берегу. Казаки приготовились к отбою, хоронясь по берегу в проталинах, меж
камней, меж валежника. Из-за поворота реки выплыл корабль, за ним еще
один. Плыли корабли налегке, к берегу повернули без опаски, не хоронясь.
Казаки признали дощаники Бояркина, выбежали на берег.
Ярофей с Пашкой Мининым разглядели Бояркина, наперебой кричали ему:
- С добычей ли?!
- Каков поход?!
Бояркин отвечал нехотя:
- Свое погубили. Чуть живы плывем...
- Неуспех? - допытывался Ярофей.
Бояркинские казаки грозились, над головой потрясали пиками,
самопалами:
- Ваш какой успех? Кажите добычу!
- Зиму проспали в теплом логове. Ожирели!..
- Запасы, поди, пожрали начисто! Саранча!..
Дощаники причалили. Многих казаков недосчитались. Урон в походе
Бояркина оказался большой: не вернулось и половины. Многих из прибывших от
худобы ветер качал, одежонка драная топорщилась, иные и ратные доспехи
порастеряли.
Бояркинские казаки жаловались Ярофею. Во всех бедах винили Бояркина,
рвались побить нерадивого атамана. Ярофей брал побитого казака за острые
плечи, крутил:
- А ну, повернись, покажись, воин! Каков? А? Ишь, как встретили тебя
даурцы! Побили?
Бояркин прятался, боялся расправы, казакам на глаза не попадал.
Ярофею он поведал без утайки о своем неудачном походе на Зею, в Дауры. Всю
ночь до зари слушал Ярофей речи Бояркина о непокоренных даурцах, иноземцах
желтолицых, в бою бесстрашных. С большим любопытством допрашивал Ярофей
Бояркина об укрепленных городках даурцев, о неисчислимых богатствах земли
Даурской. Послушал Бояркина, вздохнул:
- Негожий поход, посрамление. Нешто иноземцы двужильные, в боях не
ломятся?
Бояркин оживился:
- Телесами мелки, боем лучным владеют, к огневому трусливы...
Ярофей позвал Минина, втроем сидели долго: думали, куда держать путь.
Минин горячился:
- Путь один - пробиться в Дауры.
Бояркин отговаривал: и рать мала и запасы скудны.
Ярофей достал чертеж - потертый, рваный. В грамоте атаманы были
неискусны, потому в сотый раз него заглядывали - и все без толку.
Разбудили попа Гаврилу, единственного грамотея. Поп Гаврила толковал
этот чертеж многажды, и каждый раз по-иному.
Однако Ярофей понял по-своему:
- Неладно, атаманы, плывем!.. Смекаю так: заходить Олекмой в середину
Даурского царства неподручно. Побьют.
- Иных путей не вижу, - ответил Минин.
- Надобно ударить даурцев с Амура-реки! - убеждал Ярофей.
- Путь к Амуру-реке неведом, - усомнился Бояркин.
Замолчали. Вновь спорили горячо. Уходила ночь, посерело небо, туманы
сникли к реке. Олекма ощетинилась предутренней рябью. Атаманы разошлись
сумрачные.
Ярофей прилег на лежанку. Неотступно мучило одно: как пройти к
Амуру-реке, как обойти даурцев? Ярофей лежал на спине, устремив глаза в
закоптелый бревенчатый потолок. Вставало перед ним заветное, распаляло
кровь, сжимало сладостно сердце. Казалось: вот стоит он, Ярофей, на холме,
а под ним течет Амур-река - черна, многоводна, величава. Вокруг нее без
конца и без края привольные земли, и тонут те земли в синеве лесов, в
зелени лугов: и все-то украшено и все-то убрано в цветы яркой красоты. А
земли жирны, не паханы, тайга не хожена, травы не топтаны, зверь и птица
не тронуты.
Ярофей засыпает, и мерещится ему: в белом небе парит сизый беркут, и
с ним говорит Ярофей: "Эй, птица вольна, с высоты небес видны тебе все
дали, все пути земные?.. Да?"
Беркут взвивается ввысь, теряется.
И слышит Ярофей голос знакомый, жалостливый, душевный: поет Марфа. И
к песне той слетаются все певчие птицы и тоже заливаются, щебечут,
свистят, рассыпают трели.
Он тихо поднимается с лежанки и вновь слышит голос:
- Что ты, Ярофеюшка?! Полуношник... Спи!..
Степанида, обвив шею, укладывает его на лежанку, шепчет молитву.
