- Вот именно. Самое главное - это узнать свои собственные желания, а
когда это уже известно, то остается только выполнить свое намерение. По-
этому-то я и догнал вас.
- Если вы едете к озеру, вы ошиблись дорогой, - высокомерно заметил
Дункан. - Большая дорога осталась, по крайней мере, на полмили позади
вас.
- Вот именно, - ответил странный всадник, нимало не смущенный холод-
ным приемом. - Я прожил всего неделю в Эдварде и не спросил бы, по какой
дороге мне нужно ехать, только в том случае, если бы онемел, а немой я
погиб бы для избранной мною профессии. - Он слегка хихикнул, словно
скромность не позволяла ему открыто восхищаться своим остроумием, кото-
рое было совершенно непонятно слушателям, и потом продолжал: - Со сторо-
ны человека моей профессии неосторожно слишком запросто держаться с
людьми, которых он должен поучать; вот причина, по которой я не поехал
вслед за отрядом. Кроме того, я считаю, что такой джентльмен, как вы,
конечно, лучше всех других может руководить путниками. Это соображение
заставило меня присоединиться к вашему обществу. И наконец, с вами мне
будет веселее ехать: мы можем беседовать.
- Какое самовольное и необдуманное решение! - ответил Хейворд, не
зная, дать ли волю раздражению или расхохотаться в лицо незнакомцу. - Но
вы говорите о поучениях и о профессии. Кто вы? Не учитель ли, преподаю-
щий благородную науку обвинений и защиты? Или вы один из тех, что вечно
чертят прямые линии да углы, говоря, будто они занимаются математикой?
Незнакомец с явным удивлением посмотрел на Хейворда, потом без само-
довольства - напротив, с величайшим и торжественным смирением - ответил:
- Надеюсь, ни о каких обвинениях речь не идет; о защите я не помыш-
ляю, так как, по милости божией, не совершил никакого великого греха.
Вашего намека на линии и углы я совершенно не понял; дело обучения ближ-
них я предоставляю тем, кто избран совершать это святое дело. Я предъяв-
ляю только притязания на светлое искусство псалмопения, на умение возно-
сить хвалы и славословия.
- Это, очевидно, ученик Аполлона, - смеясь, воскликнула Алиса, - и я
принимаю его под свое особое покровительство!.. Полно, Хейворд, перес-
таньте хмуриться. Вообразите, что мой слух жаждет нежных звуков, и поз-
вольте этому чудаку остаться с нами. Кроме того, - прибавила она, тороп-
ливо и искоса взглянув на опередившую их Кору, которая медленно ехала
вслед за мрачным индейцем, - в случае нужды у нас окажется лишний друг и
союзник.
- Неужели, Алиса, вы думаете, что я решился бы вести по этой неиз-
вестной тропинке тех, кого люблю, если бы мог предполагать, что нас ждет
какая-нибудь опасность?
- Нет, нет, я этого не думаю. Но этот странный человек забавляет ме-
ня, и, если действительно в его душе звучит музыка, не будем грубо от-
талкивать его.
Она повелительно указала хлыстом на дорогу. Хейворд встретился глаза-
ми с Алисой и хотел было продлить этот взгляд, но, подчиняясь воле де-
вушки, пришпорил коня и через несколько прыжков очутился рядом с Корой.
Алиса знаком подозвала к себе незнакомца и пустила своего нарраганзе-
та легкой иноходью.
- Я рада, что встретила вас, друг мой. Пристрастные родственники ут-
верждают, что я недурно исполняю дуэты, - шутливо сказала она. - Значит,
мы могли бы скрасить путешествие, предаваясь нашему любимому искусству.
Кроме того, было бы приятно услышать мнение маэстро о моем голосе.
- Действительно, псалмопение освежает и дух и тело, - ответил учитель
пения, подъехав поближе к Алисе, - и, конечно, как ничто на свете, успо-
каивает взволнованную душу. Однако для полной гармонии нужны четыре го-
лоса. Очевидно, у вас приятное, богатое сопрано; я, при известном уси-
лии, могу брать самые высокие теноровые ноты. Но нам не хватает конт-
ральто и баса.
