- Да знаешь ли ты, что никто из присутствующих здесь не может сравниться
со мной в поднимании тяжестей, о высокочтимый Степан Тимофеевич!
Услышав эти слова, все невольно заулыбались.
- Ну и старичок! Здоров хвастать!..
- Ишь ты, чемпион какой нашелся!
- Ничего смешного, человеку обидно. Старость - не радость.
- Сейчас вы удостоверитесь! - вскричал Хоттабыч.
Он схватил обоих своих юных друзей и стал, ко всеобщему удивлению,
жонглировать ими, словно это были не хорошо упитанные тринадцатилетние
мальчики, а пластмассовые шарики комнатного бильярда.
Раздались такие оглушительные аплодисменты, будто дело происходило не
на палубе судна, терпящего бедствие далеко от земли, а где-нибудь на
конкурсе силачей.
- В отношении старика беру свои слова обратно! - торжественно заявил
Степан Тимофеевич, когда рукоплескания наконец утихли. - А теперь за ра-
боту, товарищи! Время не терпит!
- Хоттабыч, - сказал Волька, отведя старика в сторонку, - это не дело
- перетаскивать двенадцать часов подряд уголь из одной ямы в другую. На-
до тебе постараться самому стащить пароход с банки.
- Это выше моих сил, - печально отвечал старик. - Я уже думал об
этом. Можно, конечно, стащить его с камней, но тогда продерется днище
корабля, а починить его я не сумею, ибо никогда не видел, как оно выгля-
дит. И все мы утонем, как слепые котята в бочке с водой.
- Подумай лучше, Хоттабыч! Может быть, тебе всетаки что-нибудь придет
в голову.
- Постараюсь, о компас моей души, - ответил старик и, немного помол-
чав, спросил: - А что, если уничтожить самую мель?
- Хоттабыч, дорогой, какой ты умница! - воскликнул Волька и бросился
пожимать старику руку. - Это же замечательно!
- Слушаю и повинуюсь, - сказал Хоттабыч.
Уже первая авральная бригада спустилась в угольный трюм и стала с
грохотом загружать антрацитом большие железные ящики, когда "Ладога"
вдруг вздрогнула и быстро завертелась в глубоком водовороте, образовав-
шемся на месте провалившейся банки. Еще минута - и пароход разнесло бы в
щепки, если бы Волька не догадался приказать Хоттабычу прекратить водо-
ворот. Море успокоилось, и "Ладога", повертевшись еще немножко в силу
инерции, благополучно продолжала свой путь.
И снова никто, кроме Хоттабыча и Вольки, не мог понять, что,
собственно, произошло.
Опять потянулись увлекательные и один на другой не похожие дни путе-
шествия по малоизведанным морям и проливам, мимо суровых островов, на
которые не ступала или почти никогда не ступала человеческая нога. Экс-
курсанты высаживались и на острова, где их торжественно встречали ружей-
ными салютами зимовщики, и на совершенно необитаемые, одинокие скалы.
Вместе со всеми остальными экскурсантами наши друзья лазили на ледники,
бродили по голым, как камни в банной печи, базальтовым плато, скакали со
льдины на льдину через мрачные, черные полыньи, охотились на белых мед-
ведей. Одного из них бесстрашный Хоттабыч собственноручно привел за хол-
ку на "Ладогу". Медведь под влиянием Хоттабыча быстро сделался ручным и
ласковым, как теленок, и впоследствии доставил немало веселых минут экс-
курсантам и команде парохода. Этого медведя сейчас показывают в цирках,
и многие из наших читателей его, вероятно, видели. Его зовут Кузя.
L. "СЕЛЯМ АЙЛЕЙКУМ, ОМАРЧИК!"
После посещения острова Рудольфа "Ладога" повернула в обратный путь.
Экскурсанты уже порядком устали от обилия впечатлений, от не заходящего
круглые сутки солнца, от частых туманов и почти непрестанного грохота
льдин, ударяющихся о форштевень и борта судна. Все меньше и меньше нахо-
дилось охотников высаживаться на пустынные острова, и под конец только
наши друзья да еще два-три неутомимых экскурсанта не упускали ни одной
возможности посетить угрюмые, негостеприимные скалистые берега.
- Ну что ж, - сказал как-то утром Степан Тимофеевич, - в последний
раз высажу вас - и баста. Никакого нет расчета останавливать пароход
из-за какихнибудь шести-семи человек.
