по-особенному - первые признаки надвигающейся непогоды... Перед панно,
изображающим крещение Императора О святителем Севастьяном, Цуха возился с
примусами; части разобранных трех или четырех примусов лежали перед ним на
листе фанеры, и он протирал их тряпочкой, прочищал трубки, продувал
форсунки. Увидев вошедших Юла и отца Александра, он молча положил все и
встал. Он сразу понял, в чем дело, - без слов. Такие уж они были, "дети
дождя"...
С лязгом откатилась дверь, и в свете факелов возникли трое: иерарх
Терксхьюм и два мирянина, все в черных нагрудниках с белым крестом -
знаком "Купели". Отец Александр опустил руки, но не сдвинулся с места.
- Я требую, чтобы о нас доложили окхрору Чевкху! - громко и четко
произнес он. - Я епископ этой епархии и не могу допустить такого обращения
со мной и моими спутниками!
- Окхрор Чевкх нет между нас, - медленно сказал иерарх. - Мы буду
держать вас здесь ночь и день. Ничто не угрожает. Но мы не могу обеспечить
ваша жизнь не в эти стены. Пребывать вам порознь. Таково требование
правил. Ваше помещение будут готов скоро.
Дверь закрылась.
- Я и не знал, что вы епископ, - сказал Юл.
Отец Александр растирал кисти рук, морщился. Юл потер костяшками
пальцев ссадину на щеке; ссадина не столько болела, сколько чесалась.
- Это как к вам теперь обращаться: Владыко? - настаивал Юл.
- Я еще не епископ, - сказал отец Александр. - Я временно исполняю
обязанности... - он усмехнулся чему-то. - Посвящение должно было
состояться на будущей неделе.
- Должно было? А что случилось?
- Раз уж они убили Чевкха...
Юл хотел было возразить - слова застряли в горле. Он прокашлялся - не
помогло. Стены были каменные, и на каменном карнизе горела толстая, в
руку, витая свеча. Под потолком шла узкая, как бойница, отдушина. Снаружи
было темно.
- Юл, - позвал из угла Цуха; он сидел в позе отдыха, но не дремал. -
Что такое по русски: "ваят каат казла"?
- Что? - не понял Юл. Потом до него дошло. - Это ты от кого такое
слышал?
- Слышал, - сказал Цуха. - И, знаешь... мне показалось тогда, что вы
не любите нас. Терпите, но не любите. Это так?
- Нет, - твердо сказал Юл.
- Я не говорю про тебя. Я говорю про всех. Что вы все, больше или
меньше, терпите. И это обидно. Многие обижаются.
- Вот как... - покачал головой Юл. - Тебе это надо было давно
сказать. Слушай, я буду объяснять. Вы видите - глазами. Слышите - ушами.
Чувствуете вкус - языком. Так? А мы еще и носом, когда дышим, чувствуем...
вкус воздуха. И в разных местах и вокруг разных людей и предметов он
разный. Ты понимаешь меня?
- Наверное, - сказал Цуха. - А вокруг нас - он неприятный. Так?
Поэтому вы морщитесь?
- Он слишком сильный. Ты же морщишься от яркого света?
Цуха ничего не сказал, задумался. Потом развел руками.
- Удивительно. А в остальном мы так похожи...
Загремела и открылась дверь.
- Выходи, - сказал иерарх, указывая рукой на Цуху.
Цуха встал, шагнул к двери. Повернулся, подошел к Юлу, особым жестом
сжал его руки. - Брат, - сказал он, глядя Юлу в глаза; с этой секунды Юл
был принят в "дети дождя". Быстро вышел, как бы нечаянно толкнув плечом
иерарха. Дверь встала на место, и за дверью глухо завозились.
- Я понимаю, к чему вы клоните, - сказал отец Александр. - Что
постановка вопроса, кто лучше: А или Б - порочна сама по себе. Христианин
лучше мусульманина, ариец лучше еврея, рабочий лучше заводчика - все это
было и ни к чему доброму не привело? Так? Но в нашем случае это
сопоставление не годится, потому что у нас не А и Б. У нас А и ноль. Зеро.
Пустота. И какое бы сопоставление не взять: "больше", "лучше", еще
как-нибудь - всегда А будет преобладать над пустотой.