Конечно, офицер королевской армии, так долго не желавший принять меня
в свое общество, мог бы петь басовую партию...
Судя по тонам, звучавшим в его разговоре, у него бас.
- Не судите опрометчиво по внешним признакам: они обманчивы, - улыба-
ясь, возразила молодая девушка. - Правда, майор Хейворд иногда говорит
на низких нотах, но, поверьте, его обыкновенный голос гораздо ближе к
сладкому тенору, чем к тому басу, который вы слышали.
- Много ли он упражнялся в искусстве псалмопения? спросил Алису ее
простодушный собеседник.
Алиса была склонна рассмеяться, но ей удалось подавить свое веселье,
и она отвечала:
- Мне кажется, что Хейворд отдает предпочтение светским песням. Усло-
вия солдатской жизни мало располагают к степенным занятиям.
- Благозвучный голос, как и все другие таланты, даруется человеку для
того, чтобы он употреблял его на пользу своим ближним и не злоупотреблял
им. Меня никто не может упрекнуть в том, что я давал своему таланту не-
верное направление.
- Вы занимаетесь только духовным пением?
- Вот именно. Как псалмы Давида превосходят все другие поэтические
произведения, так и мелодии, на которые они переложены, стоят превыше
всех светских песен. Где бы я ни останавливался, по каким бы странам ни
путешествовал - ни во время сна, ни в минуты бдения я не расстаюсь с лю-
бимой книгой, изданной в Бостоне в 1744 году, под заглавием "Псалмы,
гимны и священные песни Ветхого и Нового завета, переведенные английски-
ми стихами для поучения и утешения истинно верующих в общественной и
частной жизни, преимущественно в Новой Англии".
При этих словах чудак вынул из кармана книжку и, надев на нос очки в
железной оправе, открыл томик с такой осторожностью, и почтением, кото-
рых требует обращение со священными предметами. Потом, без дальнейших
рассуждений и объяснений, он вложил в рот какой-то странный инструмент.
Послышался пронзительный, высокий звук. Вслед за тем псалмопевец взял
голосом ноту октавой ниже и наконец запел. Понеслись нежные, мелодичные
звуки; даже беспокойное движение лошади не помешало пению.
О, как отрадно это -
Жить в братстве и труде,
Как будто благовония
Текут по бороде!
Псалмопевец все время отбивал такт правой рукой. Опуская ее, он слег-
ка касался страниц книги; поднимая же, размахивал ею с особым ис-
кусством. Его рука не переставала двигаться, пока не замер последний
звук.
Тишина леса была нарушена. Магуа повернулся к Дункану и пробормотал
несколько слов на ломаном английском языке, а Хейворд, в свою очередь,
заговорил с незнакомцем, прервав его музыкальные упражнения:
- Сейчас, по-видимому, не предвидится никакой опасности, но все же
ради простой осторожности нам следует ехать без шума. Мне придется, Али-
са" лишить вас удовольствия и просить этого джентльмена отложить пение
до более благоприятного времени.
- Действительно, вы лишаете меня большого удовольствия, - с лукавой
усмешкой ответила девушка. - Право, мне еще никогда не случалось слы-
шать, чтобы так превосходно пели такие бессмысленные слова! Я уже соби-
ралась спросить нашего спутника о причинах такого странного несоот-
ветствия, но ваш громовой бас, Дункан, прервал нить моих размышлений.
- Не понимаю, почему вы называете мой голос громовым басом? - произ-
нес Хейворд, слегка обиженный ее словами. - Я знаю только одно, а имен-
но: что безопасностью вашей и Коры дорожу несравненно больше, нежели
всей музыкой Генделя!
Молодой офицер замолчал и посмотрел в сторону чащи, потом искоса и
подозрительно взглянул на Магуа, который шел по-прежнему спокойно и не-
возмутимо. Увидав это, молодой человек улыбнулся, потешаясь над
собственными тревогами: разве не принял он только что блики света на ка-
ких-то блестящих лесных ягодах за горящие зрачки притаившегося в листве
индейца! Теперь майор ехал спокойно, продолжая разговор, прерванный
мелькнувшими в его уме опасениями.
