предмет "кому выгодно". Людвиг, теперь ты. Будешь ломать голову над
задачей: как крыса может избежать контроля лояльности. Любые способы,
вплоть до самых безумных. Или самых простых. Может быть, он - она, оно - на
службе недавно и планового контроля еще не проходил. В общем, думай. Что
бы ты сам сделал?
- Видишь ли:- Ён потеребил бороду. - Поскольку систему контроля создавал я,
то мне кажется, что она идеальна. Думаю, тест на разрушение нужно поручить
кому-то другому:
- Не волнуйся. Другому тоже поручу. Но и с тебя задача не снимается: А
теперь, наконец, последнее. Операцией "Крыса" поручаю руководить Гуго
Захтлебену. Он создает временную оперативную группу из любых сотрудников
любых отделов. Отказов быть не может даже по причине скоропостижной
смерти: Ты понял меня, Юрген?
- Шеф, - оперативник сморщился, как будто внезапно откусил кусок лимона, - я
понимаю, что мы в дерьме по уши: но, может быть, не стоит усугублять это
положение? Во-первых, мне не нравится, что я должен законсервировать три
ответственных операции в стадии миттельшпиля и одну - в стадии эндшпиля.
Не говоря о том, что возможный срыв отразится на все нашей работе - это еще
может привести к ненужной гибели ценнейших агентов: Что любого моего
сотрудника можно будет отвлечь с его участка и бросить затыкать прорыв,
которого, может быть, и нет вовсе. И, наконец, что мне даже нельзя узнать
псевдоним моего собственного агента:
- Когда ты проходил контроль лояльности, Юрген? - спросил Штольц.
- В декабре.
- Первый на очереди. После этого, может быть, я шепну тебе на ухо пару слов.
- Понял. И все же - это оскорбительно.
- Да. Но любое внутреннее расследование оскорбительно. Вопрос закрыт.
Может кто-то сделать заявление по существу? Нет? Все свободны до девяти
утра. Остаются Хете, Штурмфогель, Захтлебен. Да, Вернер! Сколько у нас
человек в верхней охране?
- Трое. Как обычно.
- Поставь еще двоих. Поставь этого: молодого: Кренца. У него хорошие
способности. И голова на месте.
- Хорошо. А зачем? Для простого наблюдения даже трое наверху - много. Если
же вдруг будет прямое нападение, то и пятеро не справятся. Или я чего-то не
понимаю?
- Я сам не понимаю. Но каким-то образом нас прокололи, ведь так? Пусть
ребята покопаются в окрестностях - вдруг найдется какая-нибудь нора, дыра:
- Сделаю, шеф. Только я бы не хотел сегодня трогать Кренца. Пусть отдохнет
хотя бы до вечера. Я лучше сам схожу.
- Когда ты проходил контроль лояльности?
- Позавчера, - ухмыльнулся фон Белов. - У меня алиби, шеф.
Штольц посмотрел на Гуго. Тот кивнул.
- Ладно. Действуй, старина:
Когда в кабинете остались лишь четверо, Штольц сказал:
- Гуго, приступай. Меня здесь нет.
- Ты наверх?
- Нет, просто отключусь на четверть часа - иначе умру: Продолжайте, ребята.
Штольц снял очки и лег лицом на скрещенные руки.
- Привилегия начальства:- пробурчал Гуго. - Ну, ладно. Эрвин, что ты знаешь
про отряд "Гейер"?
- М-м: Ничего. Знаю, что он существует. Что подчиняется лично шефу и
выполняет специальные задания по ликвидации: в общем, на кого покажет
шеф. Вот - командира в лицо знаю. Вроде бы всё.
- Отлично. Если такая любопытная длинноносая тварь, как ты, ничего не знает о
нашем маленьком секретном отряде, можно надеяться, что и крыса знает о нем
примерно то же самое. Поэтому я хочу провести всю операцию силами
"Гейера", прикомандировав к нему еще и тебя.
- Зачем?
- Потому что они тактики-исполнители, а ты опер и стратег. Они работают
сильно и четко - но только одноходовки. Дальше объяснять?
- Желательно.
- Я тебе доверяю. Пока для меня только ты: не то что вне подозрений, но -
наименее подозреваемый. Достаточно веское основание?
- Не знаю, Гуго, чем я заслужил: но спасибо. Тем, что автор сообщения - мой
агент?
- И этим тоже. Впрочем, по совокупности. Не отвлекайся. Выкладывай свои
соображения.
