потопить Титаник, чтобы было кому вручать накопившиеся награды... Ах,
нимфалиды, нимфалиды! А эти нежные малютки пяденицы, или землемерки, они
нам помогают измерять земные пространства снаружи, чтобы знать, где ос-
новывать города и ставить остроги и крепости, а потом не отдавать ни пя-
ди отмеренной земли. Но хороши пяденицы и для набегов на садовые участ-
ки, особенно зимние пяденицы. Сейчас мы подошли к галерее шелкопрядов,
за ними большое будущее, еще придется восстанавливать Великий шелковый
путь. К тому же нам всегда может понадобиться парашютный шелк на случай
массированных парашютных десантов. А как они красивы, особенно дубовый
шелкопряд, медно-красный с желтым налетом и фиолетовым отливом! А это
кокон шелкопряда, черноватый, а вот уже и куколка - красно-коричневая с
белым налетом. Они углубились в галерею, отливающую голубизной. Это -
кобальт, пояснил воспитатель бабочек. Поэтому нас и зовут - кобальдами,
связывая с горным делом. Здесь мы воспитываем кобальтово-синих кавалеров
для Новой Гвинеи. Да на этой земле, если и есть где еще кавалеры, так
это на Новой Гвинее! Вот еще кавалеры: изумрудно-зеленый, оранжево-крас-
ный и фиолетово-голубой. Кое-какие кавалеры встречаются еще и в тропи-
ческой Африке. Но ни в тропики Африки, ни в дебри Малазии мы не выходим
с тех пор, как ушла в прошлое охота за головами, - некого награждать! -
и кавалеры для нас имеют лишь декоративное значение. Мы возвращаемся в
нашу Европу. Это в ее сторону смотрят наши загадочные сфинксы, из кото-
рых самый великолепный - олеандровый бражник, он показывает путь в Крым.
Крым, как известно, принадлежит бражникам. Бражник ввел вас сюда, он же
может и вывести. Эмпедокл долго молчал под впечатлением всего увиденно-
го, а потом задумчиво произнес: вражда проникает в шар и вытесняет лю-
бовь, но любовь снова и снова возвращается. Но как вы добились такого
совершенства, спросил он воспитателя. Благодаря вашему учению, Эмпедокл,
ответил воспитатель, - вы же учили, что неудачное соединение членов по-
рождает уродов, вот мы и стремились прежде всего к одному - к удачному
соединению членов... Эмпедокл подивился осведомленности маленького вос-
питателя в его Эмпедокла земных воззрениях; в это время стая голубых ба-
бочек потянулась за невидимым потоком вдаль, замелькала и закружилась, и
тут впервые он понял, что вовсе уже не жив, но еще решился заговорить,
удивился собственному голосу, исходившему как бы не из него, а от стен
пещеры: Что будет со мной? - спросил он своего провожатого. Тебе ли воп-
рошать об этом, - перешел вдруг на ты его спутник, ведь вслед за учите-
лем твоим Пифагором ты предсказывать мог землетрясения и бури! Но уж ес-
ли ты мне доверился, то я подскажу. Ты ведь был уже и юношей, и девой, и
кустом, и вольной птицей, и молчаливой рыбой морской, так будешь еще и
травой кипреем - иван-чаем, и бабочка Прозерпина предскажет тебе, кем
быть дальше, а как всадник искусный ты еще понадобишься в наших степных
походах. А спросим-ка бабочку: он поманил светящийся лоскуток из глубины
пещеры, он вспыхнул и перелетел к нему на ладонь. Вот, ты не смог сосчи-
тать, как не можешь почувствовать скорость света, глядя на солнце, а я
скажу - бабочка совершила - 1669 колебаний крыльями, прежде чем сесть на
мою ладонь. И в году 1669 будут ждать конца света, а Этна извергнет свое
пламя наружу, ты же выйдешь на свет и снова родишься в Англии, чтобы
снова проявить свое врачебное искусство, имя будет тебе Вильям Кокберн,
и лечить ты будешь сочинителя Джонатана Свифта, вот тогда-то не забудь
про нас, хотя мы и не лилипуты, но наведи его на мысль, чтобы он описал
в гулливеровых путешествиях и наш маленький народ, не показывая его та-
ким уж скверным и коварным! А пройдет еще сто лет, и душа твоя еще при
зачатии войдет в немецкого поэта Гельдерлина, который родится в один год
с гением музыки Бетховеном и гением философии Гегелем. В творениях же
Гельдерлина оживут утерянные твои оды, он и прославит в своих драмах те-
бя, твой мятежный и свободный дух. А еще через двести лет - вот эта ба-
бочка - аполлон - унесет тебя на далекую Луну, к которой влекся еще дух
и Свифта, и вдохновенного Гельдерлина, а имя этой бабочке будет - Апол-
лон 11, и случится это 21 июля 1969 года!