Но Хейворд сделал великую ошибку, позволив своей юной гордости заглу-
шить голос осторожности.
Едва спутники проехали несколько шагов, как ветви кустов осторожно и
бесшумно раздвинулись, и из них выглянуло свирепое лицо в грозной боевой
раскраске.
Злобное торжество осветило темные черты жителя лесов, провожавшего
взглядом маленький беззаботный отряд. Легкие и грациозные всадницы то
исчезали, то появлялись среди ветвей; за ними двигался отважный майор на
своей превосходной лошади, а позади всех - нескладный учитель пения. На-
конец и его фигура скрылась среди темных стволов глухого леса.
Глава III
А раньше здесь пестрел ковер
Возделанных и тучных нив,
Стеной стоял дремучий бор,
И бурных рек гремел разлив,
И мчал поток, и пел ручей,
И бил фонтан в тени ветвей.
Брайант
Предоставим ничего не подозревавшему Хейворду и его доверчивым спут-
никам углубляться в дремучий лес, населенный вероломными жителями, и,
используя свое авторское право, перенесем место действия нашего рассказа
на несколько миль к западу от того места, где мы их видели последний
раз.
В этот день два человека сидели на берегу небольшого, но очень быст-
рого потока, протекавшего на расстоянии одного часа пути от лагеря Веб-
ба. По-видимому, они ждали появления какого-то человека или начала ка-
ких-то событий. Могучая стена леса доходила до самого берега речки; вет-
ви густых деревьев свешивались к воде, бросая на нее темную тень. Столи-
це уже не жгло с такой силой, дневной зной спал, и прохладные испарения
ручьев и ключей легкой дымкой висели в воздухе. Нерушимая тишина, царив-
шая в этом лесном уголке, прерывалась по временам ленивым постукиванием
дятла, резким криком пестрой сойки или глухим однообразным гулом отда-
ленного водопада, доносимым ветром.
Но эти слабые обрывки звуков были хорошо знакомы жителям лесов и не
отвлекали их внимания от беседы. Красный цвет кожи одного из собеседни-
ков и его одежда обличали в нем воина-индейца. Загорелое лицо другого,
одетого тоже в очень простое и грубое платье, было гораздо светлее; он
казался несомненным потомком европейских переселенцев.
Краснокожий сидел на краю мшистого бревна и спокойными, но вырази-
тельными движениями рук подчеркивал свои слова. Его почти обнаженное те-
ло являлось ужасной эмблемой смерти: оно было расписано черной и белой
красками, что придавало человеку вид скелета. На бритой голове индейца
была только одна прядь волос, украшением же служило лишь орлиное перо,
спускавшееся на левое плечо. Из-за пояса виднелись томагавк и скальпиро-
вальный нож английского производства. На мускулистом колене небрежно ле-
жало короткое солдатское ружье, одно из тех, какими англичане вооружали
своих краснокожих союзников.
Все в этом воине - его широкая грудь, прекрасное телосложение и гор-
деливая осанка - доказывало, что он достиг полного расцвета сил, но еще
не начал приближаться к старости.
Судя по фигуре белого, можно было сказать, что он с самой ранней
юности познакомился с лишениями и невзгодами. Он был мускулист, скорее
худощав, чем толст; каждый напряженный нерв и стальной мускул его тела
говорили о том, что жизнь этого человека проходила в беспрестанном риске
и тяжелом труде; одежда его состояла из охотничьей рубашки зеленого цве-
та, окаймленной желтой бахромой; голову прикрывала летняя кожаная шляпа.
За поясом охотника торчал нож, но томагавка у него не было. По обычаю
краснокожих его мокасины украшала пестрая отделка, кожаные штаны были
зашнурованы по бокам, а выше колен перевязаны оленьими жилами. Кожаная
сумка и рог с порохом довершали его снаряжение; у ствола соседнего дере-
ва стояло его очень длинное ружье. В небольших глазах этого охотника или
разведчика светились живость, проницательность и ум. Во время разговора
он оглядывался по сторонам, то ли высматривая дичь, то ли опасаясь како-
го-нибудь скрытого нападения. Несмотря на обычную подозрительность, лицо
его было не только бесхитростным, но в тот момент, о котором идет речь,
