвин:
Берлин, 11 февраля 1945. 15 часов 30 минут
Удача была такой неожиданной и лучезарной, что Штурмфогель на некоторое
время утратил дар речи. Братец Рекс, очевидно, разомлел на берегах теплого
озера - и на некоторое время (на полчаса!) утратил бдительность. Возможно,
ему просто вдруг не захотелось идти или ехать куда-нибудь в деловой или
веселый квартал, чтобы позвонить - и он воспользовался телефоном гостиницы.
К которому Антон подключился просто так, на всякий случай - потому что
поверить в то, что профессионал будет звонить прямо из-под себя, было
немыслимо:
Собственно, разговора как такового не состоялось. Братец Рекс сообщил номер,
по которому его собеседнику нужно будет позвонить. Очевидно, номер был
кодирован, так как выяснилось, что такого сочетания цифр просто не
существовало в природе. Но зато удалось засечь тот номер, с которым
разговаривал сам Рекс!
Это был верхний Лемберг, район Пидзамче.
Туда немедленно отправились Дора и Фридрих.
- Очень обидно, когда противник не совершает ошибок, - сказал Штурмфогель,
обращаясь к Ханне.
Она промолчала. Глаза ее опять смотрели куда-то вглубь.
- Ну вот, - сказала она голосом Рекса, - вечером мы наконец добудем
девственницу:
- Тебя смущало только это? - женский голос.
- Ты меня не поняла. Это будет наша отмычка. Вход в лес Броселианда
охраняют кто?
- Единороги: Так вот куда мы собрались!