- А как ты думаешь, найдется у шефа капелька коньяку? - спросил
Штурмфогель. - Или нам лучше попросить кофе?
- Меня уже воротит от кофе, - сказал Гуго. - А шеф коньяк не пьет, ты должен
помнить.
- Ну да. Шеф патриотично пьет русскую водку. Где он ее держит?
- Сейчас:
Гуго заглянул в небольшой холодильник, скромно припрятанный за шкафами
картотеки. Там стоял мельхиоровый поставец с хрустальным графинчиком,
тремя рюмками и двумя розетками: с нарезанной датской салями и с
очищенными креветками.
- Он знал! - сказал Гуго, разливая водку.
Штурмфогель поднял рюмку.
- Во-первых, я рад, что мы познакомимся поближе, - сказал он Хете. - Но
главное, я хочу выпить за этого дурака-американца, который уже три года живет
одной ногой в аду: в общем, чтоб ему повезло. Он очень понравился мне,
парни. Ко всему прочему, нужно что-то предпринять, чтобы его, не дай бог, не
подставить:
Ираклион, 10 февраля 1945. Около 6 часов утра.
За ночь нагнало туман; прибой теперь казался совсем близким: слышно было,
как в волнах перекатываются камни. Темень должна была стоять полная, но нет:
лучи прожекторов беспорядочно месили туман и море, и по потолку пробегали
странные сполохи.
Айове Мерри снова - который раз - приснился чудесный и страшный сон:
:тебе сюда, сказал кто-то, беги, и он бросился вперед, лед подавался под
ногами, но держал, держал! - бесконечный бег над глотающей бездной, но вот и
берег, и грохот, отлетающий от обрыва, а потом - ворота в каменной стене,
медленно открываются, за ними испуганные лица, Серый рыцарь (шепот
многих уст), скорее, скорее: и следующий удар (чей? не помню:) приходится
в прочную стену, а его уже ведут под руки, и броня опадает с тела, как кора с
тех деревьев, что сбрасывают кору, он наг, но здесь вода, в воде плавают розы,
одни цветки, без стеблей, и две наяды:
Он знал, что больше не уснет. Это просто страх. Ты не сходишь с ума.
В прошлом году он осторожно пытался проконсультироваться у армейского
психиатра: сны, которые повторяются ночь в ночь - это что? Но психиатр
прописал бром и мокрые обтирания, а неофициально посоветовал походить по
всяким ночным клубам с номерами: помогает: Тогда они еще стояли в Риме.
С проститутками Айова скучал. Возможно, как и они скучали с ним.
Проклятый Эрвин, подумал Айова. Он открыл окно. Мокрый, соленый,
холодный воздух толкнул его в грудь. Если бы ты тогда:
Зачем?!
Он знал, зачем. У него все еще оставалась надежда вернуться в тот небывалый
сад, к наядам Джулии и Яне: Эрвин сказал, что несколько недель занятий - и у
Айовы получится всё. Он может, и осталось только - научиться:
Проклятый Эрвин. Временами он становился главным врагом. Без него жизнь
была бы нормальной, тихой:
Пресной. Никакой.
Он показал, что такое жизнь на самом деле. Зачем вообще нужно жить. И это
давало силы, как ни странно.
Впрочем, следует быть справедливым. Пристальные сны начались у Айовы
задолго до встречи с Эрвином. Собственно, поэтому он и ненавидел
Ираклион:
Это было то место, в которое раньше он попадал после смерти.
Когда он впервые приехал с аэродрома, то чуть не закричал от ужаса: городок,
окруженный крепостной стеной, форт на островке, узкая дамба - все это словно
выплыло из его снов. Разве что море оставалось живым, пусть серо-зеленым и
холодным:
Да. И город снов не кишел английскими моряками и американскими летчиками.
Он был почти пуст, и лишь немногие жители сидели на табуретках возле своих
дверей.
И еще там не было дня. Ночь или сумерки.
Чернолицая мадам Теопия сама нашла его: подошла и сказала пароль. С тех пор
Айова стал завсегдатаем маленького полуподпольного борделя. Впрочем,
уединялся он только с самой мадам, и потому у простых посетителей,
зенитчиков из форта и летчиков истребительного авиакрыла, слыл гурманом и
сволочью.
Все равно Ираклион оставался для него городом-тупиком, из которого не было
выхода.
Яна и Джулия: Он вспоминал их не только и не столько за постель, которую
они легко и охотно с ним делили, а за какой-то веселый звон и сияние,
исходившие от них. Люди так не звучат, и девушки, с которыми он встречался
после, казались вырубленными из сырых чурбаков.
