ангирасов уже сидели верхами и проверяли луки и аркебузы.
Я поставил банку в траву, а чтобы не потерять ее, воткнул рядом
сухой прут, на который сверху повесил свою соломенную шляпу. :Атака
началась на рассвете. Солнце стояло уже в самом зените, но атаку в
любом случае положено начинать на рассвете. Гром пушек оглушил нас, и
белый дым английского пороха поплыл над гладью залива. Визжала
картечь. Кони грудью таранили волны.
- Заходи слева! - вскричал я. - Минги - трусливые змеи! Шелудивые
собаки!
Воины мои ответили дружным ревом. Град стрел обрушился на нас.
Одна пробила мне ухо, да так и осталась болтаться там до конца битвы.
Боли я не чувствовал. Потом я велю мастерам племени позолотить стрелу
и буду носить как украшение. Все раненые остались в строю, к
величайшему неудовольствию противника. Минги вынуждены были покинуть
мангровые заросли тальника, где коварно таились. и принять бой в
чистом поле. Мы сошлись грудь в грудь. Моим противником оказался
реалист Саша Быстроногий Удав. Голкондская сталь против тартесской,
ловкость против силы, искусство против коварства. Его вороной жеребец
грыз железо. Черные латы мрачно сверкали.
Первым же ударом меча я снес перья белого орла с его вампума. Он
ответил прямым выпадом в грудь, я уклонился. Мы обменялись ударами.
Искры летели от клинков, озаряя мрак ночи. Кони сцепились и кусали
друг друга, обильно роняя на траву кровавую пену. Копыта вязли в
песке. Император глядел на нас с крепостной стены в подзорную трубу,
скрестив на груди руки, и размышлял, не послать ли нам на помощь
Старую Гвардию. Но это было бы позором для нашего славного племени.
Мой противник хотел нанести мне неотразимый удар из-под конского
брюха, но, видимо, в горячке боя забыл, что лошадь неоседлана. Он
рухнул плашмя, и доспехи взгремели на павшем. Я рванул поводья на себя
так сильно, что и сам едва не слетел. Голова Быстроногого Удава
оказалась как раз между копытами
Зорьки:
Тут чей-то аргамак толкнул Зорьку, и она рухнула на бок. Я успел
соскользнуть.
Зорька вякнула и поднялась. Быстроногий Удав лежал неподвижно,
раскинув руки.
Бой кончился. Мы все сгрудились вокруг Саши, не зная, что делать.
Если бы он нахлебался воды из пруда, тогда дело ясное: перегнуть через
колено и колотить по спине. А здесь: Кто-то побежал за водой.
- Что, гимназия, загробил парнишку?
Семинарист Меняйло шел на меня, расставив руки. Странно, что этот
великовозрастный парень принимал самое деятельное участие в наших
забавах.
Видно, в родной бурсе крепко ему доставалось, а тут он чувствовал
себя набольшим.
- Ты полегче,- сказал Митя.- Тебе тут не бурса.
- Не надо, я сам:
Драться всерьез мне приходилось редко. В нашей гимназии это было
не принято.
И только на улице, сталкиваясь с реалистами или "сизарями":
Меняйло медведем шел на меня, я сделал шаг в сторону и наступил на
быструю ногу Быстроногого. Он заорал и ожил.
Тут заорали все.
Так не суждено было реалисту Саше стать первым моим покойником:
Красные расстреляли его в Крыму. :Стеклянную сеть я обнаружил
перевернутой. Дракон ушел, и следов коварной твари я не смог различить
в наступающих сумерках, потому что на берега озера
Виктория-Ньяса ночь приходит рано и сразу.
Шестое чувство. (Москва, 1934, август)
Такой наглой, трудоемкой и бессмысленной акции "Пятый Рим" еще не
проводил.
Причем скажу не без гордости, что сам был ее инициатором.