Поэтому Волька сговорился со всеми, отправившимися вместе с ним на
берег, по-настоящему проститься с архипелагом и не спешить с возвращени-
ем на "Ладогу". Тем более, что Хоттабыча, торопившего обычно с возвраще-
нием, с ними в этот раз не было - он остался играть в шахматы со Степа-
ном Тимофеевичем...
- Волька, - таинственно проговорил Женя, когда они спустя три часа,
усталые, вернулись на борт "Ладоги", - айда в каюту! Я тебе покажу
кое-что интересное... Ну вот смотри, - продолжал он, плотно притворив за
собой дверь каюты, и извлек из-под полы своего пальтишка какой-то про-
долговатый предмет. - Что ты на это скажешь? Я нашел эту посудину на
противоположной стороне, у самого берега.
В руках у Жени Волька увидел позеленевший от морской воды небольшой,
размером со столовый графин, медный сосуд.
- Его нужно сейчас же сдать Степану Тимофеевичу! - возбужденно сказал
Волька. - Это, наверно, какая-нибудь экспедиция вложила в него письмо и
бросила в воду, чтобы узнали о ее бедственном положении.
- Я тоже сначала так решил, - ответил Женя, - но потом сообразил, что
ничего страшного не случится, если мы раньше сами вскроем эту посудину и
первые посмотрим, что там у нее внутри положено. Это же очень интересно!
Правильно я говорю?
- Правильно! Конечно, правильно! - горячо согласился Волька.
Женя, побледнев от волнения, довольно быстро соскреб с горлышка сосу-
да смолистую массу, которой оно было наглухо замазано. Под смолой оказа-
лась массивная свинцовая крышка, покрытая какими-то значками. Женя с
трудом отвинтил ее.
- А теперь, - сказал он, опрокидывая сосуд над своей койкой, - пос-
мотрим, что там...
Он не успел закончить фразу, как из сосуда валом повалил густой чер-
ный дым, заполнивший всю каюту так, что совсем потемнело и нечем стало
дышать. Однако спустя несколько секунд дым собрался, сжался и превратил-
ся в малопривлекательного старика со злобным лицом и глазами, горящими,
как раскаленные угли.
Первым делом он упал на колени и, истово колотясь лбом о пол, возопил
голосом:
- Нет бога, кроме аллаха, а Сулейман пророк его!
После этих слов он еще несколько раз молча стукнулся лбом о пол с та-
кой силой, что вещи, висевшие на стенах каюты, закачались, как во время
сильной качки. Потом он снова вскрикнул:
- О пророк аллаха, не убивай меня!
- Разрешите справочку, - прервал его стенания перепуганный и в то же
время заинтересованный Волька. - Если не ошибаюсь, речь идет о бывшем
царе Соломоне.
- Именно о нем, о презренный отрок! О нем, о Сулеймане ибн Дауде, да
продлятся дни его на земле!
- Это еще большой вопрос, кто из нас презренный, - спокойно возразил
Волька. - А что касается вашего Сулеймана, то дни его ни в коем случае
продлиться не могут. Это совершенно исключено: он, извините, помер.
- Ты лжешь, несчастный, и дорого за это заплатишь!
- Напрасно злитесь, гражданин. Этот восточный король умер две тысячи
девятьсот девятнадцать лет назад. Об этом даже в Энциклопедии написано.
- Кто открыл сосуд? - деловито осведомился старик, приняв, очевидно,
к сведению Волькину справку и не очень огорчившись.
- Я, - скромно отозвался Женя. - Я... но не стоит благодарности.
- Нет бога, кроме аллаха! - воскликнул незнакомец. - Радуйся, о не-
достойный мальчишка!
- А чего мне, собственно, радоваться? - удивился Женя. - Это вас
спасли от заточения, вы и радуйтесь. А мне-то чему радоваться?
- А тому, что я убью тебя сию же минуту злейший смертью!
- Ну, знаете ли, - возмутился Женя. - это просто свинство! Ведь я вас
освободил из этой медной посудины. Если бы не я, кто знает, сколько бы
еще тысяч лет вы в ней проторчали, в дыму и копоти.
- Не утомляй меня своей болтовней! - сердито прикрикнул незнакомец. -
Пожелай, какой смертью умрешь и какой казнью будешь казнен. У-у-у-у!