- Лихо, - сказал Юл. - То есть я - это пустота.
- В этом смысле - да.
- Независимо от того, в какого именно бога верит мой визави?
- Бог един, - терпеливо сказал отец Александр. - Различны лишь имена.
- Это сейчас, - сказал Юл. - А до подписания Великой Конкордации?
- Сомнение и гордыня, - горько произнес отец Александр. - Сомнение и
гордыня - вот что нас разделяет.
- Именно так, - сказал Юл. - Вы это отметаете, мы на это опираемся.
Может быть, мы устроены по-разному, и то, что для нас основа жизни, для
вас - яд?..
- Сатанинское искушение, - сказал отец Александр. - И овладело столь
многими... Печально.
- В таком случае Сатана крайне непредусмотрителен. Ведь именно
благодаря тому, что сомнение и гордость присущи большей части
человечества, вашей церкви удалось удвоить число прихожан - за счет
здешних неофитов, кажется, чересчур страстных в вере... как, впрочем, и
положено неофитам... тихо...
По коридору кого-то проволокли.
- Не к нам, - сказал отец Александр.
- Не к нам... - эхом отозвался Юл. - Вы в первый раз в тюрьме? -
спросил он отца Александра.
Отец Александр вздрогнул.
- Я? Да. Да, первый, конечно... А вы?
- А я сидел однажды. Три дня. У вас.
- За что же?
- Непочтительное высказывание в публичном месте... неопытный еще был,
неосторожный...
- Но тогда, наверное, не в тюрьме, а в монастыре?
- Какая разница...
- Но, Юлий Владимирович! - воскликнул отец Александр. - Как можно
сопоставлять - убежище и узилище?
- Мне показалось, что разница только в названии, - сказал Юл. -
Конечно, вы видите оттенки... А мы, поверьте, просто не обращаем на эти
оттенки внимания. Лишение свободы - что еще надо?.. Вообще России не везет
со свободой: то крепость, то тюрьма, теперь вот - монастырь... но в
монастырь идут добровольно - а когда человек рождается в монастыре, всю
жизнь в нем проживает и умирает, так и не увидев ничего кроме... это уже
должно называться как-то иначе. И потом: если вера внедряется такими
мирскими способами... может у вас человек, заявивший, что он атеист,
поступить хотя бы в технический вуз?
- Тихо, - сказал отец Александр. - Вы слышите?
- Стреляют, - сказал Юл. - Далеко.
Несколько минут они прислушивались к стрельбе. Потом все стихло.
- Будете продолжать? - спросил отец Александр.
- Нет, - сказал Юл. Ему вдруг стало все равно.
- Так вот: может быть, вы и правы. Может быть, это только так
выглядит со стороны, а может быть, верно и по существу. Не знаю. Но дело в
том, что иного пути нам просто не дано. И это - последний шанс, причем не
для нас, а для вас, для всех гордецов и сомневающихся. Или жизнь будет
переустроена в духе Евангелия, или просто прекратит течение свое. Не мне
вам рассказывать, что творится в безбожной части мира - насилие над самим
естеством, взять хотя бы сны по заказу, как их?..
- Онейропии, - подсказал Юл.
- ...эти проживания во сне других жизней, бесконечно греховных... и
становится ясно, что альтернативой духовному возрождению мира будет не
нынешнее ваше богатство и мощь, а всеобщее озверение и вырождение. Через
двадцать лет, через пятьдесят - но неизбежно.
- И миссия России - это возрождение совершить?
- Ваша ирония ни к чему. Более того - даже у вас в высших кругах
понимают это - потому что помогают нам. Должен сохраниться резерв духа,
который даст человечеству возможность выстоять и остаться тем, чем было
замыслено: общностью подобий Божьих...
- Новый ковчег, значит, - сказал Юл. - В океане греховности. И то,
что мы даем вам деньги, энергию, продовольствие, возим вас на своих
кораблях по планетам - это все во имя сохранения вашей духовности?
Интересная мысль. Хотите, я открою вам вашу же величайшую государственную
тайну? Вы слышали что-нибудь об Обители святого Александра Суворова?
- Не помню, - сказал отец Александр.
- Есть такая обитель - внеепархиальная. К северо-западу от Царицына.