Все это напоминало то, что на фронте именовалось "тухта": ничего
не решающая, но эффектная и заведомо успешная операция для поднятия
духа войск:
Готовиться я начал еще в марте, когда сумел убедить Софрония в
желательности и целесообразности присутствия нашего человека (в
скобках: меня) на грядущем Съезде писателей. Будь здесь Брюс, я мог бы
распинаться до второго пришествия; Софроний же был человеком
сомневающимся, но при том и рисковым.
- Что же, - решил он, наконец, - пожалуй: нехорошо без пригляда
оставлять:
Наверное, теми же словами мотивировал и Сталин необходимость
создания единого Союза Писателей.
Весь апрель и половину мая я проходил курс омоложения. Это
настолько неприятный процесс, что стоит о нем поговорить особо. Я стал
гораздо лучше понимать Ашоку:
Сорок дней следовало соблюдать пост, утоляя жажду исключительно
майской росой, собранной с ростков пшеницы, а голод - единственным
куском хлеба. На семнадцатый день полагалось кровопускание, и только
после этого начинался прием раствора ксериона в малых дозах,
постепенно нарастающих вплоть до тридцать второго дня. Потом опять
кровопускание, укладывающее вас при такой диете на целую неделю в
постель. Мало того, постель приходилось постоянно менять, потому что
человек впадал в некое подобие комы и за деятельность организма не
отвечал. Потом начиналось кормление легкими блюдами и прием того же
снадобья, но уже в гранулах - то есть в настоящих дозах. Постепенно во
сне у человека выпадали волосы, зубы, ногти, отслаивалась и сползала
кожа. На тридцать девятый день все это безобразие завершалось приемом
десяти капель эликсира Ахарата в двух ложках красного вина. Наступал
день сороковой, и вы могли считать себя обновленным. Правда, еще две
недели было невыносимо тяжело: страшно чесалось все тело и резались
новые зубы:
С тех пор я стал гораздо терпимее относиться к вопящим младенцам.
Покуда я мучился, мне выправили новые документы. Теперь я был
белым кыргызом, представителем исчезающе малой народности, ютящейся в
хакасских степях, жертвы царского самодержавия и
помещиков-эксплуататоров (откуда в
Сибири взялись помещики, мне неведомо), поэтом-двуязычником и
переводчиком народных эпосов. Так что мое включение в состав делегатов
от
Восточно-Сибирской области выглядело вполне естественным. Имя мое
стало
Алан Кюбетей, и лет мне от роду было двадцать четыре. Национальный
костюм я придумал сам, да такой, что в нем не стыдно было предстать
перед самим абиссинским негусом. Когда-то мы с ним расстались
друзьями:
Номер в "Национале" мы делили с Ваней Молчановым, который, подобно
Суворову, присовокупил к своей фамилии топонимический довесок:
"Сибирский".
Дабы не путали его с тем, другим Молчановым, попавшим под
кинжальный огонь критики бедного Маяковского. Человек он был не без
способностей, в другое время и при других обстоятельствах я бы охотно
с ним позанимался, но здесь приходилось ломать комедию. Так, скажем,
номер наш был снабжен биде, в котором я незамедлительно омыл уставшие
ноги, чем привел Ивана в несказанный восторг. Это могло бы послужить
началом цикла легенд, если бы
Иван не оказался достаточно тактичен, и если бы подавляющее
большинство делегатов не столкнулись бы с этим чудом цивилизации
впервые в жизни.
Я предполагал, что господа "красные маги" порезвятся здесь на
славу. Ведь, по моей же версии, вся затея эта - со Съездом и
формированием единого писательского союза - была ни чем иным, как
сооружением огромной астральной пушки, этакой "Большой Берты"
ментального пространства, долженствующей обеспечить стратегическое
преимущество. Однако, к моему изумлению,
Колонный зал освобожден был от кабиров марксизма и украшен
портретами
Шекспира, Льва Толстого, Мольера, Гоголя, Сервантеса, Гейне,
Пушкина и других гениев, которые не то что не могли мне повредить, но
даже и прибавляли силы. Оркестр был, на мой вкус, слишком громок;
хорошо хоть, пиесу они исполняли достаточно короткую: туш - правда,
чересчур часто.