Ярофей срывается, тяжело ступает. Скрипят половицы.
- Темень меня обуяла, Степанида, слепой я, кроту подобен!
- Что ты? - вскакивает Степанида. - Очнись!..
- С путей сбился, дорог не вижу... То как?
Степанида говорит:
- Надобно тунгусов, Ярофеюшка, поспрошать...
Ярофей задумывается.
Пути знают эвенки: известны им все реки, волоки, горные переходы. В
аманатах - заложниках - держал Ярофей двух князей: одного отпустил: а
старого князьца Калтачу оставил, чтоб эвенки платили ясак исправно, чтоб
помнили твердую русскую силу.
...Утром в атаманскую избу вошел Ярофей с Ванькой Бояркиным: говорил
Ванька по-эвенкийски.
Ярофей думал: "Старый Калтача должен хорошо знать пути до Амура-реки.
Но заставить говорить Калтачу трудно".
Войдя в атаманскую избу, Ярофей и Бояркин не сразу разглядели
Калтачу: забился он в темный угол, дремал на шкурах оленя. Княжеское
ожерелье - нанизанные на кожаный шнурок зубы бобра, волка, медведя, лисицы
и рыси - валялось поодаль, рядом лежал небрежно брошенный большеголовый
деревянный божок. На вошедших пленник взглянул мертвыми, блеклыми глазами,
сухие губы сжал, ссутулился, опустив голову на колени.
Вошла Степанида, поставила перед Калтачой чашу с кусками медвежатины.
Калтача чашу отодвинул, не поднял опухшие веки.
Ярофей слукавил:
- Люди твои ясак сполна дали, мирюсь с тунгусами, иди в тайгу, живи в
своем чуме...
Калтача поднял высохшую голову, ответил вполголоса:
- Ты хитрее лисицы, злее рыси. Калтача не верит...
Ярофей скрыл обиду:
- Велю тебя отпустить, укажи пути ладные и скорые.
Калтача выпрямился, глаза блеснули:
- Плачут эвенки в тайге... Пусть лочи убьют старого Калтачу, он не
покажет им родных стойбищ!..
- Не о тунгусах говорю...
Ярофей торопил Ваньку пересказать Калтаче:
- Люди твои стонут от лютости даурцев... Худого не хочу, пусть
тунгусы живут мирно... Иду к Амуру-реке, иду на даурцев!..
Калтача захохотал, закашлялся и ответил с хитрой усмешкой:
- Калтача старее совы ночной, а глупее лочей не встречал - ведь
Амуром-рекой владеет могущественный даурский князь Албаза. Никто не
побеждал Албазу. Великий китайский царь шлет дары Албазе! Не раз лочи
бывали на Амуре-реке, не раз в страхе убегали!
- Кто убегал? В какие времена это было? - загорелся Ярофей.
Калтача растерянно мигал, вспомнить имена лочей не мог. Ярофей
допытывался. По приметам Калтачи и его людей выходило так: лочи на
Амур-реку пришли прошлой зимой. Где они теперь, Калтача не знал.
Вспомнились Ярофею слова беглого Магды, сказанные ему еще в Илимске.
Магда клялся луной и звездами, что храбрый атаман Черниговский уплыл на
Амур со своими казаками и что он, Магда, хотел с ними плыть, да
устрашился.
...Калтача на расспросы больше не отвечал.
Ярофей насторожился. Хитрым глазом разглядел: вздернулись седые
клочки бровей Калтачи, острые скулы покрылись темными пятнами,
переполнились глаза мутной слезой. Калтача опустил голову. Вспомнил
опустошительные набеги даурцев на эвенкийские стойбища. Даурцы побили
эвенков, оленей увели, чумы разорили. Бросив кочевья родичей, бежал
Калтача на Олекму. Даурцы страшнее лочей, с давних времен плачут от них
эвенки.
Ярофей загордился, стал похваляться:
- Даурцев побью!.. Против русской рати им не стоять!
Калтача скалил гнилые зубы, трепал дрожащей рукой косичку, терялся в
догадках. Ярофею не верил. Долго молчали. Наконец заговорил:
- Пусть лочи побьют даурцев!.. Пусть кровь прольется за эвенков!..
Ярофей мотнул головой. Калтача неторопливо говорил, водя черным
пальцем по корявому полу:
- Плыви рекой Олекмой обратно, встретишь широкий плес: то пал в
Олекму веселый Тугир. Им плыви до Олень-горы. Олень-гору переходи посуху,
подойдешь к желтоводной Урке. Урка пала в Амур-реку...