Проклятый Эрвин:
Может быть, тебе будет легче, сказал он, уходя (холодный темный Лондон и
час, неотличимый от ночи; скоро завоют сирены), если ты будешь знать: то, что
ты станешь сообщать мне, прежде всего будет предназначено для защиты
верхнего мира. Твоих наяд. И всего того, что их окружает. Война началась
слишком рано, мы - те, кто бывает там - не успели договориться. Ты будешь
работать не на Германию, а на верхний мир. На Хайлэнд:
Агент Хайлэнда: Айова знал, что если его поймают, то расстреляют как
простого немецкого шпиона.
Впрочем, поймать его было бы непросто. Сообщает какие-то сведения? Потому
что болтун. Рация, рация где? Или хотя бы стремительно летящие в бурном небе
почтовые голуби? Нет: и гадалка Дженни в Лондоне, и подслеповатый букинист
в Сицилии, и мамаша Теопия здесь, на Крите - все они, выслушав Айову, лишь
замирали на четверть часа, закрыв глаза и чуть закинув голову, и только пальцы
чуть подрагивали, как будто руки их были руками пианиста, вспоминающего
давнюю мелодию: Так что контрразведчикам было бы трудно предъявить
кому-либо обвинения - даже если бы они ворвались в разгар "сеанса".
Иногда он ненавидел себя. Иногда - гордился:
В любом случае, жизнь была кончена. Не зря же проклятый Ираклион издавна
возникал в его снах как город по ту сторону.
И, как всегда после сеансов связи, несколько бессонных ночей майору Айове
Мерри, помощнику коменданта авиабазы Вамос, были обеспечены:
Берлин, 10 февраля 1945. 9 часов
Как любой ночной житель, по утрам Штурмфогель чувствовал себя
отвратительно. Ему удалось поспать четыре часа на диване в кабинете Гуго и
потом освежиться кофе и шоколадом "Кола", который просто обязан был
сообщать мышцам силу, а мыслям легкость, но, наверное, слишком долго
хранился на складе стратегических резервов: Он ненавидел спать в
помещении "Факела", даже в этом новом, которое вроде бы не должно было
успеть пропитаться миазмами их работы, но вот тем не менее - успело. И
вообще плохо, когда утро начинается с Карла Эделя:
Карл вошел, продавив тонкую пленку сна, и вонзил когти в плечо спящему
Штурмфогелю, и пока тот отбивался, всё хищно улыбался и щурился, как кот,
сожравший дюжину мышей и решивший отполировать птичкой. Штурмфогель
сначала замер в его когтях, но потом вздохнул и сел.
- Ф-фу: Что у тебя, Карл?
- Можешь себе представить - зацепка. По одному из прошлогодних дел
проходила девка, которая была или остается связником Эйба Коэна.
- Она у нас?
- Нет, она на свободе, но тем лучше!
- Да, конечно. Где она?
- В Женеве. Где еще быть шпионке?
- Ты прав. Ты чертовски прав: У тебя есть кто-нибудь в Женеве, кто смог бы
организовать наблюдение за ней?
- Где же еще быть шпионам: Ну, поскольку твоей операции дан полный
приоритет, я сниму одного своего парня с наблюдения за русской колонией.
- Ага. Но только пусть не спугнет:
Карл уже уходил, но в дверях обернулся.
- Ты знаешь, - сказал он, - Сунь-Цзы пишет, что для обслуживания одного
солдата требуется восемьдесят крестьян, а для обслуживания одного шпиона -
сто солдат. Я посчитал, и получается, что каждый взрослый швейцарец
обслуживает примерно одного целого и семь десятых шпиона. Неплохо
устроились эти швейцарцы, правда?
Он ушел, а Штурмфогель остался, несколько обалделый.
Едва он успел умыться и проглотить кофе, как за ним зашел Гуго, деловитый,
как счетовод.
- Поехали, я познакомлю тебя с десантом.
- Поехали: А куда?
Гуго усмехнулся и ткнул пальцем вверх.
- Надолго?
- Час-полтора.
- Хорошо:
Штурмфогель сгорбился, потом резко расправил плечи, запрокинул голову и
сделал специфическое движение всем телом - будто на носу у него
балансировал мяч, и надо было подбросить его к потолку.
Он по-прежнему был в кабинете Гуго, но теперь это был неуловимо другой
кабинет. То ли чуть просторнее, то ли чуть светлее: Две секунды спустя Гуго