Эмпедокл ощутил себя вдруг веселым цветком кипрея, и если прежде он
подчинял себе ветер, то теперь трепетал на ветру, и он выдохнул навстре-
чу ветру свои бесплотные слова - о, как долго еще колыхаться, вянуть и
восставать, пока снова придет рождение в человеке! И к нему спустилась
бабочка Прозерпина и лишь ему слышимо просвиристела - что время относи-
тельно, и что оно уже прошло и пришло как его время, и что Свифт уже два
года как родился, а теперь и его время в цепи перерождений. Вот на этом
и заканчивается одна из историй 13-го тома, под ней дата написания -
1978 год, год очередного извержения Этны.
* * *
Я очень обрадовался, когда в серии оЖизнь замечательных людейп запла-
нировали книгу о Померещенском. Узнал я об этом разговорившись с уличным
продавцом сапог, который оказался сотрудником редакции. Он и сказал мне,
что никак не могут найти автора для этой книги, так как никому не удает-
ся встретиться лично с Померещенским, всем он отказывает, а без бесед с
ним какая жизнь. Тогда я спросил, доверят ли мне написание этой жизни,
если я добьюсь такой встречи. Продавец сапог заверил меня в этом, дал
мне нужный номер телефона и спросил размер моей обуви. На мои звонки
откликался только автоответчик, говорящий одну и ту же фразу - призрак
бродит по Европе, из чего я заключил, что хозяин в творческой команди-
ровке за границей. Но вот наконец писатель мелькнул по телевидению в
костюме для подводного плавания, он рассказал, как гостил у своего кол-
леги в Коломбо, тренируясь в его водолазной школе и беседуя о звездных
войнах. Ничего себе, Европа, подумал я и тут же позвонил подводнику.
Трубку сняла женщина и твердым голосом на ломаном русском языке объясни-
ла, что хозяин к аппарату не подходит, так как за сказанное им по теле-
фону ему не платят гонорар. И у себя никого не принимает, так как и эти
разговоры никто ему не оплатит. Тогда я написал ему письмо.
Милостивый Государь! Узнав о Вашей недавней одиссее в зеленоватых во-
дах Индийского океана, я подумал, что Вы несомненно захотите снова вер-
нуться на омываемый этим океаном остров. Говорят же на любимом Вами Цей-
лоне по-тамильски и по-сингальски. Я давно увлекаюсь как этими языками,
так и Вашей поэзией, которую я перевожу на эти языки. Беру на себя сме-
лость предложить Вам эти переводы, чтобы Вы могли ими распорядиться по
своему усмотрению. К тому же в древнем городе Канди, где хранится зуб
Будды, у меня есть хорошие знакомые журналисты, они с удовольствием Вас
напечатают, если Вас не смутит их склонность к троцкизму. В надежде быть
Вам полезным имею честь кланяться -
Ваш покорный слуга -
и поставил свою подпись. В библиотеке иностранной литературы я зака-
зал несколько книг на этих экзотических языках и тщательно переписал
несколько текстов, располагая их в виде стихотворений. Буквы были очень
красивы и рисовать их было приятно. Так я готовился к встрече. Ответа
все не было, и прошел слух, что Померещенский болен, наконец, тропичес-
кой лихорадкой и не придет на свой вечер в клубе имени Чаадаева, поэтому
там соберутся молодые литераторы, которые расскажут о своих встречах с
поэтом, когда это еще было принято и было возможно. Я побывал на этом
вечере. Вечер вел поэт Мопсов, известный тем, что был женат на одной из
бывших жен Померещенского. Он выразил надежду, что П. скоро поправится и
дал слово кому-то из молодых. Тот рассказал, что приехал на дачу к П. с
двумя товарищами, они долго маялись у калитки, наконец кто-то в доме об-
ратил на них внимание, подошел к калитке и из-за забора спросил о наме-
рениях. Молодые сказали, что они молодые поэты. Кто-то за забором ушел,
видимо, с докладом о прибытии смены, вернулся и спросил - откудова? Из
города, отвечал рассказчик, а мы из деревни, соврали двое других. Кто-то
ушел, опять вернулся и передал, что тех, что из деревни, велено впус-
тить, а что из города, пусть проваливает. Тех, что прошли, предупредили,
что не больше десяти минут, они и увидели П. в кимоно, в мольеровском
парике и с кальяном, его ему из Турции привезла его новая жена. Встретив
молодежь, П. оживился, воскликнул: молодо - зелено, потом вытолкал ко-
го-то из домашних, прикрыл дверь и полушепотом поведал молодым старый,
но смелый анекдот. Затем ворвались домашние и выпроводили молодых, а П.