Ярофей встрепенулся, заговорил отрывисто:
- Не худо ли задумал? Не брешешь ли, князец?.. Ярофей не спустит!
Ванька, размахивая руками, как и Ярофей, с большим старанием
передавал его слова. Калтача морщил лоб, лукаво озираясь, подошел к
Ярофею:
- Калтача сам проведет лочей к Олень-горе, укажет дорогу в Даурское
царство. Пусть побьют лочи Албазу!..
С восходом солнца дощаники Ярофея скрылись за излучиной реки. Плыли
недолго. По указке Калтачи приблизились к левому берегу. Пошла Олекма
двумя руслами, разделил ее зеленый остров. Через две недели подошли к
Тугиру. Казаки радовались.
Степанида говорила Ярофею:
- Глянь, Ярофеюшка, как нарядна река: утонула в лесах, камышах,
прибрежных цветных травах...
Ярофей огляделся, смеясь, вдохнул носом:
- Близко, Степанида, горячие ветры.
Тугир темной полосой тянулся к югу. Ветер-верховик обдавал теплой
влагой. Часто добывали казаки неведомых доселе птиц - красноперых,
хохлатых, горластых. Ловили пучеглазую жирную рыбу. Смотрели ее на солнце,
удивлялись: сквозь мелкую чешую светилась она восковым жиром, в вареве
распадалась белыми ломтями. Вспугивали у водопоев табуны козуль, оленей,
лосей. Отбивались от ярых кабанов, спасались от коварных рысей.
На одном из привалов принесла Степанида охапку цветов: ярко-желтые,
крупные, они пылали на солнце, от сладкого запаха мутилась голова.
- Глянь-ка, Ярофеюшка, как красивы...
- Ты в цветах, как в полыме... Что за диковина? - удивился Ярофей. -
Умру, набросай этих огневок на могилу. Каков цвет! Аж глаза режет!..
Засмеялся. Увидев, как казаки разбрелись по берегу, крикнул:
- Плывем! Отчаливай!..
"К чему бы это?" - вздохнула Степанида. Слова Ярофея о
цветах-огневках встревожили ее, и она бросила их в реку. Они медленно
плыли, и по воде растянулась узкая желтая дорожка.
...Богатство даурцев казалось безмерным.
Земли даурские манили, зрело у каждого желание стать на эту землю
твердой ногой.
Доплыли до Олень-горы, долго не отрывали глаз. Повисла над рекой
черная скала в виде огромной рогатой головы оленя.
Тут попрощались с Тугиром. Омыли головы, ноги. На пригорье срубили
наскоро часовенку. Поп Гаврила отслужил молебен. Оставили в часовенке
малую икону Спаса, чтоб знала эта земля русскую веру.
У Олень-горы жили долго. По тайге волоком перетащили дощаники через
гору. Перенесли на плечах запасы, переволокли пушки.
Калтачу Ярофей отдарил и отпустил на волю. Наказал Калтаче сказать
эвенкам твердо, чтоб ясак платили русскому царю, от даурцев бы отошли
навечно, с русскими бы жили в мире.
Починив дощаники, поплыли казаки быстро вниз по Урке-реке к великому
Амуру, в Даурскую землю, на рубежи неведомого Серединного царства - Китая.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
АЛБАЗИНСКАЯ КРЕПОСТЬ
Корабли Ярофея Сабурова ранней весной уплыли на Амур. Казакам Амур
казался больше Лены, и вода его не переливалась ржавой желтизной, как в
Олекме. Амур раскинулся безбрежной сизой гладью. Когда поднимался серый
туман и солнце показывало из-за гор свою багряную кромку, Амур казался
светло-зеленым, щедро осыпанным блеклыми пятнами. Изредка пробегал
ветерок, Амур тускнел, жидкая рябь ерошила тихие заводи, колыхались
прибрежные вербы. По левому берегу спускались горы, покрытые голубой
березой, серебристой ольхой, даурской сосной, пихтой, лиственницей. По
правому - тянулись луга.
Подымалось солнце. С юга дул теплый ветер. Казаки плыли у самого
берега, над головами плотным карнизом нависала зелень.
Ярофей Сабуров поднимал голову, жадно тянул носом влажный воздух.
Сонные листья трепетали, сквозь их сетку виднелись клочки синего неба.
Выше поднялось солнце, рощи расцвели нарядным ковром, пели, до этого