- Попрошу без запугивании! И вообще, в чем собственно говоря, дело? -
вконец рассердился Женя.
- Знай же, о недостойный юнец, что я один из джинов, ослушавшихся Су-
леймана ибн Дауда (мир с нами обоими!). И Сулейман прислал своего визиря
Асафа ибн Барахию, и тот привел меня насильно, ведя меня в унижении,
против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев
меня, приказал принести этот кувшин и заточил меня в нем.
- Правильно сделал, - тихо прошептал Женя на ухо Вольке.
- Что ты там шепчешь? - подозрительно спросил старик.
- Ничего, просто так, - поспешно отвечал Женя.
- То-то! - мрачно сказал старик. - А то со мной шутки плохи... Итак,
заточил он меня в этом сосуде и отдал приказ джиннам, и они отнесли меня
и бросили в море. И я провел там сто лет и сказал в своем сердце. "Вся-
кого, кто освободит меня я обогащу навеки". Но прошло сто лет, никто ме-
ня не освободил. И прошло еще сто лет, и я сказал: "Всякому, кто освобо-
дит, меня, я открою сокровища земли". Но и на этот раз никто не освобо-
дил меня. И надо мною прошло еще четыреста лет, и я сказал: "Всякому,
кто освободит меня, я исполню три желания". Но никто не освободил меня,
и тогда я разгневался сильным гневом и сказал в душе своей: "Всякого,
кто освободит меня сейчас, я убью, но предложу выбрать, какой смертью
умереть". И вот ты освободил меня, и я тебе предлагаю выбрать, какою
смертью тебе желательней было бы умереть.
- Но ведь это просто нелогично, - убивать своего спасителя! - горячо
возразил Женя. - Нелогично и неблагодарно!
- Логика здесь совершенно ни при чем! - жестко отрезал джинн. - Выби-
рай себе наиболее удобный вид смерти и не задерживай меня, ибо я ужасен
в гневе.
- Можно задать вопрос? - поднял руку Волька.
Но джинн в ответ так цыкнул на него, что у Вольки от страха чуть не
подкосились ноги.
- Ну, а мне, мне-то вы разрешите один только единственный вопрос? -
взмолился Женя с таким отчаянием в голосе, что джинн ответил ему:
- Хорошо, тебе можно. Но, смотри, будь краток.
- Вот вы утверждаете, что провели несколько тысяч лет в этой медной
посудине, - произнес Женя дрожащим голосом, - а между тем она настолько
мала, что не вместит даже одной вашей руки. Как же вы, извините, за бес-
тактный вопрос, в нем умещались целиком?
- Так ты что же, не веришь, что я был в этом сосуде? - вскричал
джинн.
- Никогда не поверю, пока не увижу собственными глазами, - твердо от-
вечал Женя,
- Так смотри же и убеждайся! - заревел джинн, встряхнулся, стал дымом
и начал постепенно вползать в кувшин под тихие аплодисменты обрадованных
ребят.
Уже больше половины дыма скрылось в сосуде, и Женя, затаив дыхание,
приготовил крышку, чтобы снова запечатать в нем джинна, когда тот, види-
мо раздумав, снова вылез наружу и опять принял человеческий образ.
- Но-но-но! - сказал он, хитро прищурившись и внушительно помахивая
крючковатым, давно не мытым пальцем перед лицом Жени, который спешно
спрятал крышку в карман. - Но-но-но! Не думаешь ли ты перехитрить меня,
о презренный - молокосос?.. Проклятая память! Чуть не забыл: тысячу сто
девятнадцать лет назад меня точно таким способом обманул один рыбак. Он
задал мне тогда тот же вопрос, и я легковерно захотел доказать ему, что
находился в кувшине, и превратился в дым и вошел в кувшин, а этот рыбак
поспешно схватил тогда пробку с печатью и закрыл ею кувшин и бросил его
в море. Не-ет, больше этот фокус не пройдет!
- Да я и не думал вас обманывать, - соврал дрожащим голосом Женя,
чувствуя, что теперь-то он уж окончательно пропал.
- Выбирай же поскорее, какой смертью тебе хотелось бы умереть, и не
задерживай меня больше, ибо я устал с тобой разговаривать!
- Хорошо, - сказал Женя, подумав, - но обещайте мне, что я умру имен-
но той смертью, которую я сейчас выберу.
- Клянусь тебе в этом! - торжественно обещал джинн, и глаза его заго-