кричал им вослед: выражается сильно русский народ! Вот так и писать на-
до! В этот момент вскочил другой молодой поэт, выбежал на сцену и с не-
годованием заявил, что такая история была именно с ним и с двумя его
приятелями, и был П. не в кимоно, а в тулупе на голое тело, в сомбреро и
с хоккейной клюшкой в руках, ее ему в Канаде нападающий ихней сборной
подарил. И еще П. поинтересовался, из какой деревни, есть там свой говор
или нет, и анекдот тоже рассказал. Вот ты, набросился он на предыдущего
рассказчика - ты помнишь, какой анекдот? Предыдущий растерянно заявил:
забыл. Вот и я тоже забыл, вдохновенно закричал другой молодой, - а при
этом он еще отложил клюшку и вот так сделал - и он показал, как. Ну, вы
там, полегче, встрепенулся ведущий Мопсов. Да, все так и было, подтвер-
дил первый молодой, он отложил кальян и сделал вот так: и он показал,
как. Ведущий попросил обоих со сцены и сам взял слово. Дорогие товарищи,
я верю вам обоим. Когда еще я был молодым, со мною произошло соот-
ветственно то же самое. Только П. тогда передал: те, что из деревни,
пусть отваливают, а те, что из города, пусть заходят, и был он в галифе,
в буденновке и в галошах на босу ногу, в руках у него, кажется, кнут
был, мы еще испугались, его ему подарила делегация ковбоев из Техаса, но
тут домашние нас вытолкали, а он еще кричал вослед, как писать надо.
Кто-то крикнул из зала: а анекдот рассказывал? Рассказывал, как же, как
же, кнут отложил и сделал вот так: Мопсов увлекся и показал так. Разда-
лись бурные аплодисменты. В это время дверь в зал приоткрылась и, внача-
ле не замеченный из-за рукоплесканий, а потом и не сразу узнанный, так
как был в белом медицинском халате, в ночном колпаке из английских рома-
нов, в резиновых охотничьих ботфортах и с китайским веером в руке - сам
Померещенский, он боком крался к сцене, кому-то подмигивая. Рукоплеска-
ния стихли на миг и тут же разразились с утроенной силой. Я только на
десять минут, - утешил всех П. Врач оказался поклонником моего таланта.
Он сейчас за меня в моей постели лежит, но долго он там не протянет,
ведь у него свои домашние, а у меня свои. Да и скорая торопится. Так
вот, чтобы, так сказать, продолжить вспять преемственность поколений,
расскажу-ка я вам о том, как я навещал самого поэта Рапануйкина, он тог-
да еще почти был жив. При имени Рапануйкина в зале все подскочили.
Итак, начал Померещенский, хотя было заметно, что лихорадка его осно-
вательно трясла, итак, не помню сколько нас тогда было, молодых, кто из
города, кто из деревни, а кто и Бог знает откуда, приехали мы к даче по-
эта, дали знать о себе, разложили костер, печем картошку, ждем. Рапануй-
кин тогда разводил на даче верблюдов, он, говорили, владел секретом
превращения их в Пегасов. Ходили слухи, что сначала надо их превратить в
кентавров, тогда у них вырастают руки и им тут же подсовывают пишущую
машинку ундервуд, они начинают печатать, отчего к ним приходит вдохнове-
ние, и крылья, заложенные в горбах, начинают расправляться. Ну, мы, зна-
чит, испекли картошку, съели, подремали у костра, а под утро к нам вышли
и объявили, что те, которые из деревни, пусть проваливают в деревню, а