Берут туда только мальчиков-сирот пяти, самое большее семи лет. Там они и
живут до самой смерти - всю жизнь в стенах. А под землей там заложены
термоядерные заряды, и монахи дежурят при подрывной кнопке. Мощность
зарядов достаточна, чтобы всю Евразию засыпать радиоактивным пеплом - да и
на Америку кое-что попадет... Теперь вам понятно, почему Конфедерация так
лояльно к вам относится?
- Этого не может быть, - тихо сказал отец Александр. - Этого просто
не может быть - того, что вы рассказали...
- Наведите справки. Только осторожно.
- Это чья-то ложь, которая...
- Туда время от времени приглашают инспекторов Конфедерации -
наверное, чтобы мы не теряли остроту восприятия... Мой отец был там
дважды. Монахи довольно ехидно говорили, что пример его прадеда оказался
чрезвычайно полезен.
- Теперь - к нам, - сказал отец Александр.
Дверь отъехала. Юл встал.
- Ваше преосвященство, - сказал иерарх. - Прошу ваше.
Отец Александр встал, повернулся к Юлу и иноку, поднял руку,
благословляя.
- Господи, помилуй нас... - прошептал он.
Юл задремал и проснулся, казалось, прошла минута, но руку он успел
отлежать намертво - рука мотнулась и стукнула его по груди, тяжелая и
бесчувственная, как деревяшка. Было тихо - так тихо, что слышалось
попыхивание свечи: на фитиле образовался длинный нагар, пламя дергалось и
коптило. В руку горячо и больно пошла кровь. Юл сидел неподвижно, стиснув
зубы. Наконец, рука обрела подвижность, хотя и оставалась еще тяжелой и
горячей. Шевельнулся Олег, застонал. С него наручники не сняли - боялись.
И тут опять загремела дверь.
Она отъехала немного, и в щель кого-то втолкнули. Человек упал
ничком, закрывая лицо и голову руками - и тут же камеру наполнил резкий,
разрывающий ноздри смрад Игрикхо. Юл вскочил, зажимая рот и нос. Олег
закрылся руками и смотрел, ничего не понимая спросонок. Человек медленно
перевернулся на бок, подтянул колени к животу и с минуту лежал так, не
двигаясь и, кажется, не дыша. Он был оборван и страшно, фантастически
грязен. Потом он со всхлипом втянул в себя воздух и выстонал:
- О-о-о, дья-авол...
По голосу Юл его и узнал. Это был Петров.
- Владислав Аркадьевич? - наклонился над ним Юл. - Что с вами
сделали?
- Кто это? - спросил Петров со страхом. Ладоней от лица он не отнял.
- Юлий Владимирович? Что вы тут делаете?
- Представьте себе - ищу вас. Но - что с вами? Вас били?
- Похоже на то... Посмотрите, что у меня с глазами, - он с трудом
убрал руки.
Вокруг глаз были черные круги, веки вздулись и запеклись кровью. Юл
осторожно - Петров напрягся и застонал - кончиками пальцев раздвинул веки.
Ничего нельзя было разобрать: какой-то рубиново блеснувший студень...
- Ни черта не видно, - сказал Юл. - Тут только свеча.
- Чем-то хлестнули по глазам, - сказал Петров. - Я не понял, чем.
- Цепью, чем же еще, - мрачно сказал Юл. - Ладно, главное, что не
вытекли, все остальное поправимо. Больно?
- Больно, конечно. Еще ребро... вот здесь...
Юл потрогал. Под пальцами хрустело.
- Кто же это вас?
- Не знаю. Окружили, кричали... потом отвели куда-то Вецу...
- Это садовник?
- Да... и чем-то меня по глазам... Мне кажется, его убили.
- И где же все это происходило?
- Там - в Рощах.
- Вы пошли в Рощи? Без фильтров? Как же вы выдержали?
- Да... ничего. Выдержал. Запах и запах. Ничего.
- Что же вы рацию-то забыли, - сказал Юл. - Разве же можно так?
- Забыл, - сказал Петров. - Быстро собрались - только в монастыре и
вспомнил. Слушайте, - он попытался сесть, - надо же как-то сообщить...
- Знают, что мы здесь, - сказал Юл. - Утром выцарапают. Или днем.
- Да нет, я не про это, не про нас. Послушайте: мне Филдинг описывал