Делегаты расселись и стали шумно ждать. Наконец, грянули
аплодисменты. На трибуне воздвиглась сутулая фигура
писателя-буревестника. Того самого, чья спасительная для меня
телеграмма так и не поспела вовремя... Буревестник был болен. Хуже
того: Буревестник был сломан...
- Уважаемые товарищи! Прежде, чем открыть первый за всю
многовековую историю литературы съезд литераторов советских
социалистических республик, я - по праву председателя оргкомитета
союза писателей - разрешаю себе сказать несколько слов о смысле и
значении нашего съезда. Значение это - в том, что прежде распыленная
литература всех наших народностей выступает как единое целое перед
лицом революционного пролетариата всех стран и перед лицом
дружественных нам революционных литераторов. Мы выступаем,
демонстрируя, разумеется, не только географическое наше единение, но
демонстрируя единство нашей цели, которая, конечно, не стесняет
разнообразия наших творческих приемов и стремлений:
Вступительное слово мэтра оказалось, по счастью, кратким и
достаточно бессодержательным. Потом долго и нудно выбирали президиум,
в состав которого вошли немало знакомых мне фигур, в частности -
Мариэтта Шагинян.
Вот бы подойти к ней и потребовать вернуть данные ей взаймы в
двадцать первом, незадолго до моего ареста, пятьдесят тысяч: так ведь
сделает вид, что слуховой аппарат испортился:
Тем временем очередной шквал аплодисментов выплеснул на трибуну
секретаря ЦК ВКП(б) товарища Жданова. Так я его увидел в первый раз:
Товарищ Жданов олицетворял собой здоровье и полнокровие партийной
жизни.
Он развернулся на трибуне во всю ширь и рассказал, сверкая
небольшими очами, о непревзойденном гениальном анализе наших побед,
сделанном товарищем Сталиным на последнем съезде партии. Постепенно он
как-то добрался и до писательских дел.
- Нет и не может быть в буржуазной стране литературы, которая бы
последовательно разбивала всякое мракобесие, всякую мистику, всякую
поповщину и чертовщину, как это делает наша литература. Для упадка и
загнивания буржуазной культуры характерны разгул мистицизма,
поповщины, увлечение порнографией. "Знатными людьми" буржуазной
литературы, той буржуазной литературы, которая продала свое перо
капиталу, являются сейчас воры, сыщики, проститутки и хулиганы. Так
обстоит дело в капиталистических странах: - аплодисменты. - Не то у
нас. - Аплодисменты. - Наш советский писатель черпает материал для
своих художественных произведений, тематику, образы, художественное
слово и речь из жизни и опыта людей Днепростороя и
Магнитостроя:
Особенно слово и речь, подумал я и сделал вид, что уснул. Молчанов
немедленно разбудил меня локтем в бок.
- : Будьте на передовых позициях бойцов за бесклассовое
социалистическое общество! - закончил Жданов и снова с удовольствием
погрузился в море аплодисментов.
Тут оказалось, что Буревестник сказал далеко не все. Это к
лучшему, подумал я, поскольку Алексея Максимовича знал весьма неплохо
и ожидал, что он непременно проговорится о подлинных целях съезда.
Зашел Алексей Максимович очень издалека. Со времен превращения
вертикального животного в человека.
- Трудно представить Иммануила Канта,- говорил Алексей
Максимович,- в звериной шкуре и босого, размышляющем о "вещи в себе":
Счастливый Буревестник. Мне так вообще трудно представить себе
Иммануила
Канта хоть в шкуре, хоть и без оной.
- Не сомневаюсь в том, что древние сказки, мифы, легенды известны
вам, но очень хотелось бы, чтобы основной их смысл был понят более
глубоко:
Я насторожился. Вот сейчас-то он и проговорится насчет здорового
пролетарского оккультизма, социалистической эзотерики, передовой
коммунистической магии...
